Через восемнадцать часов он вышел из такси возле гостиницы «Вальдгартен», мечтая лишь об одном – поскорее вернуться к Мари.
Был один из тех безумных ноябрьских дней, когда фён, путая сезоны, словно по волшебству раскидывал над обнаженными лесами и протравленными садами летнее небо.
Портье позвонил Джекки в номер.
– Господин Штоккер ждет вас у себя. Вы ведь знаете дорогу.
Лифтом Давид поднялся на пятый этаж и по длинному извилистому коридору направился к номеру четыреста пятнадцать. Джекки принял его в шелковом халате, накинутом поверх сорочки с галстуком и брюками.
– Хорошо, что ты вернулся. Как тебе погода?
Комната обставлена стильной мебелью шестидесятых годов. Большая, просторная, с мягким диваном и креслами, с великоватым для гостиничного номера письменным столом, на котором лежали какие-то регистраторы, прозрачные папки, дырокол и прочие конторские причиндалы. В нише – большая кровать под синим атласным покрывалом в стиле штор.
У открытой балконной двери стоял передвижной столик – два бокала, мисочка соленого печенья и ведерко со льдом, из которого высовывалось горлышко винной бутылки.
– Глоточек эгля? Подходит к погоде, по-моему. – На скулах у Джекки горели красные пятна, глазки блестели от выпитого вина. В углах рта белел след желудочных таблеток. Он подошел к столику, наполнил бокалы.
– У тебя не найдется минеральной воды?
– Я похож на человека, пьющего минералку?
– Да нет, конечно.
Джекки подошел к телефону, заказал минеральную воду. Потом, прикрыв трубку ладонью, сказал:
– Оказывается, она бывает с газом и без.
– С газом.
Джекки повторил это пожелание и положил трубку.
– Но бокал возьми, надо чокнуться. Есть отличный повод.
Давид нехотя взял бокал, они чокнулись.
– За твой следующий роман, – сказал Джекки и осушил бокал до дна.
Давид пить не стал.
– Нового романа нет.
Джекки хихикнул.
– Еще как есть. Причем очень хороший. Так считает Риглер из «Лютера и Розена».
У Давида возникло недоброе предчувствие.
– Ты продал ему второй роман?
– Он на коленях об этом умолял.
Давид поставил бокал и выпрямился перед Джекки во весь рост.
– В таком случае ты сейчас позвонишь ему и скажешь, что все это недоразумение, нового романа не будет.
– Не волнуйся. Он даже не требует просмотра первых страниц рукописи. Хотел только узнать, о чем пойдет речь.
– И о чем же?
В дверь постучали. Джекки впустил коридорного с минеральной водой, подписал счет, сунул руку в карман халата и дал коридорному десять франков на чай.
В бытность свою официантом Давид тоже бы оценил такие чаевые за бутылочку минеральной.
Джекки протянул ему стакан, но Давид словно и не заметил.
– О чем идет речь?
Джекки поставил воду рядом с ведерком, налил себе вина, сел на диван и жестом предложил Давиду кресло напротив.
Скрепя сердце Давид сел. И Джекки поведал ему историю о сыне-толстяке.
Когда он закончил, Давид спросил:
– И это будет подписано моим именем?
Во время поездки он решил сразу по возвращении заняться писательством. Сочинения в школе удавались ему хорошо, а в гимназии немецкий был его любимым предметом. Почему бы не попробовать? За несколько месяцев успеха он освоил все, что надо уметь писателю. Оставалось только одно – писать.
Мысленно он рисовал себе, как это здорово – проводить дни перед экраном, а вечером обсуждать с Мари написанное. Возможно, результат окажется не таким успешным, как «Лила, Лила». Зато он напишет все сам. И наконец станет тем, кем его видит Мари.
– Отличная ведь история. Любовь, предательство и смерть. Настоящий Давид Керн.
– Написанный тобой.
– Или тобой. Или нами обоими сообща. – Джекки небрежно махнул рукой. – Времени еще полным-полно.
– Сколько?
Джекки прикинулся, что не понял.
Давид повысил голос:
– Когда «Лютер и Розен» хочет увидеть текст?
– Через полтора года.
– Какой объем через полтора года?
Джекки холодно посмотрел ему в глаза.
– Готовый роман.
– А если получится дерьмо?
Джекки осклабился и осушил бокал.
– О качестве в договоре нет ни слова. – Он напустил на себя загадочный вид. – Но там есть кое-что другое. Цифра. Если я ее назову, ты, вероятно, изменишь свою точку зрения.
– Цифра меня не интересует. Я в этом не участвую.
– Двести двадцать тысяч, – подмигнул Джекки. – Евро.
Он снова извлек из ведерка мокрую бутылку, налил себе бокальчик, вышел на балкон, прислонился спиной к кованым перилам, отпил глоток и улыбнулся Давиду.
– Что, потерял дар речи?
– Договор будет аннулирован, – повторил Давид и шагнул навстречу Джекки.
Тот медленно покачал головой.
– Мне кажется, – с усмешкой сказал он, – пора напомнить тебе кой-какие факты. Если такое издательство, как «Лютер и Розен», возлагает на тебя столь большие надежды, то исключительно по причине моей интеллектуальной собственности. «Лила, Лила» принадлежит мне, и следующий роман тоже. Я могу продать его кому захочу, за сколько захочу и на тех условиях, какие мне нравятся. Ты участвуешь в этом деле лишь благодаря моей доброте. Я мог бы разоблачить тебя в любую минуту.
Давид стоял перед Джекки, глядя на него сверху вниз. Фён гнал над озером белые облака, меж кровель вилл темнели верхушки благородных пихт. Глубоко внизу, в маленьком гостиничном парке, на нежданном солнце грелись постояльцы.
– Тогда и тебе конец. Ведь именно ты закулисный заправила. Ты меня эксплуатируешь. Ты меня шантажируешь. Посылаешь на литературную панель и кладешь денежки в карман.
С насмешливой усмешкой Джекки выдержал его взгляд.
– Если я и выложу правду, то отнюдь не перед общественностью. Об этом ты уж сам позаботься. Мне достаточно информировать Мари.
– А она обратится к общественности.
Джекки покачал головой.
– Нет, не обратится. Ведь именно она послала в издательство поддельную рукопись. Твоя Мари тоже по уши в этом увязла.
– Она ни о чем не знала.
– Да ну?
Легким толчком Давид мог бы отправить старикана через ветхие перила. Прямиком на гравийную дорожку пятнадцатью метрами ниже. Или, если повезет, на прутья чугунной ограды.
Но он не воспользовался случаем. Джекки протиснулся мимо него в комнату, налил себе еще вина. Взял со стола папку, сел в кресло.
В этот миг, на крохотном балкончике обшарпанной гостиницы, ноябрьским днем, когда задувал фён, Давид осознал, что у него нет ни малейшего шанса защититься от Джекки. Пока тот жив – нет.
– Ну все, садись, давай в конце концов займемся делом, – приказал Джекки.
Скажи Давид заранее, что собирается заказать столик в «Звездолете», она бы отговорила его. Но он задумал сюрприз. И когда назвал таксисту адрес, она притворно обрадовалась.
Сейчас они сидели за столиком у стены, озаренной синим светом, – столики у стены считались в «Звездолете» лучшими – и пытались разговаривать, перекрикивая тяжелый гул басов. Некоторые посетители, узнав Давида, перешептывались и беззастенчиво глазели на него.
После встречи с Джекки он вернулся домой молчаливый и угнетенный. Тень того счастливого Давида, который около десяти утра тихонько вошел в квартиру и, раздевшись, юркнул к ней под одеяло, меж тем как она пыталась притвориться спящей и не прыснуть.
Они любили друг друга, а потом прямо из пакетов, коробок и пластиковых стаканчиков ели обильный завтрак, который Давид притащил из вокзальной кондитерской. Круассаны, бутерброды с ветчиной, мюсли со сливками, бисквиты с кремом, итальянские пирожные – все вперемешку. И снова любили друг друга и строили планы.
С двадцатого декабря до третьего января занятий в школе не было, и Мари договорилась с коллегой, что к сочельнику та оформит по ее эскизам витрины «Корифея». То есть у нее образовалось две недели каникул, и Давид в это время тоже был свободен.
Мари знала одну маленькую старомодную гостиницу в отдаленной, частенько заснеженной деревушке в Граубюндене, где ребенком в каникулы каталась на лыжах.
А Давид знал гостиницу в одной деревушке в Провансе, с цветастыми покрывалами и цветастыми занавесками, с множеством засушенных букетов, зато с рестораном, где можно мигом забыть немецкую кухню.
Или Бали? Ни она, ни он никогда еще не бывали на Бали. И на Сейшелах тоже. И в Западной Африке. И во многих других местах.
Список рос до двух часов, когда Давид, чертыхаясь, встал и оделся, собираясь ехать к Джекки.
Теперь же она видела, что он изо всех сил старается изобразить хоть малую толику утренней непринужденной радости.
Ей тоже было нелегко обеспечить хорошее настроение. В первую очередь из-за самого ресторана. Он напоминал ей о Ларсе и их прощальной встрече.
Теперь она сидела здесь с Давидом, и он был при галстуке, как Ларе, и заказывал шампанское, как Ларе, не спросив ее. В своей неуклюжей манере Давид совершал те же промахи, что и Ларе в его светской. На миг ее охватило знакомое ощущение, что она стала на год старше, но ни на миллиметр вперед не продвинулась.
