В общем, в тот вечер — впервые за полгода, что миновали с отъезда Каролины, — я на что-то решился, и решимость моя была неодолимой. Репетировать заранее вступительную речь я не стал — выскочил из кабинки, наскоро сполоснул руки и быстрым, твердым шагом двинул наверх. Я поднимался, надсадно дыша, в нервном напряжении, но и с блаженным ощущением, которое наступает, когда тебя отпускает боль.
Увы, китаянка с дочкой уже расплатились и ушли.
Мой отец спал, когда я вернулся из ресторана; пришлось ждать до утра, до завтрака, чтобы возобновить спор по поводу его квартиры в Личфилде.
Впрочем, «спор» не слишком подходящее слово для наших стычек с отцом. Да и «стычки» тоже сильно сказано. Ни он, ни я никогда не повышали голоса. Если один не соглашался с доводами другого или обижался, мы просто сердито умолкали — и молчали так, бывало, по нескольку лет. В конце концов все улаживалось, хотя со стороны такой способ решать проблемы кажется по меньшей мере причудливым.
Каролина, кстати, постоянно теребила меня на этот счет. «Почему вы с отцом никогда не поговорите по-человечески? — спрашивала она. — Когда в последний раз ты с ним нормально разговаривал?» Я отвечал, что ей легко давать советы. Она ведь не знает, какой тяжелый человек мой отец. Она вообще едва его знала, они встречались только один раз, когда мы возили двухлетнюю Люси в Австралию. (Отец не приехал в Англию ни на мою свадьбу, ни когда родилась его единственная внучка.) По случайному совпадению и Каролина, и мой папаша считают себя писателями — правда, отец предпочитает сочинять стихи, господи прости, — и на этой почве Каролина надеялась с ним подружиться. Но даже ей пришлось признать спустя пару дней, что моего отца «не легко понять и принять». Тем не менее она продолжала грызть меня за безнадежно испорченные отношения с отцом. Я был единственным ребенком в семье, моя мать умерла, когда мне было двадцать четыре, и у меня действительно, кроме отца, никого не осталось. Перед разрывом со мной Каролина сделала мне прощальный подарок (если это можно так назвать) — поездку в Австралию, которую она сама оплатила тайком от меня. О поездке я узнал из электронного сообщения за день до Рождества: фирма «Экспедиа» напоминала, что я должен заполнить анкету для получения визы в режиме онлайн. Самолет, на который Каролина заказала билет, вылетал из Хитроу ровно через полгода после ее ухода из дома, день в день, — видимо, она понимала, что делает: раньше этого срока я путешествие не осилю, потому что не вылезу из черной депрессии, в которую она меня загнала. В этом смысле она точно все рассчитала (а что это еще, если не расчет?), из чего следует вывод, что после стольких лет совместной жизни она знает меня как облупленного.
Что ж, Каролина, это была чудесная идея. Подбодрить брошенного мужа, отправив его на три недели к отцу, который для него все равно что чужой человек, с благородной целью вынудить этих двоих научиться наконец разговаривать друг с другом. К сожалению, для того, чтобы сконструировать этакое чудо, требуется немного больше, чем порыв милосердия и авиабилет со скидкой. Утром, когда мы с отцом в последний раз вместе завтракали почти в полной тишине, я видел, что мы так же далеки друг от друга, как и прежде. Если на шкале человеческой близости китаянка с дочкой находились на одном конце, то мы с папашей — ровно на противоположном. А ведь нам было на чем сойтись. Например, наши партнерши имеют привычку сбегать от нас. В Австралии, куда отец переехал лет двадцать назад, он дрейфовал от одного зыбкого союза к другому; я видел лишь одну из его женщин, ту, что хлопнула дверью пять-шесть лет назад. Потом он жил с пожилой дамой, фармацевтом на пенсии, в пригороде Мосмана, но за месяц до моего визита они расстались, и отцу пришлось подыскивать новую квартиру, которую он пока не успел толком ни отремонтировать, ни обставить. Словом, мы могли бы поговорить об этом. Но нет, мы вернулись к вопросу о его жилье в Личфилде. Квартиру в Личфилде он купил в середине 80-х, сразу после смерти мамы, — в безотчетном стремлении, как мне хотелось бы думать, вернуться в родные края, — и я полагал, что, уезжая в Австралию, он ее продал. Выяснилось, что ничего подобного: все эти годы квартира пустовала. Да, знаю, многие сыновья рассвирепели бы, обнаружив, что потенциально доходной семейной недвижимости целых двадцать лет позволяли ветшать и пылиться. Но я лишь сказал: «Ты на этом теряешь». А он ответил: «Да, наверное, нужно что-то предпринять». Затем он попросил меня по возвращении в Англию наведаться в Личфилд. Я вообразил, что он хочет выставить квартиру на продажу, и начал объяснять, что сейчас в Великобритании не лучшее время для избавления от недвижимости: кредиты скукоживаются, люди теряют работу и сбережения, кругом финансовая нестабильность, и цены на жилье падают с каждым днем. На что отец возразил: он и не собирается продавать квартиру. Он лишь хочет, чтобы я, отправившись в Личфилд, поискал на книжных полках синюю папку с надписью «Два дуэта» на корешке и выслал эту папку ему. Я поинтересовался, чем ему так дорога эта синяя папка, и он сказал, что в ней хранятся несколько «значительных» стихотворений и кое-что из прозы и все это ему крайне необходимо, потому что единственную копию, которая у него была, выбросила его бывшая сожительница (фармацевт из Мосмана) незадолго до их расставания. Но прежде чем отослать папку, добавил отец, неплохо бы мне прочесть ее содержимое, если я хочу узнать, как так вышло, что я появился на свет, — и тут папаша разразился пространной и бессвязной тирадой о том, что я никогда бы не родился, если бы в конце 1950-х в Лондоне не существовало по соседству двух пабов с одинаковым названием «Восход солнца». Опять же, иные сыновья, возможно, ухватились бы за этот сюжет и потребовали подробностей, но я лишь подумал: «Ну вот, отца снова несет куда-то по касательной» — и принялся расспрашивать, где именно может стоять синяя папка и какой оттенок синего мне искать. У нас был шанс пройтись по отрезку нашего общего прошлого, и, не исключено, это было бы любопытно и познавательно для обоих; мы же соскочили на обсуждение канцтоваров. И так у нас всегда. Позавтракав, я пошел в гостевую комнату укладывать вещи.
В такси, по дороге в аэропорт, я об отце и не вспоминал. Я думал о китаянке с дочкой, о том, какая жалость, что они ушли из ресторана, прежде чем я успел с ними познакомиться. Хотя отчаиваться рано, убеждал я себя, ведь, упустив их, я припер к стенке официанта, и тот кое-что рассказал, и эти сведения могут оказаться весьма полезными. Официант не знал, как зовут китаянку с дочкой и где они живут, но одно он знал наверняка: они приходят в ресторан регулярно, в каждую вторую субботу месяца, и они всегда вдвоем, мужчины с ними еще ни разу не было. Почему-то — хотя это звучит глупо — оба эти обстоятельства меня обрадовали. Пусть от ресторана до моего дома десять тысяч миль, но мир всегда был тесен, а в наше время он стал еще теснее, так что теперь я был уверен, что стоит мне захотеть, и я сяду на самолет до Сиднея, заявлюсь во вторую субботу месяца в ресторан, а они будут там — играть в карты и смеяться. И ждать меня. (Понимаю, это беспочвенные фантазии, но именно такие мысли бродили у меня в голове.) И главное, они будут только вдвоем. Никого больше рядом, никакого соперничающего претендента на их внимание. Да и откуда такому сопернику взяться? Судя по тому, как они обращались друг с другом, третий в их отношениях безусловно лишний. Присутствие мужчины только бы все испортило. Если, конечно, этот мужчина — не я.
Согласен, я позволил своему воображению разыграться. Размечтался, как маленький. Но возможно, это само по себе было хорошим знаком. Полгода я почти ни с кем не разговаривал, на работу не ходил и чуть ли не все время проводил дома, главным образом в постели, иногда перед телевизором или за компьютером. Что касается человеческого общения, я потерял к нему всякую тягу. Человечество, как вы наверняка заметили, изобретает все новые и новые способы, призванные помочь людям избегать прямых контактов друг с другом, и я пользовался этими свежими разработками на полную катушку. Я предпочитал не звонить, но посылать эсэмэску. Не встречаться с приятелями, но отделываться лихими, ироничными обновлениями на «Фейсбуке», чтобы все поняли, какой яркой и насыщенной жизнью я живу. И похоже, публике нравилось это читать, потому что у меня появилось более семидесяти френдов, по большей части людей абсолютно мне неведомых. Но реальная встреча лицом к лицу, «посидим где-нибудь, попьем кофейку, ведь давно не виделись, а»? Да я забыл, что это вообще такое. И может, не вспомнил бы, если бы не китаянка с дочкой. Это покажется вздором, но близость между ними, их преданность друг другу подарили мне надежду — впервые за полгода без Каролины. И даже заставили поверить, что удача еще может повернуться ко мне лицом.
