- Ну как?!...
- Норма, не дрейфь ребята, главное рычаги не рвите, чуть-чуть и газ самый малый.
Елсуков провёл плохо, нервничал, рыскал по мосту, едва не свалился, чем изрядно потрепал нервы на этот раз довольно добродушному инструктору. Каретник в пору вечернего студенчества днями перепробовал немало профессий, и некоторый опыт в вождении гусеничных машин у него имелся. Потому и с этим упражнением, как и со всеми другими, он справился достаточно уверенно. Последним пошёл Митрофанов. Тягостное ощущение испытывал бывший футболист в танке - замкнутое пространство, духота, солярный перегар. Это тебе не раздолье футбольного поля. Зато то же поле Вовчик всегда, что называется, видел хорошо, имея развитое боковое зрение. И здесь он точно определил положение машины и строго по центру провёл её по мосту...
Когда выполнили последнее упражнение, оказалось, что у кручининского отделения самые высокие баллы - всего три четвёрки, все остальные оценки отличные. У других оказалось куда хуже, имелось немало троек, а за падение с моста и вывод из строя машины Арсеньев удостоился "неуда". Лейтенант Грамахин быстро договорился с капитаном, руководителем занятий, о пересдаче: троек, а тем более двойки допустить было никак нельзя. Неудачники, а таковых оказалось с полвзвода, разошлись по препятствиям. Тем временем отделение Кручинина по приказу взводного построилось в шеренгу неподалёку от наблюдательной вышки руководителя занятий.
- Ррравняйсь, смиииррно! За отличные и хорошие показатели на занятиях по преодолению
препятствий, отделению объявляю благодарность! - торжественно выразил свою волю лейтенант.
- Служим Советскому Союзу! - отчеканил в ответ строй после некоторой паузы.
- Товарищ лейтенант, разрешите мне четвёрку на рву пересдать,- тут же из строя обратился
Кручинин, не желающий хоть в чём-то быть не первым.
- Что... на рву? Нет, не надо... не стоит... не сейчас,- взводного больше всего волновали тройки и двойка, а четвёрка общего оценочного баланса не нарушала. Лейтенант спешил и хотел перепоручить освободившихся курсантов Кухарчуку, но тот как на зло куда-то исчез и решение пришлось принимать экспромтом:
- Вот что Кручинин, вы пока тут на глазах не маячьте, бегом до колючки и с полчаса там воздухом подышите. Пусть это вам, что-то вроде увольнения будет за успехи в боевой подготовке. Ну, вперёд,- довольный своей находчивостью лейтенант махнул рукой и заспешил к препятствиям.
5
Стоял один из редких для средней полосы России безоблачный и безветренный летний день. Время приближалось к полудню. Курсанты, как и напутствовал их взводный, рванули к границе полигона, означенной плохо натянутой колючей проволокой на изгнивших, шатких столбиках с многочисленными лазами в виде заворотов ряд на ряд. Легко преодолев это неказистое ограждение, они словно в освежающую воду нырнули в прохладный, нечастый лес.
Эй вы, ханурики, не расползаться! - Кручинин ни на минуту не переставал ощущать груз ответственности.
Команда-предупреждение оказалась к месту. Именно этот окрик заставил Митрофанова прекратить не вполне осознаваемое движение вглубь леса. Другие тоже, как только вдохнули чистейший, неуловимо отличный от полигонного, воздух, почувствовали мякоть мха... шелест листьев... Глоток свободы действовал опьяняюще.
Кроме Кручинина, пожалуй, ещё Каретник, по причине несколько большего жизненного опыта, не поддался чарам первозданной красы.
- Слышь, мужики, давай где-нибудь тут привал сделаем, отдохнуть и перекурить надо,- Валера и внёс конкретное предложение.
Все молча согласились. Подходящую поляну нашли быстро, небольшую, уютную, поросшую высокой некошенной травой. Наверное от того, что уже немало дней они сосуществовали бок о бок везде - в казарме, столовой, строю...- здесь как-то самопроизвольно разбрелись. У всех возникло желание обособиться, побыть наедине со своими думами в этот вдруг выпавший миг относительного покоя и блаженства. Разве что Елсуков расположился рядом с Каретником. Но он преследовал сугубо меркантильную цель - у запасливого "деда" всегда имелись в заначке сигареты, а Елсуков был первый во взводе "стрелок" курева. Но Валера сразу распознал его намерения:
- У меня последняя осталась.
- Ну, оставь хоть докурить,- моляще заскулил Елсуков. Каретник лишь неприязненно смерил его взглядом и, ничего не сказав, стал приминать траву, готовясь на неё улечься.
Некурящий Вовчик Митрофанов лежал вверх лицом, зажмурившись, и не видел неба, не ощущал солнца. Он видел... футбольный мяч... Мяч, взмыв, опускался прямо ему на грудь. Он привычно отклонился корпусом, погасил скорость мяча, и тот послушно скатился с груди на ногу... Леса, поляны, высокой травы не было. Был газон футбольного поля, короткая редкая травка, линия штрафной площадки... Именно с линии штрафной Вовчик любил "класть" мяч в ворота, не ближе и не дальше. По мячу веско прикладывался с этаким подрезом, дабы он взлетел выше защитников, и скользнул под самую планку. Свой коронный удар Вовчик производил и сейчас в полусне...
Утренний марш и занятия на препятствиях, потребовавшие мобилизации физических и моральных сил, основательно вымотали курсантов. Но они молоды, и потому даже небольшого отдыха хватало для восстановления. Они просто не могли знать, что лёгкость, с которой переносятся трудности, не безмерна, это шагреневая кожа, сокращающаяся со временем, и что надо бы поберечься, и прежде, чем валиться с ног, хотя бы посмотреть, суха ли почва... Нет, молодость не может знать того, что не пережила, а тех, кто мог и должен был подсказать рядом не было, расхожее же понятие отцы-командиры не более чем словосочетание.
За пару недель до этого дня всех курсантов обязали сдать кровь, по двести граммов с человека. После дармового кровоотсасывания, не предоставив положенных в таких случаях масла, чая, сахара и обязательного отдыха, голодную, уставшую роту загнали в полковой наряд. Первый взвод в полном составе заступил на кухню, самый тяжёлый наряд в полку. И ничего, никто не упал, не потерял сознания, хоть и мыли посуду, и чистили картошку, и выносили тяжеленные баки с отходами до трёх часов ночи. Всё это скажется много позже, а пока курсанты о здоровье не думали. Впрочем, если учесть, что пришлось пережить тем, кто служил до и после них, в сороковые и восьмидесятые-девяностые... Наверное, тем солдатам этот случай покажется сущей чепухой, шутливой гримасой счастливого, мирного и относительно сытого времени, когда уже успели "отойти" от войны Отечественной и не могли даже предположить войну Афганскую, и тем более Чеченскую...
Валера Каретник откусил конец недокуренной сигареты и, передав его Елсукову, прикемарил на боку, подложив под голову пилотку. Во сне он шевелил губами, не то жевал, не то говорил что-то про себя. Конечно, главе семьи не место в солдатском строю, во всяком случае, в мирное время. Ведь семья сама по себе предполагает мирное сосуществование, а Армия... Армия, чья сила многократно превышает уровень необходимый для обороны - это висящее ружьё, которое рано или поздно выстрелит. Она обречена выплеснуть избыток мощи.
Володя Кручинин тоже дремал, закинув руки за голову, расстегнув гимнастёрку на широкой груди - прямо богатырь на привале. По мере того как уходила усталость, его вновь стал донимать голод и Володя довольно скоро проснулся. Инстинкт побудил его зорко вглядываться в траву, в надежде обнаружить то, что тут же можно съесть. Но ничего поблизости не было: щавель на поляне не рос, а для ягод ещё рано. Здесь не росли даже стелющиеся кустики, которые должны были через пару-тройку недель зачернеть черникой. Их ещё зелёные ягоды надо было искать дальше в лесу. Сейчас бы Володя, конечно, и зелёными не побрезговал, да и риска немного - его желудок переварил бы что угодно. Но идти в лес он не мог, ведь он старший группы и их уже скоро должны позвать.
Именно Кручинин первым услышал посторонний, не лесной и не полигонный звук. Подняв голову, он стал всматриваться поверх травы... Да, так и есть, кто-то со стороны противоположной полигону приближался к поляне. Эти кто-то разговаривали и то были голоса, от которых, вырванные из естественной своей жизни, парни уже поотвыкли - то переговаривались женщина и ребёнок.
Володя негромко свистнул, привлекая внимание остальных:
