– Я позвал, – врет Илья, весь до боли переполняясь невыразимой нежностью к отцу. – Я принесу тебе шляпу! – И он бежит в квартиру, находит на шифоньере шляпу, берет ее и уже хочет бежать назад, как ловит в зеркале свое отражение – уставший парень с неухоженной подрастающей бородкой смотрит на него в упор. «Откуда ты? Чей?» – спрашивает парень. И молчит Илья, не испытывая от вопроса ни возмущения, ни боли, одно тупое удивление-неудивление. «А может, мальчика-то и не было!» – говорит он вслух. И тот, в зеркале, тоже шевелит губами. «Чего я пришел?» – думает Илья. И тут же, вспомнив, перескакивая через ступеньки, несет отцу шляпу.
– Спасибо, сынок! – говорит тот. – Знаешь, Татка – удивительное существо. Ты – копия мой брат. А она – это почти невероятно – две капли воды прабабка. Моя мать. Никакого беспорядка. Ты посмотри, как она методична и сосредоточенна.
Натуле полтора года. Ей столько, как тому мальчику, что лежал в сорок первом в ложбинке… Боже, какой ужас!
– … Если бы мы знали нашу родословную, а не были бы Иванами, не помнящими родства, – продолжает отец, – уверяю тебя, мы находили бы себя в предках и могли бы быть осторожней, осмотрительней, а может, наоборот, смелей, отважней: человек так плохо знает себя. И тем более то, что он может, на что он способен. Тебе, Илюша, не кажется, что победители – это те, которые сразу себя преувеличили? А? Прабабка Татки была очень решительная женщина. Это обязательно надо помнить.
Знал бы ты, отец, о чем говоришь…
* * *
Начальник милиции, молодой круглолицый парень, с любопытством слушал Илью.
– Сейчас мы все это заполним и начнем наводить справки.
– Послушайте, – умоляюще сказал Илья. – Я, наверное, все не так объяснил. Мне не надо гласности. Если вы всю милицию поднимете – мне это ни к чему. Я хочу тихо. Может все оказаться ошибкой? Может. Зачем же людей тревожить?
– Ты даешь! – удивился начальник. – Как же без людей можно узнать?
– Элементарно. Помогите мне быстро получить справку, не пропадал ли кто из детей в сорок первом на этой дороге.
Он подошел к карте района и авторучкой поставил точку. За три года, прошедшие со дня смерти матери, Илья столько пересмотрел разных карт – геологических, топографических, физических, даже карт погоды, что мог с закрытыми глазами показать любое место в районе.
Начальник милиции нахмурился.
– От людей не скроешь, – сказал он. – Попрошу я в загсе справку, а они меня тут же спросят: зачем?
– Но вы не обязаны ведь им давать отчет?
– А люди дураки? Они тебя не видели? Я тебя заметил, как ты только с автобуса спрыгнул. У нас бородатых еще нет…
– Ну, нельзя тихо, так и не надо, – махнул рукой Илья. – Это, может, и к лучшему. Считайте, что я у вас и не был.
– А мы с тобой ровесники, – будто не слушая Илью, говорит начальник, – может, мы с тобой в одном роддоме рожались? – И обрадовался: – Слушай, а это ведь интересно! Сейчас позвоню в загс, там у меня еще по комсомолу знакомая сидит. – И, поясняя, добавил: – Я тут недавно. Вторым был в райкоме комсомола. – Он поднял трубку, сразу приосанившись, но от серьезности делаясь еще более молодым и круглолицым.
«Неужели я таким же пацаном кажусь? – думал Илья. – Это даже неприлично. В древности, где-то читал, тридцать лет были уже глубокой старостью, а мы все сопляки… Мальчишечки…»
– Занято, – сказал начальник, хотел звонить еще, но тут открылась дверь, и в комнату вошла пожилая женщина с большой плетеной сумкой.
– Извиняюсь, – сказала она Илье. – На минутку… Не лезет, сынок, чертова корзина в автобус. Что ж, я пешком пойду? Ты, Ваня, привези ее вечером на «козле», в крайнем случае скажешь Феде, он знает, как ее сверху привязать. Когда мы за гусями ездили…
– Да ну вас, мамаша, вечно у вас истории! – возмутился Ваня, но Илья видел, возмущение начальника было формальным, рассчитанным на него, чужого, а на самом деле Ваня не сердился на мать и распоряжение ее выполнит неукоснительно и, может, даже с удовольствием. – Послушайте, мама, – вдруг сказал он, – у нас в войну дети пропадали?
– Господи Иисусе! – быстро перекрестилась мать. – Как это – пропадали? На мине взорвались двое, немцы ее, когда отступали, в клуб заложили… В шурф парнишка упал…
– Чей? – встрепенулся Илья.
– Макарихин. Первый класс закончил и упал… Такое было горе.
– А маленькие… Чтоб год или два? Не слыхали, мама? – Начальник Ваня заглядывал матери в глаза. – Раз – и пропал. Такого не было?
– Цыгане, что ли? – поинтересовалась мать. – Ходили слухи, что они детей воруют, но я не знаю. Зачем их красть, у ихних баб, извиняюсь, и так сиськи не просыхают.
– Это точно, – согласился Ваня.
– А тебе зачем? – спросила мать. И теперь уже в упор посмотрела на Илью. – Нашелся кто-то или кто ищет? Теперь про это много пишут. Через тридцать лет встречаются дети с родителями. Вот несчастные, вот горе-то… – И она снова внимательно посмотрела на Илью.
– Да нет, – сурово сказал Ваня, – никто никого не ищет. Сведения запросили в область по этому вопросу.
– Ну конечно, – возмутилась мать, – делать больше нечего. Что хулиганство на каждом шагу, это ладно, – они сведения собирают. – И уже совсем с осуждением мать смерила Илью с ног до головы. – Ну напиши им, напиши что-нибудь. Ты ведь про войну много чего знаешь, – закончила она насмешливо и, оставив корзину у стены, пошла к двери. – А еще у Мокеевны в сорок первом дите пропало. Тоже в шурф провалилось. Девчонки в ставке купались, а пацана на бережку оставили… Ну и не углядели… Там недалеко глубокий шурф был… От румянцевской шахты остался…
– Привет! – удивился начальник. – Ставок – где, а шурф – где?
– А куда ж дите делось? От оно и пошло, и пошло…
– А дорога там была? – хрипло и тихо спросил Илья. – Мог ребенок на нее выйти?
– Дорога? Так дорога ж в другой стороне! За бугром. Чего б оно туда пошло? Дите?
– А чего оно к шурфу пошло? – резонно спросил Ваня.
– Смерть повела, – сурово сказала мать. – И не махай на меня руками. Твое дело не верить, а я знаю, когда к человеку, даже дитю, приходит смерть, она его куда ей надо, туда и ведет…
– Тю на вас, мама, – смутился Иван.
– А ты на меня не тюкай, – гордо ответила мать. – Мне ты не начальник…
– Ну а в шурф потом лазали? – перебил ее Илья, зябко поводя плечами.
– А кто ж это полезет? И как? Мужиков уже не было, а если б и были? Там же газ! Мокеевна, когда немцы церковь открыли, молебен отслужила. Певчих к шурфу водила. Попели. Помолились. Ей, бедной, досталось в войну. Три девки, покрутишься… Когда она базарной устроилась, мы ее выручали… Все кидали в кошелку. И жратву, и что старенькое… Зато сейчас какая она богатая… Одна в хоромах, и денег куча. А счастья нет…
– А муж? – тихо спросил Илья.
– Засыпало его в шахте. Передовик был, а копеечку любил. Больше всех в забое зарабатывал. Ну и лез не глядя куда, чтоб две-три нормы.
– Она возле тетки Польки живет? – спросил начальник.
– А где ж ей жить? Живет! Я ее уже, считай, лет пять не видела. Она теперь на базар не ходит, старая, да говорят люди, у нее из каждого гвоздя дерево растет… Я пойду, Ваня. Ты корзину не забудь привезти. Я помидоры в нее завтра собирать буду. – И, величественно кивнув Илье, мать ушла.
– Ну? – вскочил из-за стола начальник. – Подходит или нет? Смотри на карту. Видишь, ставок?
Илья знал этот ставок как свои пять пальцев. Да, действительно, лежит недалеко от дороги, но ведь мама о нем ни слова…
– А его с дороги видно? – спросил Илья. – Ставок ваш?
– Должно, а как же? Тут же триста метров… Хочешь, мотнемся туда на машине?
– Потом, – задумчиво ответил Илья. – Ты мне данные про этого мальчика дать можешь?
– Проще пареной репы! Сейчас! – И Иван выскочил.
А Илья вдруг сообразил, что, кажется, он тоже поддался этой всеобщей манере говорить запросто, по-свойски. Все держал расстояние, а тут сам перешел на ты. Уже Ваня – друг, Ваня – товарищ. А может, надо сейчас, времени не тратя даром, сматывать отсюда удочки? Как говорится в какой-то Наталкиной книжке: одним мальчиком меньше – житейское дело! Но Ваня, свой человек, уже возвращался с бумажкой.
– Во смотри! – говорил он. – Николай Дмитриевич Сычев. Родился 15 декабря 1938 года. Мать – Елизавета Мокеевна, нет, Мо-ки-ев-на Сычева, отец Дмитрий Иванович Сычев. Умер 15 сентября 1941 года. Пятнадцатого родился – пятнадцатого умер… Ясно?
– Не умер, возможно, – тихо сказал Илья.
– И это будет очень радостно, – весь расплываясь какой-то уж совсем детской улыбкой, сказал Иван.
– Где она живет?
– Рядом с теткой Полькой. Тю! Что это я говорю! Есть у нас одна обрубленная улица, не подъехать, не подойти без поллитры. На ней. Ты так прямо и пойдешь?
– Не представляю, – растерянно сказал Илья. – Я ведь абсолютно ни в чем не уверен. О ставке вообще не сказано ни слова. И дорога, твоя мама говорит, далеко. Но посмотреть, познакомиться надо. Понимаешь?
