Поднимаясь по лестнице, он морщится. Искалеченная нога не слушается, и он ступней врезается в ступеньку. Давнее падение с лошади положило конец его карьере в армии, и теперь эта проклятая нога волочится за ним, как тяжелый топор. Он терпеть не мог, чтобы ему напоминали об увечье, но чертовы ступени каждый раз делают именно это. Наверное, такова цена, которую надо платить за приятное общение.
Мэри открывает ему дверь и отводит в сторону глаза. Она ведет его в гостиную, делает некое подобие реверанса — нахальная девчонка — и, не говоря ни слова, стремглав убегает, чтобы позвать свою хозяйку. За последние шесть месяцев он часто бывал здесь, но так и не смог привыкнуть к тесноте комнаты, где противоположные стены едва не касаются друг друга. Тяжелые бархатные портьеры усиливают ощущение замкнутого пространства. С другой стороны, у гостиной есть свое преимущество — зимой здесь всегда тепло, как в печке.
Он усаживается в бугристое кресло и почти сразу же цепляется манжетной пуговицей за ветхую ткань подлокотника. Громко чертыхается, но тут же оглядывается по сторонам: вдруг Софи — миссис Эдгар — уже вошла незаметно в гостиную и стала свидетельницей его недостойного поведения. Но он по-прежнему один в комнате. Отцепляет пуговицу, которая теперь болтается на ниточке, и откидывается на спинку кресла, в ожидании.
Дверь позади него открывается. Он поправляет галстук и встает.
Но это не миссис Эдгар. Это незнакомый мужчина, если его можно так назвать. Он больше похож на нервного юношу. Кожа загорелая, как у крестьянина, однако телосложение хрупкое; лицо худое, а голова выглядит слишком тяжелой для тонкой шеи, торчащей из воротника. На горле кожа воспалена — видно, он не привык носить тесную одежду. Волосы коротко подстрижены, и все равно светлые кудри вьются по-девичьи.
Но больше всего внимание Фейла привлекает к себе рот незнакомца. Должно быть, женщины находят его милым, но, на взгляд капитана, он выглядит кичливо: нижняя губа будто выталкивает верхнюю губу вверх, что придает рту резкие очертания. Губы у него неприлично красного цвета. Фейл переминается, но тут же морщится — покалеченная нога напоминает о себе. Эти губы так и торчат перед ним. Ему никак не отвести от них взгляда. Он ждет, что они начнут шевелиться, поскольку джентльмен — а он полагает, что перед ним джентльмен, — что-то скажет. Но губы остаются неподвижными. Какая дерзость.
И тогда мужчина круто разворачивается и выходит из комнаты. Фейл опускается на подлокотник кресла, сбитый с толку. Он уверен, что уже видел этого типа раньше, но не помнит где и когда. Может, это один из приятелей служанки? Или он видел этого мужчину в «Звезде и подвязке»? И тут до Фейла доходит. Он сползает с подлокотника кресла на сиденье, а ноги свешиваются сбоку. Жаркая волна бросается в лицо, и он чувствует, как взмокли подмышки.
Его подозрения подтверждаются, когда Мэри проскальзывает в дверь и застает его сидящим боком и болтающим конечностями, как тюлень. Он с трудом поднимается на ноги, чувствуя себя глупо.
— Что тебе, девчонка?
— Если позволите, сэр… — Она говорит с ним, устремив взгляд в камин. — Миссис Эдгар не может спуститься. У нее мигрень. Мне велено передать, что она с вами свяжется.
Мигрень, уж конечно. Фейл натягивает шляпу на голову, берет в руку трость и, размахивая ею в опасной близости от коленок Мэри, идет по направлению к двери, хромает по ступеням вниз, не оглядываясь — навстречу унылой улице.
Проклятый Эдгар вернулся.
Когда Софи снова спускается вниз — когда она готова видеть собственного мужа, — выясняется, что Томас в оранжерее. Мэри сообщает ей, что он находится там все утро. Он сидит в кресле, лицом к окну, за которым открывается хороший вид. Тяжелые тучи ненадолго раздвинулись, и паутинки солнечных лучей протянулись через весь сад. Он сидит совершенно неподвижно, сложив руки на коленях, как будто позирует для фотографа. Софи садится в кресло рядом с ним и берет в руки вышивание, но он никак на это не реагирует.
Она втыкает иголку в ткань и вытягиваете обратной стороны, бросая взгляды попеременно то на рукоделие, то на мужа. Из-под ее пальцев выходит поникшая роза. Для того чтобы начать вышивать стебель, ей необходимо поменять нитку.
Она забыла надеть наперсток. Как раз в тот момент, когда она укалывает палец, Томас вскакивает со своего кресла. Он шлепает пальцами по огромному, на всю стену, окну. Если бы не потеря речи, он бы, наверное, закричал, как ей кажется. Он весь напрягся и смотрит не отрываясь на что-то в саду — на то, что очень его поразило.
— Что там? — спрашивает Софи.
Она тянет шею, чтобы разглядеть из-за его спины. Сотрясая руками оконное стекло, Томас сгоняет какую-то бабочку с наружного подоконника, и она, по траектории петли, пролетает прямо перед его лицом, прежде чем упорхнуть к дальней клумбе, а потом и вовсе скрыться из виду. Всего лишь обыкновенная маленькая бабочка — какая-нибудь капустница, — только она в этот момент перемещалась по саду, только на нее он мог смотреть. Когда она улетает, Томас отворачивается от запотевшего пятна на стекле, оставленного его дыханием. Он встряхивает головой, словно желая очнуться, и медленно опускается в кресло. Его руки на подлокотниках дрожат.
Софи встает и идет к нему.
— Томас, что случилось?
Он закрывает глаза — такое впечатление, что хочет успокоить дыхание. Щеки его покрыты красными пятнами, блестит выступившая испарина. Он трижды глубоко вздыхает, затем открывает глаза и смотрит на Софи. Взгляд его жесткий и вызывающий. Она невольно отступает назад и крепче хватается за иголку. Острый конец впивается в плоть — как раз в то место, которое она уже уколола сегодня; она подносит к глазам большой палец — на нем выступает капля крови и скатывается на пол.
Доктор Диксон прибывает вместе с послеобеденным дождем. Он стряхивает влагу с котелка и пристраивает его на вешалке, после чего сбрасывает мокрый плащ на руки встретившей его Мэри. Девушка подхватывает одежду и вешает на положенное место.
Осмотр происходит в спальне Томаса. Шторы раздвинуты, но за окном льет дождь, а слабый наружный свет к тому же поглощается темными стенами комнаты. Софи задерживается в дверях — она уверена, что ее отправят из комнаты, но надеется застать хотя бы малую часть процедуры. Томас сидит в полумраке спиной к ней, наклонив голову, занятый пуговицами на рубашке. Она наблюдает за ним — взгляд ее зорок, как никогда. Дрожь пробегает по телу — ей немного не по себе: сейчас она увидит своего супруга без одежды. Когда рубашка соскальзывает с его плеч, у Софи перехватывает дыхание, а руки сжимаются в кулаки. Худая спина усеяна круглыми красными рубцами, похожими на небольшие лепешки. Рваные царапины на руках воспалены и кровоточат, и она до сих пор не имела понятия, что на одном из предплечий он носит повязку. Доктор Диксон слышит ее возглас, оборачивается, держа в одной руке только что зажженную лампу, другой рукой укапывая на дверь.
— Полагаю, миссис Эдгар, нам не помешало бы остаться одним.
Софи приходит в себя, когда взгляд ее упирается в дверь, покрытую темными пятнами, — ее горячее дыхание отражается от деревянной поверхности и жаром обдает лицо.
Доктор заявляет, что уложил Томаса в постель отдыхать. Он присоединяется к Софи в гостиной, где она сидит, закручивая свой носовой платок в тугую спираль. Мари уже развела камин в преддверии разговора, но лампы зажигать не стала — в конце концов, день на улице еще не кончился.
Доктор Диксон пытается рассказать о результатах осмотра. Рубцы на спине, насколько можно догадаться без объяснений мистера Эдгара, появились от воспалившихся укусов насекомых. Царапины — возможно, следы каких-то неприятных случаев в джунглях. Похоже, ни одну из ран никто не лечил.
— Возможно, он переутомился в путешествии — вот из-за чего так вышло, и это не позволило ему лечить раны, однако…
Он подается вперед в своем кресле и упирается локтями в колени.
— Подозреваю, что гораздо важнее разобраться, почему он не желает говорить.
— Я совершенно этого не понимаю. Почему он не хочет говорить?
— Пока я тоже этого не знаю. У него на голове шишка, возможно, это тоже сыграло свою роль, но я никогда не слышал, чтобы кто-то терял дар речи из-за удара, подобного этому. Наверное, он пережил какое-то потрясение…
Доктор замолкает и хмуро смотрит на огонь.
— Да, — произносит он тихо, словно самому себе.
Следующее предложение он бормочет себе под нос.
— Вы что-то сказали?
Нельзя сказать, что поведение доктора помогает Софи снять напряжение.
— Прошу прощения.
Доктор Диксон повышает голос и переводит на нее взгляд.
— Я сказал, что эта рана под повязкой была очень грязной. Я промыл ее и заново перебинтовал. Как по-вашему — вы сможете сами сделать новую перевязку? Через пару дней? Не позволяйте ему вставать с постели. Пусть как следует отдохнет.
