— Но эндорфины вырабатываются, и когда мы целуемся!
— Конечно, но в нашем возрасте приходится выбирать!
— Так и эндорфины-то бывают разные.
— Так или иначе, не знаю, может, это эффект плацебо, но уже больше двух тысяч лет люди сюда приезжают, чтобы избавляться от всяческих болей, со времен Нерона и Теодориха!
— Облегчать, снимать на время, но не избавляться насовсем!
— Да, снимать на время, но они ведь и не жили столько, сколько мы, и умирали здоровыми!
Звонок прервал ванну и мои размышления.
— А домани, а домани[13], грацие, Джулио!
В половине четвертого я уже был в своем номере и погрузился в глубокий сон, продолжая сильно потеть из-за предшествующей грязевой ванны. Почему же такой непреодолимый сон? Ведь студентов-то я учу, что повышенная температура окружающей среды как раз нарушает сон. Да, но для противодействия жаре включаются гипоталамические системы, расположенные почти на том же уровне, что и системы, ответственные за сон. И эндорфины… хватит, баста!
В восемь часов утра я был разбужен звонком от Луиджи, массажиста. С трудом вспомнил банальный сон: непрерывный беспричинный ночной лай двух моих собак под луной. Луиджи — опытный массажист. Нащупав шрам, он сразу понял, где главная болевая точка в моей спине. Междисковая грыжа, уже? Рецидив? А это можно вылечить? Да, со временем. Браво, Луиджи!
Затем я спустился окунуться в бассейне с водой 26 градусов пока немецкие туристы стояли возле бассейна с водой 32 градуса, ритмично поднимая руки по команде итальянского Тарзана: айн, цвай, драй, айн, цвай, драй.
Солнце уже вышло из тумана, наступившая жара разморила меня, и я снова заснул в кресле у бортика бассейна.
Только в два часа дня я сел на поезд до Венеции. Он пересекает зеленое венецианское плато и приходит на отвратительный вокзал Местре, одно из тех чистилищ, которые обязательно нужно пройти, чтобы оценить все великолепие Венеции (наряду со стоянкой Пьяццале Рома для тех, кто приезжает на машине, и претенциозным аэропортом Марко Поло для тех, кто прилетает самолетом).
Я сел в купе слева, против движения, чтобы не видеть шлюх, туман и этот жуткий вид промышленного предместья, которое тянется от Местре до Венеции. Над серо-синим морем протянулась сине-розовая линия острова Мурано, его маяк и белый силуэт кладбищенской стены.
Большинство пассажиров сорок первого вапоретто выходили как раз у вокзала. Я прошел вперед по солнечному пляжу. Посадка на борт и высадка каждого пассажира сочетались с ритмическим диким взревыванием двигателя. Справа от канала Санта-Кьяра пришвартовался «Legend of the Seas», один из самых больших круизных кораблей в мире. Из его высоченной главной трубы забавной формы вырывались жидкие хлопья дыма и смешивались с дымом из малых труб. Это семи-восьмипалубное чудовище, похожее на американский небоскреб, одно занимало всю водную поверхность вплоть до Стационе Мариттима. Из его утробы вылезли тысячи американских туристов и тут же заполонили весь центр Венеции.
Сорок первый маршрут вел налево по каналу Джудекка, блестевшему под солнцем, как осколки зеркала. Со стороны кормы на огромный паром «Федрос» въезжали греческие трейлеры, идущие морем в Пирей. Прямо по носу — Джудекка, центр Венеции, здания складов, платиновый силуэт Реденторе под бледным, с редкими золотистыми облачками небом Адриатики. Дальше слева под солнцем был виден квартал Дзаттере, где прежде я так любил подолгу бродить, заглядывая в антикварные лавки, на рынки, где торгуют масками, и общаясь с местными кошками.
Наш сорок первый заполнился туристами у Дворца дожей и возле базилики Сан-Дзаккария, затем обогнул остров Венеции[14] и направился к Мурано с остановкой у собора Сан-Микеле.
Я вышел на остановке у кладбища, чтобы покинуть, наконец, эту толпу туристов. В прошлом году вода доходила до второй ступени собора Сан-Микеле, и невозможно было посетить кладбище, не замочив ног. Но в этом году, к счастью, море отступило.
Дул легкий ветерок, здесь, в тени кипарисов, было прохладно, и, чтобы согреться, я вышел на освещенные солнцем пролеты собора. Альбатросы восседали на деревянных шестах, одним глазом следя за рыбацкими лодками с римскими парусами, раскрашенными, как анемоны или крылья бабочек.
Появился сорок первый, вернувшийся из Мурано полным пассажиров. Я уселся посередке. Справа три хорошенькие венецианки что-то обсуждали, смеясь. Передо мной стоял высокий парнишка, загораживая других пассажиров. Его светлые пряди спускались до плеч, он был в серых брюках и голубой майке навыпуск. В ухе блестела сережка. Он повернулся направо. И тут-то под майкой проступили очертания двух прелестных грудей. Девушка лет восемнадцати-девятнадцати обернулась. Она была очаровательна, с серыми глазами и овальным, чуть скуластым лицом. Наши взгляды встретились, и я улыбнулся ей. Она отвернулась, как будто не заметив меня. Вапоретто прибыл на остров Венеции и причалил у набережной Фондаменте Нуове. Три хорошенькие венецианки, которых я окрестил «стеклодувщицами», поскольку они приехали из Мурано, высадились. Я пересел на их место, чтобы получше рассмотреть молодую женщину, которая меня чем-то заинтересовала. Туристка она или местная? Скорее всего, туристка, художница, решил я, и назвал ее про себя Муранеллой.
Сорок первый пристал к церкви Мадонна дель’Орто, одной из самых красивых, но и наименее известных венецианских базилик. Муранелла высадилась, и я увидел ее, быстрыми шагами идущую по рио[15] в сторону направо от церкви.
Вапоретто продолжал свой маршрут вдоль острова и остановился у причала «Тре Арки». Мое внимание привлек баркас, который мы медленно обгоняли. Он был загружен раскрашенными деревянными статуями, вероятно, XVII–XVIII веков, уложенными друг на друга. По размеру они были немного больше человеческого роста. Все были с закрытыми глазами, некоторые с улыбкой на деревянном лице. Казалось, они лежат бок о бок, спят и видят сны, но их руки не были сомкнуты, как это положено у могильных памятников. Деревянные скульптуры вообще-то редки в Венеции, городе, богатом каменными изваяниями. Откуда они плывут и куда? В какой дворец? Но из-за шума двигателя вапоретто я не мог спросить об этом у гребца на баркасе.
На следующей остановке — «Гетто» — я с удивлением вновь заметил Муранеллу, которая вышла из вапоретто на «Рио дель Гетто» и быстро скрылась в толпе. Быть может, она села на вапоретто на станции «Тре Арки» в то время, как я рассматривал спящие статуи на баркасе? Но зачем же она так быстро сошла, на следующей же остановке? «Да это просто материализовавшийся сон раскрашенных статуй!» — подумал я с некоторым оживлением. Я решил зафиксировать мысль, чтобы попытаться найти объяснение этой сцене в сновидении одной из последующих ночей, так как обычно именно незначительные события формируют онейрический материал. Поэтому безумная идея, что Муранелла — лишь продукт сновидений спящих статуй с баркаса, преследовала меня всю дорогу, пока я ехал на болонском поезде в Монтегротто.
— Какая чудная солнечная погода! Вы были в Венеции? — спросила меня «Марлен», когда мы с ней снова встретились за ужином. — Прекрасное путешествие, не правда ли?
По правую руку от нее на столе лежал блокнот в кожаной обложке и большая ручка. Неужели она писательница?
— Да, я сохраню прекрасные воспоминания: в них баркасы, альбатросы и венецианки. Спасибо за добрый совет! — ответил я.
Когда мы выходили из ресторана, я увидел моего друга Людвига в темном углу бара. Заметив меня, он заказал два австрийских пива.
— Итак, вы были в Венеции? Как говорится, «солнце палит нещадно»… Вы обгорели.
— А вы где были?
— Я целый день катался на велосипеде по холмам. Когда же мы вместе покатаемся?
— Только не в этом году. Я пока еще остерегаюсь.
После долгого молчания Людвиг Манн, наклонившись, тихонько спросил меня, глядя поверх очков:
— А как ваши исследования, дорогой коллега? В прошлом году, как мне показалось, вы были весьма увлечены своими последними результатами. Что вы расскажете на этот раз?
— Я все еще пытаюсь разрешить одну проблему, которая представляется мне фундаментальной: почему у настоящих близнецов, которые с самого рождения росли в разных условиях окружающей среды, психологические профили оказываются столь схожими? Даже более схожими, чем у близнецов, росших вместе! Как показал Бушар из университета штата Миннесота, существуют генетические факторы, ответственные за наш генетический профиль, индивидуальность и черты личности. Однако мозг, этот орган, состоящий из пластичного, «студенистого» вещества, как его часто называют, сам обладает невероятной способностью к пластичности. В ходе бодрствования он подвергается мощным воздействиям со стороны окружающей среды, особенно тем, которые связаны с обучением. Поэтому следует допустить существование системы генерации сновидений, которая поддерживает процесс индивидуализации. Очевидно, этот процесс должен быть периодическим, чтобы постепенно зафиксировать или, наоборот, стереть определенные следы каждодневных событий. Поскольку эти следы могут, в свою очередь, повлиять на результаты индивидуального программирования.
