Визитёр посмотрел с недоумением. Он явно собирался продать свои знания (уверен, судя по человеческому типу персонажа, весьма поверхностные и недостаточные) тех далёких краев и навязаться богатым русским в качестве чичероне.
Но, похоже, так далеко его знания далеких стран не распространялись. Однако своих попыток он не оставил, а придумал новый вопрос или, как ему казалось, зашёл с другой стороны:
– А почему ж не в Австралию?
Отец семейства, вообще-то довольно мизантропически настроенный человек, вдруг перестал злиться на нудного кандидата в приживалы. Ему внезапно стало смешно и он, хотя только что собирался уйти, спросил:
– А почему в Австралию?
– Ну, там русских много… – удивлённо ответил новоявленный кандидат в гиды и попутчики.
– Вот поэтому… – слегка усмехнулся наш герой (а скрывать не будем, именно этому человеку и посвящена наша книга) и повернулся, чтобы уйти, и даже пару шагов сделал, когда в спину его догнал новый вопрос:
– Вы так не любите русских? – неприязненно, то ли от большой любви к соотечественникам, то ли от осознания, что добыча, медленно, но верно уплывает, спросил бывалый путешественник.
– Скорее, они меня… – ответил отец семейства, на этот раз ставя уже окончательную точку в разговоре…»
Тросточка в руках, ридер во внутреннем кармане куртки, на языке ругань, а в голове сумбур – в таком состоянии Прохоров после прочтения первой главы романа двинулся из гостиницы куда-нибудь подальше.
Но если тросточка (смотри третью главу нашего сочинения) и ридер понятны, то ругань, сумбур и направление движения нужно всё же объяснить. И сильные выражения, и хаос в голове были вызваны фактически одним предметом просто с разных сторон – только что прочитанной главой. Но если сумбур касался содержания её, то ругань – немецких, а так же всех прочих европейских гостиниц.
Потому что, как обнаружил сегодня Слава, заведения эти не были приспособлены для такого простого занятия, как чтение.
Для сна – да, для смотрения телевизора – пожалуйста, даже для секса – всё в порядке. Но попробуйте хоть сколько-нибудь долго почитать, сидя в кресле и вывернувшись так, чтобы на страницу книги падал свет торшера. Почему вывернуться? Потому что и торшер, и кресло – тяжёлые, двигать их трудно и громко, а расположены они так, что свет на странице нужно именно ловить, как в том анекдоте, где пара, пришедшая к врачу-сексологу, жалуется на то, что у них ничего не получается. Врач расспрашивает их о том, как у них всё происходит, а потом, чтобы разобраться, просит показать сам процесс и подготовку к нему. И тут парочка заплетается в какую-то настолько заковыристую позу, что все «Кама сутры» мира на всех полках магазинов и спален аннигилируют от зависти. Обалдевший врач спрашивает:
– А почему именно в такой позе?
На что получает вполне резонный ответ:
– Мы долго искали и нашли единственный вариант, при котором мы оба можем во время этого занятия смотреть телевизор…
Вот и здесь, в добропорядочном отеле, сидя в кресле, свет надо ловить, как этой замечательной паре, что без телевизора никак, а от такого положения очень быстро устаёт спина и отваливаются ноги.
– Сиди на стуле… – скажете вы.
И опять будете неправы. Потому что стул стоит у стола, на правую сторону которого светит маленькая настольная лампа на коротком шнуре, на левую – всё тот же торшер, а на середину – ничего.
– Подвинь стул к тому или другому.
А вот фигушки вам – тумбы стола расположены так, что близко к краям придвинуться нет никакой возможности, а если не близко, а посредине – свет не добивает.
– Включи люстру…
А нет её, только в коридоре, но сидеть в коридоре, впрочем, как и в туалете, где тоже светло, как-то западло. Чувствуешь себя даже не пассажиром на вокзале, которого вот-вот погонит проходящая мимо уборщица, а просто кучкой мусора на пыльном асфальте.
– Ну а всё-таки туалет? Любимое место отдыха читающих россиян…
Ну да, десять минут, ну двадцать, но куда больше? Да и одно дело – читать, потому что сидишь на горшке. А совсем другое сидеть на горшке, потому что хочется почитать… Как-то одно – правильно, а другое – нет…
– Хорошо, но почему тогда не лечь на постель и не читать лёжа? – скажет очередной умник. – Там же есть ночники с двух сторон, если постель двуспальная, или два у разных кроватей…
Но тогда поза для чтения – в основном – на животе или на спине. А если конструкция твоего малость не нового тела такова, что лежать ты можешь только на боку, да и то не очень долго. Ты и спишь так: двадцать минут на левом, двадцать минут на правом, а дальше всё то же самое много раз. А когда лежишь на боку, то свет падает либо на обложку книги, либо тебе на спину, только никак не на текст. Да и о том свете слова доброго сказать никак нельзя – экономные немцы вкручивают во все патроны номера лампочки ватт по двадцать. Разглядеть, где у тебя рука, где нога можно, но вот детали помельче различаешь с трудом.
– Стоп… Так у тебя же ридер, зачем тебе вообще свет?
А ты пробовал читать на ридере в полной темноте? Через сколько минут начинают слезиться глаза? Вот то-то…
А если ещё и машинка эта для тебя внове и пальцы ещё не привыкли, что вот тут кнопка «Следующая страница», попадают то на «Закрыть», то на «Список закачанного». И ты встаёшь, идёшь в коридор и, матерясь, вспоминаешь инструкцию, куда и при каких случаях надо тыкать. А вспоминаешь потому, что саму бумажку ты выбросил ещё по дороге, потому что аппарат с коробкой не входил в карман куртки и ты швырнул её в первую попавшуюся урну. Вместе с инструкцией, которая показалась тебе элементарной, как газета «Правда» при большевиках.
В общем, Слава продержался в гостинице только одну главу, а потом выскочил на улицу, искать, «где оскорбленному есть чувству уголок». Этим и объясняется то, что он не имел ни малейшего представления, куда идёт, просто двинулся в сторону вокзала с экзотически названием «ЗОО», который для Прохорова олицетворял самый центр Берлина.
На перекрёстке попался ему давешний «ботаник» из ресторана, где Слава обедал полтора часа назад. Длинный очкарик стоял под светофором и, держа в руках карту и указывая самому себе направление руками, пытался понять, где у него север, а где юг, где восток с западом и куда ему вообще идти. Стоял он, видимо, так не пять минут, потому что было в его позе что-то обречённое, пока Прохоров шел, помавания рукой повторились раза два, но ни к чему не привели, понять что-то в проклятой схеме «ботанику», похоже, было не дано.
Слава даже хотел остановиться и помочь несчастному, но потом сообразил, что знания местного, как, впрочем, и английского языка, да и топографии столицы Германии ему скорей всего не хватит для такой помощи.
Поэтому он просто прошествовал мимо, ободряюще улыбнувшись «студенту» (так он окрестил для себя «ботана»). Но тот, похоже, ничего не заметил, то ли по близорукости, то ли по наступающей темноте, то ли по причине сверхзанятости и продолжал растерянно смотреть по сторонам, изучая географию, которую вообще-то должен был бы знать просто потому, что подобные ему персонажи всегда все науки знают и всякую чушь из них помнят.
А Прохоров прошел мимо, почти тут же, забыв о «студенте»…
Наше обещание в начале прошлой главы объяснить три вещи: ругань, сумбур и маршрут – оказалось выполнено только на две трети. Ругань понятно, маршрут – куда глаза глядят, нужно теперь поговорить и о сумбуре.
Бешенство, вызванное гостиничным номером, после встречи с «ботаном» у Славы почти прошло, и он решил, что в состоянии теперь спокойно (более-менее, конечно) заняться анализом – а что его так напрягло и смутило в романе зятя.
Он сел на скамейку, поставил трость между ног, оказывается, это очень удобно, уставился в какую-то невидимую точку и начал раскладывать свои ощущения по полочкам.
Во-первых, конечно, перевод.
(Должен признаться, что, вставляя в нашу писанину главу из сочинения Владимира Горностаева, мы её отредактировали и исправили множество скорее грамматических, чем стилистических ошибок переводчика, чтобы читать было непротивно и даже можно было получать удовольствие, что при знакомстве с самим оригиналом было бы весьма непросто).
Джон явно пользовался помощью компьютера, получая сразу подстрочник. Против такого использования Прохоров ничего не имел, но по пятиминутном размышлении сформулировал два условия, которые были, с его точки зрения просто необходимы при таком способе работы.
Как минимум, необходимо было отличное знание языка, чтобы верно свести все эти прилагательные, причастия и существительные и поставить их в правильные отношения, не запутавшись в окончаниях. А второе необходимое условие – внимательность и трудолюбие. Потому что при миллионе описанных выше промахов компьютерного переводчика нужно иметь чертовскую наблюдательность, чтобы заметить их все, и ангельское терпение, чтобы исправить.
