Олег со зверским аппетитом уплетал блюдо за блюдом, услужливо подставляемые официантом. Майра ела медленно, смакуя каждый кусочек, отправляемый в рот двумя деревянными палочками. И запивала глотком ароматного зеленого чая. Без сахара Олегу чай тоже пришелся по душе. И официант несколько раз менял фарфоровые чайники. Вначале Олег вслед за Майрой попробовал есть палочками, но скоро отказался от этой затеи. С непривычки ронял, не донеся до рта, куски мяса и испачкал темным соусом рубашку. Поборов смущение, попросил официанта принести вилку и нож и тогда уж без помех смог насладиться всей прелестью китайской кухни.
Сытный ужин размягчил, даже слегка опьянил их. Хоть за весь вечер не было выпито ни капли вина. Зал заметно заполнялся. В окно можно было видеть автомобили, один за другим подруливавшие к стоянке.
За соседний с ними большой круглый стол с шумом уселась компания типичных американцев среднего достатка в клетчатых пестрых пиджаках и светлых высоких шляпах с прижатыми по бокам полями. Они явно прикатили откуда-нибудь из глубинных штатов поглазеть на Калифорнию. Обожженные солнцем лица, неуклюжие, медвежьи движения. И у мужчин, широких и коренастых, и у их подруг, как на подбор светловолосых и уже жирных, хоть ни одной из них не дашь больше тридцати лет.
Эта шумная компания доставила Майре и Олегу несколько веселых минут. Они долго и с комментариями рассматривали меню, громко спорили между собой, испытывая терпение покорно ждущего официанта. С детской непосредственностью расспрашивали его, что кроется за диковинными названиями, и, внимательно выслушав ответ, кивали, но просили не записывать, а еще подождать, пока они не сделают окончательный выбор.
Наконец они сделали выбор. Один из них, должно быть, старший, устремил на официанта свое кирпичного цвета лицо и, резанув воздух коротким взмахом мускулистой руки, изрек:
— Шесть гамбургеров!
Майра расхохоталась до неприличия громко. Сконфуженный официант даже не стал записывать заказ и, уязвленный святотатством гостей, удалился с поникшей головой.
— Такого не придумаешь! — ликовала Майра. — Видали? Нет, скажите, вы видали что-нибудь подобное? Явиться в китайский ресторан, перерыть все меню, где каждое блюдо пестовалось, складывалось по крупицам веками и несет на себе следы вдохновения сотен поколений, и остановиться на том, что они жрут каждый день в забегаловках самого низкого пошиба. Типа «Мак Дональда». Заказать эту гадость, на которую кроме детей и собак никто смотреть не может. Вот вам Америка! Подлинная. Без истории. Без прошлого. Без своей культуры. С плебейскими вкусами и наглостью нуворишей. Вас, как европейца, должно тошнить при виде этого.
— Нисколько, — качнул головой Олег и немного извиняющимся тоном добавил: — Я люблю эту страну.
— Неужели? — ахнула Майра. — Вы производите впечатление интеллигентного, думающего человека. Что вам здесь может быть по душе? Хрюканье сытых безмозглых свиней? Вы меня удивляете, Олег.
— Что поделаешь, — миролюбиво пожал он плечами. — В жизни много загадок. И часто неразрешимых.
— Уклоняетесь от спора. Ладно. Принимаю ваши условия игры.
— Нет, почему же? Гневайтесь. Вам это к лицу. Каким огнем зажигаются ваши глаза! Как трепещут ноздри! Продолжайте в том же духе. Я любуюсь вами.
— От ваших слов у меня исчез весь запал. О'кей, посмотрим, что нам китайцы пророчат.
Она взяла с тарелки, поданной к концу ужина официантом, один из комков слепленного сухого теста, наподобие высушенных пельменей, с треском разломила и извлекла оттуда тонкую полоску бумаги, на которой мельчайшим шрифтом были напечатаны несколько строк.
— Не упускайте ваш шанс, — щурясь, прочитала Майра. — Не ищите там, где не положили. Что суждено, от вас не уйдет.
— Странные намеки, — пытливо глянула она на Олега. — Вы не поможете мне расшифровать эту китайскую грамоту?
— Явный намек, — согласился Олег. — Но я не рискую соваться с советом… дабы не быть уличенным в неискушенности. А я тоже могу испытать судьбу?
— Конечно. Берите с тарелки любой и взломайте.
На его бумажке тем же бисерным шрифтом, который Олег без очков не смог разобрать, и передал ее Майре, был такой текст:
«Ваша звезда не закатилась. Жизнь, как река: рассекает горы и разливается в долинах. Ваш лучший месяц — май».
— Вот это верно! — рассмеялся Олег. — В мае я покинул Москву.
— А вы уверены, что поступили разумно в мае?
— До сих пор не жалею.
— Не успели оглядеться. У вас все впереди.
На тарелочке, деликатно повернутый тыльной стороной, белел счет, и Олег протянул к нему руку:
— Вы непременно хотите заплатить? — спросила Майра.
— Как условились.
— В таком случае я беру на себя мотель.
— Зачем вам понадобился мотель? Мы ведь решили эту ночь провести в пути, добраться до Сан-Франциско…
— Я раздумала. Могу себе позволить такую слабость? Изменить решение. Меня разморил ужин. Это ли не повод подумать о ночлеге? Да и вообще, куда мы спешим? Нас разве ждет что-нибудь сверхъестественное в Нью-Йорке? Давайте жить минутой. Дальше одной ночи не заглядывать вперед. Иначе можно свихнуться. Платите, сэр! Ночь оплачиваю я.
Мотель оказался совсем недалеко от китайского ресторана. К нему мы добрались в несколько минут. Было уже поздно. Все небо усеялось звездами. Длинный, в один этаж мотель прятался за живой оградой из толстых, кривых кактусов. Майра взяла ключи от комнаты и велела Олегу, оставшемуся за рулем, следовать за ней. Мы заехали за кактусы и остановились перед дверью комнаты, уже открытой Майрой. Они вошли туда. А меня оставили у порога, носом к двери. Как сторожевого пса. Слева и справа от меня дремали мои собратья: темный «Додж» и светло-серый «Рено».
В комнате были две кровати под покрывалами, разделенные ночным столиком с лампой на нем.
— Какую кровать предпочитаете? — спросила Майра.
— Мне безразлично. Вас не стеснит мое присутствие?
— Нисколько, Так где вы ляжете?
— Ну, скажем, на правой.
— И я на правой, — улыбнулась Майра.
— А что, вас левая чем-то не устраивает? — не понял Олег.
— Не устраивает.
— Почему?
— Потому что вас там не будет. Я, Олег, лягу с вами. Не возражаете? Мне еще не приводилось спать с русским.
Скоро в широком окне, затянутом шторой, погас свет. И, хотя умею видеть сквозь стены и в темноте, рассказывать дальше считаю неделикатным. Как подглядывать в замочную скважину.
С той стороны, где пульсирующим гулом ревела бессонная автострада, повисла большая оранжевая луна, за кактусами без умолку звенели цикады. Сон незаметно сморил меня.
Меня разбудил гомон птиц за окном. Они так яростно вопили, встречая восход солнца, что даже через плотно закрытое окно, вдобавок затянутое толстой шторой, перекрывали ровное гудение кондиционера. Ликование птиц заполняло всю комнату мотеля, в которой мы с Майрой провели нашу первую ночь.
Она отдалась мне спокойно, я бы сказал, даже деловито. Без привычных в таких случаях попыток вытянуть из меня объяснение в любви или хотя бы признание в том, что я ее не презираю. Так ведут себя женщины в России, для которых первый раз лечь с мужчиной — исключительно важное событие, сравнимое с прыжком в глубокую воду, не умея плавать и посему без большой уверенности вынырнуть живьем обратно.
Что меня еще удивило: отдавшись мне и выпрыгнув из-под простыни в ванную, она оттуда не вернулась в мою кровать, а легла на вторую, отделенную от моей ночным столиком.
Женщины обычно норовят всю ночь спать с мужчиной, тесно обнявшись, и такой сон вдвоем в узкой кровати доставляет им не меньше радости, чем сам половой акт.
Кровати в мотеле были не узкими, полуторными. И Майра предпочла провести всю ночь одна в своей постели, потому что так она себя чувствовала свободней, комфортабельней, а вдвоем спала бы плохо и утром встала неотдохнувшей.
Я без особого энтузиазма согласился с ее доводами. Уже засыпая, она прошептала мне, чтоб я не обижался. Надо, мол, привыкать к обычаям другой страны, где каждый член семьи имеет не только свою кровать, но и располагает отдельной спальней.
Тут я ничего возразить не мог. В России, действительно, живут в тесноте. Порой вся семья в одной комнатке. И, возможно, привычка спать вместе не от хорошей жизни. Нужда приучила. Допускаю. И все же меня покоробила такая трезвая рассудительность молодой женщины, проводящей первую ночь с мужчиной и не забывающей позаботиться о своем комфорте.
С этим я уснул. А проснулся от птичьих воплей за окном, от жаркого дыхания солнца через толстую штору, в отличнейшем настроении. Майра еще спала, сладко, совсем по-детски причмокивая припухшими губами. На щеке бахромкой чернела отклеившаяся от века искусственная ресница. Она и во сне оставалась вызывающе привлекательной, и мне, глядя на нее, стало совсем хорошо при мысли, какой прелестной женщиной я обладал в эту ночь. И могу обладать и утром. Если только это не пойдет вразрез с ее представлениями о комфорте.
