— Идемте обратно на кухню, — зовет нас Шошана.
Мы снова усаживаемся за столом.
— Я хочу сказать, — начинает Марк, — что это нас, хасидов, больше всего и достает. Это еще хуже, чем все гадости, которые про нас говорят: за нами еще и следят все. Нет, правда, куда бы мы ни пошли, народ наблюдает. Ну просто полиция нравов в полной готовности к аресту.
— Люди с улицы! — восклицает Шошана. — Пару дней назад, по дороге из аэропорта, останавливаемся у Макдональдса. Юри идет в туалет. Подходит к нему тракер один и спрашивает: «А что, вам можно сюда ходить?» Представляешь, прямо так и спрашивает.
— Врешь, — не верит Дебби.
— Не вру!
— Меня это все даже забавляет, — говорит Марк. — У нас в Иерусалиме, например, есть мормоны. У них там своя база, семинария. Есть уговор с правительством: они могут там находиться, но не могут проповедовать. Никакой вербовки. Ну вот, я веду дела с одним из них.
— Мормоны из Юты? — удивляется Дэбби.
— Из Айдахо. Моего друга зовут, не поверишь, Джебедайя.
— Нет, правда, Иерушам и Шошана, — отвечаю я, — Джебедайя — очень необычное имя.
Марк на это закатывает глаза и передает мне остаток сигареты. Не спрашивая разрешения, он встает, берет банку с травой и лезет в сумку Лорен за следующим тампоном. Видно, что он чувствует себя совсем как дома. Мне, напротив, как-то не по себе, и даже больше, чем в случае с хлебом — пришел в гости, понимаешь, и выкуривает всю травку из запаса сына. Дэбби, кажется, того же мнения, потому что она заявляет:
— Рассказывай дальше. А я потом позвоню Тревору, как бы он не вернулся в ближайшее время.
— Хорошая мысль, — поддакиваю я.
— Вообще, нет. Я велю ему идти домой сразу после тренировки. Или я разрешу ему поужинать с друзьями, но велю вернуться к девяти, ни минутой позже. Тогда он будет меня упрашивать разрешить ему гулять до десяти. Если я буду с ним категорична, мы в порядке.
— Да, — поддерживаю я Дэбби, — отличный план.
— Ну вот, когда Джеб приходит к нам и усаживается есть, он наливает себе кока-колу, и я устраиваю ему религиозный допрос, ну просто не могу удержаться. Я говорю ему: «Слушай, Джеб, тебе разве можно? Вам что, разрешается пить кока-колу?» И так каждый раз. Не могу удержаться. Свои собственные правила мы часто нарушаем, но за другими следим строго!
— Так можно им кока-колу? — интересуется Дэбби.
— Не знаю, — отзывается Марк. — Джеб обычно отбивается одной фразой: «Это кофе нам нельзя, и вообще не твое дело!»
— Что происходит в Иерусалиме, остается в Иерусалиме, — цитирую я рекламу.
Хотя там, в Израиле, эту рекламу крутить нельзя, потому что там с нее никому не смешно.
Тут Дэбби опять о своем, просто не может удержаться:
— Вы слышали о скандале? Мормоны пересматривают список жертв Холокоста!
— Как в «Мертвых душах» — поясняю я, — как у Гоголя, только по-настоящему.
— А это в обязательном чтении? — спрашивает Марк. — Для хасидов или еще в школе?
Спрашивая, он передает мне сигарету, и его слегка агрессивный вопрос звучит смешно. Затем, потому как одно другому не мешает, он наливает себе выпить.
— Они взяли списки погибших, — продолжает Дэбби, — и стали их обрабатывать. Перевели погибших евреев в мормоны. Шесть миллионов людей обратили в мормоны против их воли!
— И это тебя волнует? — спрашивает Марк. — Вот от этого у американской еврейки бессонница?
— О чем ты? — не понимает Дэбби.
— А я вот о чем…
Но Шошана его останавливает.
— Не надо объяснять, Юри. Оставь все так, пожалуйста.
— Ничего, мы справимся, — настаиваю я. — Нам даже интересно. Эта штука, — я тычу пальцем с сторону жестянки с травой, — прояснила наши умы. Мы во всеоружии для самых возвышенных размышлений.
— Самых возвышенных, потому что мы просто улетели, — без грамма шутки, серьезно произносит Дэбби.
— Сын ваш — хороший вроде парень…
— Не надо об их сыне, — просит Шошана.
— Не надо о нашем сыне, — поддакивает Дэбби.
Тут уже я перегибаюсь через стол и беру ее за локоть.
— Говори о сыне, — требую я.
— Я не вижу в нем еврея.
— Как ты можешь? — возмущается Дэбби. — С ума сошел!
На реакцию Дэбби никто не обращает внимания, потому что все просто уставились на меня, так громко я хохочу.
— А что такое? — спрашивает Марк.
— Не видишь в нем еврея? — восклицаю я. — Ну конечно, у тебя — шляпа, борода, эти огромные башмаки. Попробуй-ка соответствовать такому еврею. Это как бы Оззи Осборн или ребята из Kiss заявили Полу Саймону: «Что-то ты не очень на музыканта похож…»
— Дело не в одежде, а в том, как ты строишь свою жизнь в неиудейской среде. Ну вот что мы видим по дороге из аэропорта? Супермаркет, супермаркет, лавка с порнокнижками, супермаркет, супермаркет, любительский полигон.
— Жители Флориды очень любят стрельбу и порно, — подтверждаю я, — и супермаркеты тоже.
— О, боже! — вздыхает Дэбби, — В том же духе, что и «Голдберг, Голдберг, Атта…». Та же музыка, слова другие.
— Его любимый напев, — подтверждает Шошана. — Он часто так выражается.
— Я просто пытаюсь объяснить, хотя вам и смешно, что нельзя сохранить иудейскую идентичность на основе одного ужасного преступления. Эта ваша одержимость Холокостом как обязательным элементом самоидентификации… вы на нем все ваше воспитание построили. Потому что по-другому вы не можете обеспечить связь поколений. У вас не осталось больше ничего, что связывало бы вас с еврейскими корнями.
— Ого, вот это обидно, — протестует Дэбби. — И однобоко. Еврейская культура существует. И жить богатой культурной жизнью очень даже возможно.
— Нельзя, если ты говоришь о жизни по-еврейски. Иудаизм — это религия. Религия диктует обряд. Культура ничего не значит. Культуру придумали недавно. И поэтому она непостоянна, она все время меняется, она не может обеспечить связь поколений. Это как если ты возмешь две железки и, вместо того, чтобы хорошенько их спаять, просто склеишь их.
— О чем ты? — не понимает Дэбби. — Приведи пример.
Марк поучительно поднимает указательный палец.
— А вы знаете, почему в Израиле все автобусы и грузовики, даже все такси — Мерседесы?
— Им скидку дают из чувства вины? — интересуюсь я. — Или вот: потому что Мерседес производит лучшие машины для перевозки евреев — в них есть какая-то изюминка!
— Потому что мы в Израиле — здравые и непоколебимые в своей идентичности евреи, и нам все равно, где сделана машина, даже после этой войны, и мы водим немецкие автомобили и слушаем еврейские новости из приемников Сименс. Мы не провозглашаем бойкот стране-производителю, мы не занимаемся символическими акциями в память об исторических событиях. А все потому, что сейчас мы живем так же, как жили наши родители до войны. И это нам служит основой во всем — в отношениях, в браке, в воспитании детей.
— Ты что, хочешь сказать, что ваш брак лучше, чем наш? — возмущается Дэбби. — В самом деле? Только потому что вы живете по ритуалу? Ритуал укрепит брак, даже если поженить двух случайных людей?
— Я говорю о том, что в таком браке твой муж не впадает в шок от того, что у жены есть от него секреты. А твой сын не покурит травку, не рассказав сначала тебе. Потому что в таком браке все определено. Отношения расписаны и открыты.
— Потому что они спаяны, — вставляю я, — а не склеены.
— Да, уверен, что Шошана со мной согласится.
Но Шошане не до того. Она старательно ковыряет ножом в яблоке. Мастерит трубку из яблока, потому что тампоны закончились.
— А ваши дочери? — продолжает настаивать Дэбби. — Если они вам все рассказывают, то что же — они сначала вам объявили, а потом начали покуривать?
— Наши дочери растут не как мы, у них совсем другая реальность. Им это все неинтересно.
— Ну это вы так думаете, — говорю я.
— Я точно знаю. У нас другие проблемы, мы не об этом переживаем.
— Давай, рассказывай, — требует Дэбби.
— Давай, не будем, — просит Шошана. — Ну правда, мы выпили, покурили, мы здорово сидим.
— Каждый раз, когда ты просишь его помолчать, — возражаю я, — мне еще больше хочется услышать, что он имеет сказать.
— Мы переживаем не о прошлом Холокосте. Наша проблема — это современный Холокост, из-за которого мы теряем половину евреев нынешнего поколения. Наша беда — это смешанные браки. Вот она — Катастрофа, которая разворачивается у нас перед глазами. Бросьте переживать по поводу мормонов, которые химичат над списком из шести миллионов погибших. Лучше позаботьтесь от том, чтобы ваш сын женился на еврейке.
— Боже ж ты мой! — восклицает Дэбби. — Смешанные браки для тебя Холокост? Ты что, правда… Шошана, скажи… Ты же не… Ты серьезно сравниваешь..?
— Ты спрашивала, что я думаю, и вот, что я думаю. Не воспринимай это лично, просто я переживаю, какой пример вы показываете сыну. Ты сама — еврейка, поэтому твой сын для меня — такой же еврей. Абсолютно.
