Была фотография “Отмечает развод”. Он был пьян и весел за столом. Через пять лет вновь стоял под руку с женщиной в белом платье.
И первой и второй женой Степана Петровича была одна женщина.
Часы ударили. Они висели рядом с буфетом. Маятник качался. Полдень.
Домой старик вошел без четверти час.
Верка с подружкой сидели за столом. Подружкой была хозяйка золотой китайки.
Тут же Верка налила старику горячий суп.
– Где вы были? – спросила и отрезала свежего хлеба.
– Гулял, – сказал старик. – По Казанке.
– Где у нас тут гулять? – вздохнула Верка. – Вот раньше.
Помнишь, Галя?
Галя занята была супом. Со стариком она не поздоровалась, может, не узнала, а может, и не приметила тогда в баре.
– Парк был чистый, – мечтательно говорила Верка, – ухоженный, в клубе – кино, танцы. Из города приезжали. Сейчас думаю, не сон ли это?
Не сон, – подумал старик. Полчаса назад он видел фотографию их парка тридцатилетней давности. Тополя подстрижены, решетка вокруг парка новенькая, публика прогуливается…
Они ушли на работу. Старик достал газету и прочитал внимательно.
Об экстрасенсах, о кражах, о пожарах, о ценах на местном рынке.
Снимки в газете были скверные, лица не отличались друг от друга.
В рубрике “Объявления” старик прочитал: продается дом, деревянный, печное отопление, без водопровода, колонка рядом, сад, три яблони по десять лет.
На подоконнике в декабре цветет “декабрист”, – добавил мысленно старик, – на кухне стоит буфет, в буфете – синие чашки.
За дом просили пять тысяч долларов, дом был на Казанке.
К приходу Верки старик отварил картошки и поджарил окорочка.
Верка вошла, увидела накрытый стол и воскликнула:
– Что вы!
За чаем старик спросил:
– Давно ты дружишь с этой Галей?
– Нет.
– Но знаешь ее давно?
– Да. По заводу.
– Почему вдруг подружились?
– Да мы и не подружились. Обедаем вместе. Ей со мной скучно, она умная. Везет.
– Разве ум – везение? – удивился старик.
– Ну вот, к примеру, – сказала Верка, – она физику очень хорошо знала в школе. Все думали, она пойдет после школы в институт, в
Москве будет жить, ученой станет. Она и поехала в Москву, только не поступила. Вернулась, на завод устроилась. Зарабатывала хорошо, но последнее время, конечно, очень мало. А тут
Школьников к ней приходит в прошлом году и говорит: у меня сын по физике отстает. Она: я все забыла. Он: вспомнишь. Очень ей большие деньги платит за уроки. Я считаю, это везение.
Да, – подумал старик, – каждый улавливает этот фантастический мир в сети своей логики.
– Почему он пришел к ней, а не к учителю? – спросил старик. -
Может, он в нее влюблен?
– Нет, – упрямо сказала Верка, – это везение, а он никого никогда не любил.
– И жену?
– Тем более.
– Зачем тогда женился на ней дважды?
– Не знаю. Многие тогда об этом говорили, но никто не знал.
– Может, в деньгах дело?
– Что вы, какие деньги. Они очень скромно жили, и в первый раз и во второй.
– Откуда же у него деньги за физику платить?
– Не знаю, но это уже после жены, после аварии.
– И бар после аварии?
– Конечно.
Старик больше ничего не стал спрашивать, хотя можно было совершенно естественно поставить ряд вопросов, любой бы человек из любопытства их поставил, но старик – нет. Сознательно. Он знал, что делал.
Он развернул газету и как будто углубился в нее, чтобы Верка не отвлекалась от своих мыслей на него.
Верка мыла посуду, он шелестел страницами. Верка взяла полотенце и вдруг сказала:
– Я ведь ее хорошо помню.
– Кого? – старик поднял глаза на Верку.
– Жену Школьникова. Это ведь в каком году было… Саше сейчас одиннадцать, пять лет как авария, женаты они были семь лет второй раз, семь плюс пять – двенадцать, плюс пять лет в разводе, плюс два года первый раз женаты, включая армию.
Девятнадцать. В 1978 году было.
Она пришла к нам на завод из деревни. Жила в общаге. Я помню ее в нашем парке, в самом глухом месте, оно и тогда было глухое, где пруд, на деревянной скамейке. Сидела допоздна, до фонарей.
Это был июнь, то есть фонари уже поздно включались. Не хотелось, наверно, в общагу, вот и сидела.
Вообще она людей сторонилась, а Степан Петрович – нет.
Неделю посидел с ней на скамейке и женился. И ушел в армию.
Она жила эти два года с его матерью, тихая и робкая. Не работала, вела хозяйство. Он захотел, чтобы она не работала.
Вернулся из армии и буквально через месяц развелся. Почему через пять лет опять на ней женился, не представляю.
– А где она жила эти пять лет?
– Как где? В общаге.
– А он?
– Дома, конечно. Мать умерла, он очень свободно жил, девиц водил, магнитофон у него грохотал на всю Казанку, громче родного завода. С ней вообще, по-моему, не виделся эти пять лет. И вдруг
– опять женился.
Решетка была невысокая. Столбики увенчаны львиными головами с пустыми глазницами. Сама решетка между столбиками – простая, без украшений, увитая сорным растением вьюнок с нежными цветами в виде колокольчиков.
Старик шел вдоль дороги. По правую руку за ржавой решеткой – древние тополя с черными гнездами грачей. По левую, через дорогу, – школа. Ремонт в ней закончился. В чисто вымытых стеклах отражались белые тополя. Старик прогуливался, курил
“Приму” и размышлял.
Почему Степан Петрович женился в первый раз? Возможно, из жалости. Подумал, мне все равно, мне в армию, пусть девчонка поживет два года в домашней обстановке, вернусь – посмотрим, может быть, и поладим. Не поладили.
Ему с ней скучно стало. И даже страшно – так она сторонилась людей. К нему перестали ходить друзья, и они ни к кому, конечно, не ходили. И он развелся. Но через пять лет вновь взял за себя.
В последнем разговоре старик спросил Верку, – приезжали родные жены на похороны?
– Конечно, – сказала Верка. – Брат. Только похорон никаких не было, он ее увез хоронить на родину.
Старик шел и думал о происхождении денег Степана Петровича. Они явились сразу после смерти его жены. Может быть, кому-то была выгодна смерть его жены, и он заплатил за нее Степану Петровичу?
Но старик отверг эту версию. Она не объясняла второй женитьбы.
Хорошая версия должна объяснить все события. Объединить все события.
Незаметно старик достиг перекрестка. Здесь все и произошло тем вечером. Они шли вдоль решетки. Было темно, фонари разбиты. Они держались близко к решетке.
– Перейдем? – сказал Степан Петрович и пошел через дорогу. Он не оглядывался. Она шла за ним. На два шага он был впереди.
Ее сбила машина без фар. Ему повезло.
Конечно, все было не совсем так, – решил старик.
Он сказал “перейдем”, и тут они услышали эту машину. Пусть она была без фар, но мотор они слышали. Они ждали, когда она проедет. Когда она их достигла, Степан Петрович толкнул жену.
Прямо под колеса. Он сильный, ему ничего не стоило.
Но почему? Они шли из гостей. Что-то было в гостях?
Старуха писала, убил из-за “Павлина”. Убить из-за “Павлина” все равно что убить из-за денег, деньги нужны были на “Павлина”. Все упирается в деньги. И при чем тут кольцо?
Улочка деревянных домов притаилась в центре города. С этой улочки видны были Ока и железнодорожный мост через Оку. На реке купались. Мальчишки удили рыбу с понтонного моста. Все это было далеко и освещено солнцем. Кривая улочка тонула в холодной тени.
Из невидного еще оврага пахло погребом.
Старик спускался в овраг долго, минут по двадцать отдыхал на площадках скрипучей лестницы.
На третьей площадке, куда солнце уже не достигало, он закурил.
Крапива, шиповник, тысячелистник, шиповник, иван-чай… Пахло погребом, и всей этой травой, и близкой рекой. Гудели насекомые.
Старик отбросил окурок и пошел вниз, вглубь.
Верка сокрушалась, что он ходит по этим шатким лестницам, да еще с бидоном. Хотела сама ездить за водой, но он сказал, что дело не в воде. Ему просто все это нравилось: лестница, овраг, звон воды о железное дно.
Набрав воды, он, как правило, заходил в “Павлин” и выпивал синюю чашку кофе. Робкий Саша и Степан Петрович с ним здоровались, а вот Галя почему-то не здоровалась.
Может быть, ей не нравилось, что старик так внимательно и в то же время отстраненно на них всех смотрит.
В четверг бар оказался закрыт. Старик вернулся на Казанку. Верка сделала чай, он выпил чашку и пошел на Красную Пресню кружным путем, в обход старухи с толстыми стеклами.
Он поднялся на третий этаж краснокирпичного дома.
Он увидел сверху, что дверь в доме Степана Петровича открыта настежь.
Саша сидел на скамейке под яблоней и читал. У старика возникло чувство, что в доме никого нет. Мальчик читал медленно – редко переворачивал страницы. На пустыре ребятишки выдирали полынь и строили из полыни шалаш. Саша время от времени поглядывал на ребятишек.
Ему важно, что он не один, – понял старик, – что совсем рядом люди.
