Рассуждая от противного, а в некоторых частных случаях сочинений – от очень противного и даже отвратительного, мы легко придем к выводу, что последовательным интегриро… (УВЫ! НЕ ЗАВЕДЕНО ЗНАЧКА В МОЕМ КОМПЬЮТЕРЕ! А КАК БЫЛО БЫ ЭЛЕГАНТНО – ВЫТЯНУТЬ ЗДЕСЬ СКРИПИЧНЫМИ ПРОРЕЗЯМИ ИНТЕГРАЛЬЧИК-ДРУГОЙ!) …ванием можно из Божественного Назначения получить я, то есть личность так называемого автора. Что же необходимо для этого? Как известно, необходимо математическое описание основной функции автора, то есть текстовой:
f(я) = текст.
Но именно с этим и возникают затруднения, поскольку до сих пор эксперименты не дали сколько-нибудь систематических результатов, которые позволили бы установить закономерность. Не определены даже основные константы, более того, относительно некоторых величин, таких, например, как часто употребляемый специалистами талант (обозначим Т), есть гипотеза о свойстве меняться на отрезке, равном существованию одного я («автора»). Следовательно, Т нельзя считать const., а следует, в свою очередь, рассматривать как неизвестную функцию (обозначим ее F) от времени (t):
T = F(t).
Еще большую сложность представляет описание такого крайне редко входящего в уравнение f(я) = текст члена, как гений (Г). Отдельные источники указывают на некоторые необходимые признаки наличия Г в функции f(я), например:
Г и З = несовм.,
где З обозначено злодейство. Однако, даже если считать верным, что отсутствие З в я есть необходимый признак существования Г в этом я (что опровергается многими случаями), то признака достаточного мы до сих пор не имеем. Существует, впрочем, мнение, что использование коэффициента Г в уравнении текст = f(я) правомерно, если текст и сочинение в целом не зависят от времени t;
текст = текст
при
t (стремится) хрен его знает куда.
Однако проверить это утверждение в тех случаях, когда я («автор») еще, черт бы его драл, жив, практически невозможно.
Наконец, многие считают, что наличие Г несомненно, если Божественное Назначение не равно 0. Но это утверждение представляет собой тождество и порочную попытку определить одно неизвестное через другое, что передовая наука отвергает.
Эта самая передовая наука в последние годы склонна, чтоб она провалилась, и Т, и Г, и еще многие прежде вносившиеся в рассматриваемое уравнение величины – такие как труд (ТР), удача (У), здоровье (ЗД) – умножать на коэффициент КСС (критическое свободное слово). Введение его в формулу сочинения значительно упрощает задачу, и мы получаем:
текст = f(я) = КСС {Г(при t любом) + [T = F(t)]+TP+ У+ ЗД}(я).
Итак, мы можем описать сочинение – как процесс, так и результат – неопределенным (совершенно, гадство, неопределенным) уравнением со многими (и еще далеко не всеми) неизвестными и одним коэффициентом, хорошо известным многим из нас, который, если он равен нулю, приравнивает к нулю и весь многочлен. Если же учесть, что указанный коэффициент, мать бы его так, почти всегда равен именно нулю, 0, zero, то…
В общем, хватит, пока вы вместе со мною совсем не офигели и не запустили этой занимательной арифметикой в угол.
Хотя… Что-то в ней есть. Как во всякой науке: начинается вроде с чистой ерунды – циферки, буковки, значочки, искры сыплются между шарами, и пахнет хорошо, железяка светится в темноте – а потом как даст!..
Но до Чернобыля доводить не будем. А будем считать, что все понятно насчет автора, героя-рассказчика, текста и так далее.
И вернемся к делу.
И за большие заслуги в деле… ну, в общем, в нашем деле, герою-рассказчику присвоим почетное наименование.
Назову тебя И.
Нет, лучше № 1.
Потому что теперь все стали своих героев называть инициалами, мода пошла, почему-то вспомнили «господина N» и другие классические обозначения.
Значит, воспользуемся номером.
А получается-то г-н № 1 весьма несимпатичным.
Всячески декларирует свою ни с чем не сравнимую нравственность. Карьеру она ему сделать не позволила – пришлось бы, видите ли, поступаться своими принципами, манипулировать людьми, принимать себя и окружающее всерьез, отказаться от столь органически ему присущей наивной иронии. Вы, значит, возитесь как хотите, а я в сторонке ухмыляться буду. И при этом страшно обижается, когда получает в ответ – ну стой, мы себе другого найдем, он нас замотает, но и себе жилы рвать будет, а не посмеиваться. Надувает губы: я-то сам про себя могу сказать, что дурак и шут, но почему же вы соглашаетесь?
То же самое и с творчеством так называемым. Очевидно, стремится к осуждаемому самим же идеалу – и рыбкой перекусить, и присесть удобно.
Как-нибудь так устроиться, чтобы жить как добропорядочный мещанин, в достойном лицемерии и со всеми приличиями, а талант не зарыть и равняться в нем с пропойцами, бездельниками, настоящими злыднями и прочей гениальной дрянью.
Предлагать рукоплещущему человечеству прописи, рисунки домиков и собачек, любовь, одной левой побеждающую смерть, торжество добра, только что разбившего свой кулак о морду зла, – и жутко расстраиваться, обнаружив все это уже имеющимся в букваре.
При этом с отвращением и даже ненавистью плевать в сторону тех, кто заплатил за умение создавать готовностью разрушать – себя, свою мораль и жизнь, жизнь близких и так далее, вплоть до всего мира включительно. Фу, как нехорошо! Тот был жуликоват, тот растлитель, а этот, современник, и вовсе только вид делает, что исчадие, а на самом деле хитрован и карьерист…
А вот сам № 1 – лапочка.
Пожалуй, извиняет этого господина только одно: уже упомянутое происхождение. В мирном обывательском семействе вырасти нечто действительно экзотическое вряд ли могло. Отклонение от заурядности незначительное, а результат плачевный: раздвоение в чистом виде.
Среди хороших скучно, среди интересных противно.
К «Герою нашего времени» приписать бы хэппи-энд… И еще – убрать мерзкую эту историю с издевательством над Грушницким, гадость же. И в конце Максим Максимыч, сам герой, Мэри и эта… как ее… ну, черкешенка… то есть она, кажется, и была Мэри… или Мери… в общем, скачут к горизонту.
Впрочем, что ж происхождение? Генетикой все объяснить можно, семьей и школой, но неприятное чувство к этому № 1 остается. Снисхождения он, конечно, заслуживает, тем более что никому, в общем, большого зла специально не делал, только брюзжит да с собой разбирается. Но в общем тип не из привлекательных со всеми его моральными кодексами, прозрениями в рамках умеренности и – забыли упомянуть – сентиментальной до слюнявости любовью к животным. Он такой ТЕПЛЫЙ! – говорят о нем даже симпатизирующие ему (немолодые тетки в основном). Забыв – а может, и не зная, – что не горячего и не холодного, а именно ТЕПЛОГО ИЗБЛЮЮ ИЗ УСТ СВОИХ…
Правда, в той считалке мы пропустили короля и королевича. Этому можно дать такое объяснение: титулы иностранные, а наш № 1, будучи с детства низкопоклонником и космополитом, с наслаждением вслушивавшимся в хриплое эхо дальней жизни, в зрелом возрасте стал патриотом – оставшись, как ни странно, и западником, еще одно проявление шизофрении. Поэтому ни о какой перемене географии и возможном достижении там высших степеней не помышлял. То есть если только бежать придется, от большой беды и под угрозой…
Но в то же время «король» и «королевич» в его системе понятий и соответствующих им условных терминов присутствовали.
Слово «король» он употреблял – главным образом мысленно – в том переносном смысле, в котором существовали дошедшие из его полного вычитанных мифов детства «нефтяные короли», «короли джаза» и Беня-Король. Сам он ни в мечтательных и жадных подростковых годах, ни в летах вполне сознательных и даже еще позже, немолодым человеком, совершенно не замахивался на королевский титул, правильно предполагая, что за королевство надо немало заплатить – может, самой жизнью или, по крайней мере, серьезными событиями, судьбой. А к этому он, как уже сказано, не был готов в силу своей умеренности, неприятия крайностей. Нет уж, думал он, читая художественную литературу сверх программы вместо приготовления урока по тригонометрии, таская из сахарницы куски рафинаду, – лучше обойдусь без памятника с бронзовой шляпой, чем на дуэли меня убьют. Удивительна, не правда ли, такая трезвость в тринадцатилетнем человеке? Но что было, то было, нам достоверно известно.
При этом к королям и даже к королевичам испытывал спокойное уважение, начисто лишенное зависти, просто признавал их права. И то сказать: а чему завидовать? Судьба. С самого детства, с рождения, некоторые особые обстоятельства, как правило – незаурядность общественного положения родителей и связанный с этим риск падения, которое тоже в своем роде избранность, привилегия: грохнуться могли только те, кто высоко забрался. Отечественные цари и царевичи отправлялись в лагеря, а сыновья и дочки начинали рано хлебать настоящую жизнь, что уже годам к двадцати наполняло их таким запасом энергии, таким потенциалом, который быстро вырабатывает из просто способного молодого человека настоящего королевича, даже международного класса, а потом, по прошествии десятилетий уже собственных подъемов и картинных срывов, истинного и общепризнанного короля. Действительно понимают они что-то такое, чего № 1, проживший тихо и, в общем, безбедно и безрадостно, понять никак не может, какие-то вроде бы простые, но серьезные, фундаментальные вещи. Не стесняются казаться банальными и даже не очень умными, но при этом почему-то сохраняют значительность, которая ему не дается ни безупречностью вкуса, ни интеллектуальными прорывами…
