С началом учебного года, в сентябре 1958-го, школьные товарищи Патрика шутки ради придумали ему новое имя и стали звать его на американский манер, по инициалам — «Пи-Кей». Сначала это его озадачило. Потом оскорбило. Со временем он все острее реагировал на эту кличку и клял себя за то, что отзывается на нее. Они окрестили его «Пи-Кеем», не одобряя странного увлечения американским образом жизни, тем более что оно явно становилось непопулярным. В то время русские усмиряли Венгрию. Русские поднимали Кубу. Русские проникли в Египет и возводили Асуанскую плотину.
Мари-Жозе переиначила выдумку мальчишек и теперь звала его «Пуки», при этом страшно веселясь. Эта новая каверза приводила его в неистовый гнев. Она перешла в другой лицей и встречалась с ним только на острове. Он приносил ей чулки и пачки американских сигарет LM, купленные на «черном» рынке мужского лицея. Она медленно просовывала длинную тонкую руку в чулок и рассматривала его на свет. Долго, с наслаждением нюхала пачку сигарет перед тем, как распечатать ее. Потом, улегшись на берегу, наконец чиркала спичкой и выдувала первое облачко дыма. Она безумно боялась забеременеть и ни под каким видом не давала Патрику снимать белые трусы — ни с нее, ни с себя. Только изредка соглашалась возбудить его рукой через ткань.
— Ну помоги же мне! — взмолился он шепотом в третий раз.
В последнюю субботу февраля 1959 года они опять приплыли на остров Плакучих ив. Стояла необыкновенно теплая погода.
Наконец она решилась и сунула руку ему в трусы. Патрик излил свою страсть в ее сжатые пальцы. Это оказалось еще противнее, чем она думала. Влажный пенис Патрика напомнил ей липкие стебли кувшинок. Или судорожно бьющиеся тельца уклеек, которых он некогда выуживал из воды и стискивал в кулаке, чтобы извлечь крючок. Мари-Жозе нагнулась к Патрику и тихо, но твердо сказала ему на ухо, что больше они никогда этим заниматься не будут.
Патрик отшатнулся, гневно взглянул на Мари-Жозе. Но смолчал. Вдруг с неба на них обрушился оглушительный грохот. Над Луарой пронесся американский военный вертолет. Он летел на запад. Патрик опустил глаза.
Он разглядывал тоненькую юную женщину, которая сидела по-турецки на засохшей, растрескавшейся илистой земле и курила сигарету, стараясь заглушить дымом едкий запах спермы на пальцах. Длинные черные волосы Мари-Жозе разметались по обнаженным плечам. Стояла жара. На остров вновь опустилась тишина. Только мелкие волны с тихим шелестом набегали на камни и опоры плотины. Не повышая голоса, он объяснил, как глубоко она заблуждается: он любит ее и, естественно, хочет обладать ею до конца. И тихо добавил, что ему нужна не одна рука, но и рот, и все остальное.
Мари-Жозе встала.
— Никогда! — ответила она. — Никогда!
И сказала, что он ужасно глуп. Что любовь выражается вовсе не в этом. Говоря, она приподнимала руками тяжелые черные волосы. Ее глаза подернулись слезами. Она нервно теребила пачку LM. Она стояла прямо над ним, почти голая, в одних белых трикотажных трусиках. Высказалась и замкнулась в упорном молчании. Оделась. Сжав зубы, Патрик столкнул на воду черную плоскодонку. Когда лодка достигла берега, они разошлись в разные стороны без единого слова.
Патрику не хотелось сразу идти домой. Он вывел из сарая в «заднем» саду велосипед и поехал на плато. Долго катил он в темноте наугад. Потом оказался у проволочного ограждения базы. Он смотрел на черные облака, бежавшие над его головой, в черной небесной бездне. Около одиннадцати пошел дождь. Капли шумно запрыгали по булыжникам дороги. Патрик поехал назад мимо замка.
*
Он увидал их, когда они молча размалевывали стену соседнего дома.
Он ехал на велосипеде вниз по улице Рампар. Дождь сек его по лицу и рукам. Он тщетно пытался затормозить на скользкой мостовой. Этот дурацкий дамский велосипед марки «пежо», с V-образной рамой, негодным тормозом и тусклым фонариком, еле-еле разгонявшим темноту, достался ему от двоюродной бабушки с материнской стороны.
Вдруг он увидел пикап «рено»; горящие фары освещали стену его дома. Он притормозил ногами, соскочил с велосипеда и, заглянув в кузов машины, заметил два ведерка с белилами; из одного торчала ручка большой малярной кисти. Дом доктора Карьона находился на Церковной площади. Там же стоял и дом архитектора, а дальше, по улице Ла Мов — кафе с табачным киоском, дом органистки мадемуазель Ламюре и, наконец, бакалейно-скобяная лавка Вира и Менара, где на втором этаже обитало семейство папаши Вира.
В ярких лучах автомобильных фар он различал белые облачка пара, вырывавшегося из ртов и носов.
И еще он увидел кисть, которая уже вывела буквы «US…» на стене его дома, вернее, на стене, примыкавшей к садику, где его мать разводила цветы. Он бросился к ним под проливным дождем, с криком: «Эй, вы, прекратите!»
И получил жестокий удар под дых палкой от малярной кисти.
Он упал. Потом вскочил на ноги, и ему удалось вырвать кисть из рук студента. Кто-то сказал: Фидель Кастро захватил Гавану, или что-то в этом роде, он не понял. В этот самый миг его грубо толкнули в спину, и он рухнул вперед, с размаху ударившись лбом об острый край ведерка с белилами. Краска залила его короткие волосы. Он упал лицом в водосток. И потерял сознание.
*
Американский унтер-офицер, ехавший с базы, резко тормознул, чтобы не врезаться в грузовичок «рено», выскочивший на полной скорости с улицы Ла Мов. Серый «шевроле» сержанта У. Х. Каберры занесло в сторону. Рядом с сержантом Каберрой сидел низкорослый кругленький человечек лет пятидесяти на вид, белокурый, со смешливым пухлым лицом и двойным подбородком. Это был лейтенант по фамилии Уодд.
Сержант Каберра умело выровнял машину. Однако доехав до Церковной площади и собираясь прибавить газ, чтобы подняться вверх по крутой улочке, он вдруг опять затормозил.
Лейтенант Уодд открыл дверцу со своей стороны: у колес лежало тело Патрика Карьона; сержант Каберра бегом обогнул машину и приподнял голову потерявшего сознание юноши. Струйка крови смешивалась на мостовой с каплями дождя. Кровь заливала глаза.
Правый глаз был широко открыт и полон крови. Словно вытек.
*
Патрику Карьону чудилось, будто он умер и попал в какой-то иной мир.
Вокруг раздавался странный гул. Он приоткрыл глаза: все застилал багровый туман, сквозь который он едва мог различить окружающее. Комнату заполняли великаны, женщины, столы, диваны, кресла. На стенах — обои с крупными геометрическими узорами в коричнево-оранжевых тонах. Обеденный стол, покрытый коричневой клеенкой, еще не убран: грязные картонные тарелки, наполовину обглоданные кукурузные початки, смятые картонные стаканчики, бутылки пива Beck и Budweiser, кетчуп, банки с майонезом и арахисовым маслом. Спинки стульев завалены постиранными, но не отглаженными рубашками. Возле стола расставлена гладильная доска. Пластиковые чехлы с мундирами и платьями висят прямо на абажуре. Всюду разбросаны глянцевые журналы.
Бадди Холли[10] вовсю распевал: «Shame!»[11]
На сером картонном репродукторе проигрывателя лежал большой голливудский календарь с портретом Авы Гарднер. Патрик застонал, когда сержант Каберра внес его в дом на руках и осторожно уложил на диван Уоддов.
Миссис Уодд, блондинка в бигудях и желтом нейлоновом халатике, выбежала в соседнюю комнату и вернулась с ватным тампоном и меркурохромом.
Бадди Холли пропел сладеньким голоском: «I’m gonna love you too!»[12]
Глаза Патрика застилала кровавая пелена. Его терзала боль. Он различил силуэт молодой девушки, медленно подходившей к дивану. Лет пятнадцать на вид, тонкий изящный носик, белокурые волосы. И голубые, очень светлые, почти прозрачные глаза. Одета в короткие шортики, низко сидящие на бедрах, и тесную маечку с вырезом, наполовину обнажавшим грудь. А грудь уже вполне женская. И девушка выпячивала ее, слегка выгибая спину. Она была без туфель, в одних белых носочках.
Девушка сонно тёрла глаза. В руке она держала мохеровый свитер с длинным белым ворсом. Подошла к дивану, опустилась на колени возле Патрика, и тот дернулся от странного звука. Раскрыв пошире левый, уцелевший глаз, он увидел, что она грызет кочешок сырой цветной капусты.
Потом дочь лейтенанта Уодда лениво уселась на диван, вплотную к Патрику, отодвинув попкой его ногу и продолжая хрустеть своей капустой. Она взяла его за руку и рассказала на своем американском, что Бадди Холли недавно умер — погиб в авиакатастрофе:
— You know, Buddy just died in a plane crash. At least you’re alive! (Дочь лейтенанта Уодда считала, что ему, Патрику, повезло — он-то выжил).
И еще раз повторила, как ему повезло остаться в живых.
— Извините! — пробормотал Патрик.
