Печатное слово, говорит Уотерхаус, обладает душой, но оно утрачивает ее и обезличивается при ксерокопировании. Писатель считает, что сегодня на подмогу бюрократии пришли могущественные союзники в лице множительных аппаратов. Теперь не составляет никакого труда размножить любую бюрократическую писанину в пятидесяти, скажем, экземплярах. Наличие же пятидесяти копий предполагает пятьдесят получателей, у которых в свою очередь должно быть пятьдесят секретарш, чтобы эти бумажки принимать, регистрировать, подавать начальству на стол и т. д. Одним словом, симуляция деятельности нарастает как снежная лавина.
«Конторские будни» опровергают один достаточно распространенный на Западе миф о том, что безработица будто бы неизбежна и в общем не так уж и страшна, если государство достаточно богато, чтобы как-то содержать тех, кому работы не досталось. В романе неоднократно возникает мотив: оплаченное безделье изматывает намного больше любой работы. И в этом нельзя не увидеть прочной веры писателя в безграничные возможности человека, которому присуще стремление к полезной, творческой деятельности, потребность раскрыть все свои способности. Пафос защиты человеческого; достоинства от бездуховной механистичности «общества благоденствия» пронизывает всю книгу.
В совершенно ином стилистическом ключе решен пока последний роман Уотерхауса «Мэгги Магинс, или Весна в Эрлскорте» (1981). Здесь главный персонаж — молодая женщина, являющая собой еще один тип изгоя «общества благоденствия». Если к Грайсу писатель относился откровенно иронично, то к Мэгги он, безусловно, испытывает сочувствие. Из маленького провинциального городка вырвалась Мэгги на просторы лондонских площадей и улиц, как стремятся к тому многие провинциалы. Но ничего она не добилась, не получила никакой специальности — ушла с секретарских курсов, работала в книжном магазине, кассиром, клерком, портье в гостинице и отовсюду уходила, нигде ей не нравилось. «Мне начинает казаться, что ты вообще не любишь работать», — замечает ей отец, трудолюбивый мелкий буржуа.
Что же, Уотерхаус написал апологию тунеядства? Вовсе нет. Он поведал трагическую историю полного отчуждения человека от общества. Мэгги никто никогда не любил, никому она не была нужна, даже родителям. И для отца, и для нее самой в высшей степени мучительны их ежегодные встречи на несколько часов. Она с радостью бы от них отказалась, но это как-то неприлично: Так и идут дни Мэгги в праздных шатаниях по Лондону, посещениях пабов и иных злачных мест. Она любит выпить, но по причине бедности «не может позволить себе превратиться в алкоголичку». Мэгги не слишком разборчива в связях, но гордится тем, что, несмотря на тяжелое материальное положение никогда не занималась проституцией.
Мэгги — ровесница тех, кто в конце 60-х — начале 70-х годов был среди бунтующей молодежи, но политика ее никогда не интересовала и не интересует. Она постепенно привыкла к одиночеству и даже отчасти упивается им, скрывая от немногих знакомых свой адрес Ей никто не нужен прежде всего потому, что она никому не нужна. Конфликт ее с обществом поистине огромен, хотя внешне почти не выражен.
Сам образ жизни Мэгги — дерзкий вызов всевозможным «Альбионам», действительным и вымышленным. Она не приняла на себя ярмо бесплодных конторских будней. Мэгги честнее всех грайсов, джаббов и даже сайрусов — ее жизнь бессмысленна, так она и не считает нужным притворяться и делать хорошую мину при плохой игре. Именно этой честностью и самостоятельностью Мэгги Магинс интересна и привлекательна для Кейта Уотерхауса — писателя, настойчиво ищущего правду о человеке под густым слоем лжи, покрывающим конторские и иные будни сегодняшней Великобритании.
Г. Анджапаридзе
— Мистер Сидз, мистер граф Пейнтюх, мисс Всё Вкось, миссис Рашман, мисс Тирада (с очевидно мужским обликом), мистер Визгли, мистер Час Пенья, мистер Кипенье, мистер Хаким.
Правильно улавливая примерно одно имя из трех, Клемент Грайс пожал руку тем своим новым сослуживцам, до которых смог дотянуться, и кивнул сидящим в отдаленье.
Они отвечали ему кто как: «Рад познакомиться», «Добро пожаловать в наш бедлам» или просто: «Привет». На первый взгляд, здесь трудилась вполне приятная компания, но двое из них — граф Пейнтюх и мистер Визгли — слегка насторожили его: они запросто могли протянуть ему для пожатия руку, если бы потрудились встать и принагнуться над своими столами. Про графа Пейнтюха — или, может, Клейстера, Грайс не разобрал — ему уже говорил Копланд, когда называл своего заместителя; а Визгли, похоже, был заместителем графа.
— Ну и конечно, Тельма, наша фея-кормилица. — Этими словами Копланд, похожий на актера Мервина Джонса, представил Грайсу пухлую девицу, явно вчерашнюю школьницу. Она в свою очередь походила на артистку, которая играла однокашницу Джуди Гарланд в старом фильме, недавно снова показанном по телевизору. Грайс коротко улыбнулся ей, а потом, опять поворачивая голову к Копланду, позволил себе мельком оглядеть других своих сослуживиц.
Миссис Рашман было, наверно, под пятьдесят, то, есть лет на десять больше, чем ему самому. Но это еще ничего не значило. Он слышал, что такие вот немолодые, по-домашнему уютные женщины умеют развлекаться после работы очень даже непринужденно. Правда, та, что была помоложе — тридцати? тридцатипятилетняя? — казалась все же гораздо привлекательней, тем более что все у нее было отнюдь не вкось. И когда он вошел вслед за швейцаром в отдел, где ему отныне предстояло трудиться, она окинула его быстрым, явно оценивающим взглядом. Грайс обнаружил в ней сходство с дикторшей из программы телевизионных новостей. Вообще он почти все свое свободное время проводил перед телевизором, и любой человек напоминал ему какого-нибудь знаменитого артиста, хотя он далеко не всегда мог вспомнить его фамилию.
— Куда же мне вас посадить? — продолжал между тем Копланд. — Я, кажется, уже говорил вам, что в отделе скоро начнется реорганизация, и поэтому нет смысла выписывать сейчас новый стол. Кто у нас в отпуске? — спросил он служащего, представленного Грайсу как Сидз. — Фарт ведь пока еще не вернулся?
— По-моему, он выходит в следующий понедельник, — отозвался Сидз.
— Давайте-ка глянем на священные скрижали, — сказал Копланд и, взяв Грайса под руку, подвел его к отдельской Доске объявлений.
На восьмом этаже с его «открытой планировкой» коридоры между тремя отделами были только намечены металлическими, по пояс человеку перегородками, так что установка Доски объявлений, которую можно было бы читать, не садясь на корточки, оказывалась довольно сложной задачей. Задачу эту решила в свое время — методом проб и ошибок — бригада из Ремонтно-планировочного отдела. Сначала Доску объявлений подвесили на цепях к потолку — и вскоре обнаружили, что она беспорядочно раскачивается, норовя влепить каждому проходящему увесистую оплеуху. Легкую, но агрессивную доску заменили более тяжелой — и оплеухи стали опасно зубодробительными. Тогда, чтобы доска не качалась, цепи укрепили массивными неподвижными рейками — и под тяжестью этой конструкции угрожающе прогнулся потолок. В конце концов Доску объявлений снабдили ножками, по примеру вокзальных, на которых железнодорожники со сладострастно каллиграфическим прискорбием выводят мелом объявления об опоздавших и отмененных поездах. Этот метод, опробованный в отделе, где Грайсу предстояло служить, применялся теперь на всех этажах.
Большую часть Доски объявлений занимал аккуратно расчерченный лист — график отпусков, — и Грайс отметил про себя, что надо позаботиться о собственном отпуске, пока все лучшие недели лета не распределены. Копланд принялся изучать график отпусков, а Грайсу удалось произвести дешифровку только что сообщенных ему фамилий. Под кличкой мисс Всё Вкось скрывалась, видимо, миссис Фос. (Замужняя, стало быть, женщина, что показалось ему хорошим предзнаменованием. Замужние женщины гораздо рассудительней одиноких. Одинокие, как он слышал, теряют со временем чувство реальности и непременно начинают канючить, чтобы их куда-нибудь вывозили на субботу и воскресенье.) Граф Пейнтюх превратился в Грант-Пейнтона, мужчину с девичьим именем мисс Тирада, естественно, заменил мистер Ардах, а мистер Визгли стал мистером Бизли. Но, вспомнив Час Пенья и Кипенье, Грайс на мгновенье призадумался. В списке значились два Пенни, Чарльз и Хью, причем отпуск у обоих приходился на одно и то же время: неделя в июне да две в сентябре. Грайс решил, что Пенни были братьями и что кличками Час Пенья и Кипенье Копланд наградил соответственно Чарльза и Хъю Пенни. Ну, а мистер Сидз, миссис Рашман и мистер Хаким сомнений не вызывали.
— Так-так. Фарт. — Копланд указал на фамилию Ваарт: отпускник был, по всей вероятности, южноафри-канцем голландского происхождения. — Эту неделю вы посидите за столом Фарта, а потом, насколько я помню, в отпуск уйдет Хаким, и, стало быть, рабочее место вам на ближайшее время обеспечено.
