Женский голос: «Вы любите быть любимыми, окруженными людьми? Почему же ВИЧ — инфицированные должны отличаться от вас? Вы можете его обнимать, есть вместе с ним в ресторане, и т. д.» Эта мораль произносится по радио рекламным сообщением.
1 декабря.
«День борьбы со СПИДом». В мире насчитывается 14 тысяч носителей этого вируса. В Париже больные СПИДом кремируют себя, как раньше это делали с больными чумой.
Презервативы доступны в любой аптеке по цене один франк. Побуждающая к действию цена. Это — не совсем удобное для продажи место: всегда один и тот же белый халат с другой стороны прилавка осведомляется: «Что желаете?»
Ответить «два презерватива» — это сознаться перед всеми, что ты идешь заниматься любовью. Только аппарат по их продаже освобождает тебя от этого груза.
6 февраля.
Артиллерийский снаряд разорвался сегодня, в воскресенье в самом центре главного рынка Сараева. Шестьдесят два человека погибли, около двухсот ранено.
Это нельзя рассказать или описать, даже испытывая возмущение.
Единственным решением было бы собраться всем жителям Европы и Франции на главных площадях городов и потребовать у правительств как можно быстрее разрешить создавшийся конфликт. Если этого не сделать — значит признать, что эта война и эти мертвые дети на рынке Сараева для нас менее важны, чем телевизионные викторины и вечерние сериалы, что это — всего лишь жуткое звуковое сопровождение нашей действительности. «Нас охватывает чувство стыда», — заявляют некоторые деятели искусства. Они ошибаются, отдаленная реальность стыда не вызывает.
8 февраля.
Вечером на станции «Шатле-Ле-Алль». Продавец «Монда» ходит вдоль платформы и с решительным, скорее отчаянным видом повторяет, словно лейтмотив, монотонным голосом: «Ле Монд, купите Ле Монд».
Какой-то африканец с гитарой поет на французском языке очень долгую заунывную песню о своем детстве в Мали, о своей матери, о доме, обычаях.
Белокожая женщина подыгрывает ему на гитаре, но не поет. Постепенно вокруг них собираются люди, притягиваемые музыкой, словами, где говорится о прошлом; для большинства собравшихся — это не их прошлое, но зато это — их утраченный мир.
В метро. Заголовок, написанный крупными буквами на странице газеты, которую читает мужчина, гласит: «прозрачные колготки снова в моде».
18 марта.
В Аль при сходе с эскалатора мужчина просит милостыню. Чуть приподняв брюки, обрезанные на коленях, он слегка оголил обрубки своих ампутированных ног. Можно было подумать, что это — концы двух огромных половых органов.
На станции Монпарнасс невидимый аккордеон играл «И снова пришла пора собирать ландыши», затем мелодию из фильма «Шербурские зонтики». При выходе из коридора на станцию — группа контролеров в серых униформах, четверо или пятеро — в ряду вдоль стены, четверо других с пристрастием расспрашивают о чем-то какого-то мужчину. Это был молодой смуглокожий человек, с собранными в пучок на затылке волосами. Удручающее чувство «соблюдения закона».
Грусть и тоска уличных торговцев газет. Работа организации, контролирующей продажу газет бездомными, приостановилась. Все чаще и чаще эти газеты, служащие для подаяния милостыни, которые никто не воспринимает как «настоящую» прессу, а их продажу как «настоящую» деятельность, появляются как ничтожная мера, сглаживающая явление нищенства, и даже для предотвращения этого общественного порока.
31 марта.
Когда я пересекла аллею моего сада, передо мною возникла чья-то фигура.
Я подняла голову. Это была женщина, лет шестидесяти, маленького роста, полная, одетая в простую, но теплую одежду. Она улыбалась: «Прошу прощения за беспокойство, вы случайно не видели большого черного кота? Я доверила его одному человеку, но тот его упустил». Я сказала ей, что видела только лишь одного черного кота с белыми полосками вчера вечером. Я предложила ей пойти посмотреть в подвале дома, который часто служит прибежищем для бродячих котов. Когда мы туда спустились, я спросила имя ее кота, чтобы его позвать.
Она тихонько засмеялась. Мы зовем его «Папаша». Я не осмелилась крикнуть «Папаша»! Я только лишь постучала кулаком по подвальным антресолям. Никакого кота там не было. В абсолютной тишине мы вернулись на аллею. Затем, с дрожью в голосе: «мне сказали, что он вернется сам. Понтуаз — это все же далеко от сюда». Я посоветовала ей позвонить в приют для бездомных котов. «Да, но у него нет ошейника с именем». Она постоянно робко улыбалась. Казалось, что у нее нет желания отсюда уходить.
Стояла весна. Все деревья были в цвету.
18 апреля.
Обер. Как раз у того места, где начинают свое движение две бегущие дорожки, мужчина с ампутированными ногами просит милостыню. Я спрашиваю себя тот ли это человек, которого я видела в Аль. Встав на дорожку, я обернулась, чтобы посмотреть на него со спины. Мне кажется, что я вижу его ноги, сложенные под ягодицами.
27 апреля.
Я оказалась в Мэзон-Альдор, в квартале Жуильотов, на длинной улице, названия которой я не знаю, и которая ведет от авеню генерала Леклерка к авеню Мона — Блюма. Я была на этой улице уже пять или шесть раз, направляясь на прием к доктору М. Я снова увидела справа от себя частные дома, некоторые из которых казались мне навсегда покинутыми, но сегодня их ставни были открыты настежь. Слева — городские панельные дома и огромная парковка.
Бульдозер расчищал от деревьев небольшой сквер, может быть для того, чтобы возвести новые постройки. После здания налоговой инспекции, я ощутила привычный слащавый запах, вероятно, предприятия, выпускающего химическую продукцию. К центру улицы, там, где она сужается, можно увидеть, по преимуществу, лишь небольшие дома, кафе, мастерскую по установке ветровых стекол, частный дом за железной решеткой с закрытыми ставнями. Также можно было увидеть небольшие, по два-три человека, группы арабских детей: был выходной день, и на улице было тепло. Я уже начала любить эту улицу района Мэзон-Альдор в пригороде Парижа, который я совсем не знаю.
5 мая.
В коридоре станции метро «Бастилия» я вижу слова, написанные огромными буквами мелом на полу: «Подайте на еду».Чуть подальше таким же образом:» Спасибо». Еще дальше, мужчина, написавший все это, стоя на коленях в самом центре коридора держит в протянутой руке пластмассовый стаканчик. Перед ним поток людей раздваивался. Я была в правом.
17 мая.
Преподавательница французского языка в «неблагополучном» классе лицея Х на севере Франции еде в Мерседесе: драгоценности, роскошный шарфик, крашеная блондинка. Пусть она и родилась в простой рабочей семье, как она заявляет, это ничего не меняет для учеников — ведь теперь она представительница более высокого сословия. Пусть она и высказывает свое отрицательное отношение к рекламе и деньгам, все это меркнет на фоне нескромно припаркованного перед лицеем Мерседеса.
26 мая.
На рекламных уличных афишах появилась красивая женщина с серьезным лицом, гладко причесанными волосами, сходящимися на затылке в шиньон, которая нежно и ненавязчиво обнажает грудь, чуть приподнимая ее, словно готовясь к вскармливанию младенца. Эта немного обвисшая грудь, к тому же, пораженная раком, принадлежит женщине зрелого возраста. Ее взгляд встречается со взглядами других женщин повсюду: в метро, на улицах…
Вот бы снять как-нибудь все объявления, расклеенные на различных станциях метро. Для того чтобы точно зафиксировать воображаемую реальность, страхи и сиюминутные желания. Наша память не удерживает некоторые символы уходящей эпохи, так как зачастую она рассматривает их как события недостаточные для запоминания.
21 июля.
Мы прогуливаемся по бесконечно длинной, прямой аллее для верховой езды в лесопарковой зоне Исль-Адам. Две молоденькие девушки и женщина, более старшего возраста, вероятно, их мать, идут нам на встречу. Мы спрашиваем их, куда ведет эта аллея. «Да никуда», — рассеянно отвечают они и тут же победным тоном сообщают: «Там эксгибиционист!»
Это был мужчина средних лет, одетый в голубое трико. Он преследовал их во время всей прогулки, скрываясь в зарослях кустарника. Девушки воинственно помахали дубинками, которые они раздобыли для самозащиты. В итоге, из их рассказа вовсе не следовало, что мужчина показывал им свой половой орган.
Это был, скорее, скрытый преследователь, которого тенистый послеполуденный лес предает беззаконному желанию. Эта надуманная опасность переполняет сознание женщин, не отошедших еще от этой встречи в лесных зарослях, где они почувствовали что-то от дикой охоты наших предков, когда красные глаза самца преследовали самку сквозь листву деревьев.
