Костя молча разлил водку в стаканчики.
— Ну, давай, — сказал он.
— Давай. — Согласился Вадим.
Чокнувшись, они выпили. Потом Вадим начал рассказывать о Канаде. Он рассказывал о богатой, сытой, справедливой и счастливой стране — о той стране, в которой он никогда не жил и даже никогда не был. Он рассказывал ему о какой-то другой Канаде — сказочной и воздушной. Но Косте было интересно. Он слушал. И Вадим понимал — это и есть красивая неживая сказка, которой ему надлежит развлекать туапсинскую публику, и понимал он также, что рассказывает это он сейчас не для Кости — Косте Канада не нужна, ему хорошо и в Туапсе, и в Канаду он никогда не поедет, рассказывает это он сейчас сам для себя. Это ему, Вадиму, нужно было послушать утешительные рассказы о красивой и сказочной канадской жизни, и послушать их из собственных же уст, так как никому другому он бы никогда не поверил.
Допили водку, Вадим откупорил вино. А рассказы о красивой Канаде все текли и текли — Вадим сам не знал, когда он, наконец, остановится.
Но, в конце концов, надоело. Надоело, потому что Вадим уже переставал себе верить, начинал сам сомневаться в собственных рассказах. И, потом, захотелось сменить пластинку и начать жаловаться. А позволить себе жаловаться он не мог. Это бы сильно испортило всю эту благостную и безмятежную картину эмигрантской жизни Вадима.
Поэтому он решил, что пора уходить. И, наконец, пока он, вдруг, не проснулся и не вернулся опять в Торонто, пока он все еще тут, в Туапсе, надо хотя бы прогуляться по городу. Кто знает, когда и в каких сновидениях его опять занесет в этот такой забытый и такой родной город?
Вадим попрощался с Костей и направился к выходу. Он посмотрел на часы. Пять. Через час сказочно-красивая девушка Света из коммерческого лотка, где он покупал вино и конфеты, закончит работу. Через час.
И уже, открывая дверь старого подъезда, старого туапсинского дома на улице Гоголя, Вадим вспомнил. Ведь, Костя умер. Умер два года тому назад. Умер от сердечного приступа у себя в квартире, и пролежал там четыре дня, пока его не нашли. (Вадим узнал об этом, читая на интернете одну из краснодарских газет.)
Он остановился в дверях.
Он только что разговаривал с покойником, с мертвецом?..
Нет. Он разговаривал с образом, который ему нарисовало его собственное воображение. Он разговаривал с призраком, с гостем из своего далекого прошлого.
Вадим вышел на улицу. Солнечный свет ударил его по глазам. Пахнуло морем. И сразу же протрещал торонтский будильник.
Вадим проснулся.
Он полежал еще немного с закрытыми глазами, вспоминая увиденное им только что. Картины эти потрясли его своей яркостью, четкостью. Невозможно было поверить, что все это всего лишь несуществующие образы, изготовленые на заказ в каких-то дальних и таинственных закоулках сознания.
Вадим поднялся. Продолжая думать об увиденном, он уже автоматически, без всякого интереса выполнял все свои привычные, утренние процедуры: брился, принимал теплый душ, вытирался затем белым и пушистым полотенцем, чистил зубы вращающейся механической электрощеткой — новинка западной техники, облачался, уже будучи вымытым и побритым, в ежедневный и дорогой костюм для офиса. Все это было абсолютно реально, до надоедливости обыденно и сейчас совершенно не интересно. Вадиму хотелось обратно — туда, в мир фантастических образов и призрачных сновидений.
В офисе он увидел обычное ежеутреннее собрание. Здесь обсуждали самую свежую потрясающую канадскую сенсацию — переломленную ногу какого-то хоккеиста или, может быть, баскетболиста. Разговор этот так захватил всех присутствующих, что те, казалось, начисто позабыли от том, что в офис они пришли по другому поводу. Однако, когда большие часы на стене показали положенное для начала работы время, сотрудники, вдруг, как-то резко и одновременно прекратили обсуждение, дабы приступить к работе. Не забыв, правда, про обязательный утренний анекдот.
Сегодня это была история пьяного, который сидел в баре до самого закрытия, с большим трудом добрался домой, но вместо своей двери постучался в соседскую. Офисные стекла привычно задрожали от дружного громового хохота, некоторые сотрудники вытирали глаза, но Вадим, какой-то не по-обычному рассеянный сегодня, забыл про свою дипломатическую улыбку. Он только кивнул, обвел глазами хохочущих и отвернулся.
Усевшись за свой компьютер, он проверил e-mail. Там обнаружилось письмо от некой Яны. Та писала, что она «красивая и рыжая», далее — «согласна на безопасный секс при наличии машины и ежедневных выходов в русский ресторан».
«Ежедневных выходов… лесбиянка хренова…» — с отвращением проговорил про себя Вадим, стирая сообщение. Он подумал о том, что с удовольствием подкараулил бы эту рыжую Яну в ресторанном мужском сортире (если уж ей там так нравится) и окунул бы ее рыжей башкой в унитаз. И подержал бы с минуту (чтобы только не захлебнулась в этой родной стихии — надо еще из-за такой дряни потом в тюряге срок оттягивать!) Просто ради науки. На будущее. За подобное удовольствие Вадим был даже согласен отдать в виде штрафа две-три месячные зарплаты.
Больше ничего интересного не было. Вадим открыл туапсинский сайт.
Но и там ничего нового не произошло за минувший день. Сайт по прежнему расхваливал добрые дела и истинно христианскую душу директора одного местного предприятия Петра Ефимовича Егорченко, про которого Вадим знал (от всегда бывшего хорошо осведомленным в местной туапсинской жизни журналиста Кости), что тот — старый и опытный бандит (уголовники называли между собой Петра Ефимовича по доброму — «Батей»), и на службе у него состоят целые отряды наемных киллеров.
Вадим занялся работой: как обычно смертельно скучной, и как обычно смертельно необходимой.
В обеденный перерыв он сходил в индийский ресторан неподалеку, однако, мысли его были сейчас не о еде. Мысли его возвращались с странным и необычным сновидениям минувшей ночи. Вадим поедал тушенную курятину, обильно заправленную всевозможными индийскими специями, и продолжал вспоминать увиденные во сне картины.
Вадим шел по туапсинской улице. По улице Карла Маркса. За спиной остались площадь Октябрьской революции и памятник «Борцам за Власть Советов». Слева Вадим видел перед собой Магазин «Книги», а справа коммерческий киоск и девушку Свету за прилавком. Он посмотрел на часы. Без десяти минут шесть. Свете пора. И точно — она что-то складывала, что-то собирала; очевидно, закрывалась на сегодня.
Вадим остановился. Подойти к ней сейчас?.. А почему нет? Ведь, это сон, все происходит не по-настоящему. Какая ему разница? Чего и перед кем стыдится?
Вадим подошел ближе. Света узнала его и остановилась. Она улыбнулась. И замешкалась тут же — не знала, куда положить свернутый пакет с чем-то.
— Здравствуй. — Сказал Вадим.
— Здравствуй. — Ответила Света.
Они стояли и молча смотрели друг на друга. Вадим застыл на месте. Он видел сейчас только глаза Светы, ничего больше. Нереальный, фантастический блеск этих двух изумрудно-зеленых глаз в одно мгновение все поглотил собою. Детская сказка — прекрасная, как любовь, и старая, как жизнь, давно забытая, ожила, появившись откуда-то из темных коридоров памяти. Ощущение времени и пространства пропало начисто. Вообще, все пропало. Вадим не знал уже, сон это или реальность, не знал, Туапсе это или Торонто, не знал, какой теперь год, какой месяц и какой день. Он не знал ничего. Он видел только глаза этой сказочной, необыкновенной девушки. И не важно было уже, что здесь существует на самом деле, а что только нарисованно воображением. Вадим смотрел в эти ее глаза, и тут, вдруг, все напряженно сжалось в нем: таким жалким и таким бессмысленным ему показалось в это мгновение все его существование — эти десять лет, прожитые в сытом, разжиревшем от скуки Торонто, бессмыслица, десять паскудных лет — кусок жизни, бездарно выброшенный из окна на ветер; пачка листов пустой, графоманской рукописи, сожженной вчистую, так, что ничего не осталось от этих дурацких листов, кроме горького привкуса никому ненужного пепла.
Вадим сделал шаг и взял Свету за руки. Потом наклонился. И поцеловал. Сердце его забилось в это минуту настолько сильно, что он испугался проснуться. «Только бы не зазвенел будильник, — стучало в голове у Вадима. — Только бы не зазвенел сейчас этот тысячу раз проклятый торонтский будильник. Только бы он не зазвенел…»
Но будильник молчал. И сон продолжался.
— Я люблю тебя. — Сказал Вадим. — Света, я люблю тебя.
Света молчала. Она кротко и по-детски смотрела ему в глаза. Потом сказала тихо и неуверенно:
— Пойдем ко мне домой… Хочешь?
Вадим сидел на лавочке. На туапсинской лавочке. Света оставила ему адрес, и они договорились встретиться в девять у ее подъезда, когда дома не будет матери — та уйдет на фабрику, где она работает в ночную смену. Отец у Светы — моряк, и сейчас где-то плавает.
