После этой лекции Лиувилль аль-Джаззар вышел с необъяснимым ощущением, что ценит свое время даже еще дороже, чем он раньше предполагал. "О, как бы я хотел найти геометрическое решение этой алгебраической задачи!" - простонал он, врываясь к себе домой и ни к кому в особенности не обращаясь. Но из Лейдена доставили наконец посылку с заказанными линзами, и Лиувилль весь вечер провозился, собирая прибор.
- Во избежание сложностей назовем это диаскоп, - объяснил он на другое утро Греви. - Он использует солнечный свет и отбрасывает узконаправленное изображение в ограниченном диапазоне. Я попытаюсь сейчас сфокусировать картинку и определю оптимальный радиус действия.
Диаскоп работал. Едва убедившись, что он сумел собрать прибор так, как велит ему Бог, сердце и совесть, Лиувилль достал тонкую бумагу, подвернул манжеты, разложил перед собой все необходимое для рисования и склонился над работой. Закончив серию рисунков, он равномерно набрызгал на длинную полосу кальки с цветными картинками оливковое масло. Масло быстро расползлось, захватывая городские стены, ворота, башни, людей в цветных одеждах, небо и землю. Скоро все стало прозрачным, и Лиувилль повесил ленту сохнуть, подцепив ее к клюву ловчего беркута, красовавшегося под потолком со времен последней охоты Халида аль-Джаззара. Он на пробу навел овальное пятно света на ставень окна соседнего дома и сказал Греви:
- Если прокручивать ленту в диаскопе, предварительно поймав в него солнечный луч, мы получаем проекцию изображения на любую поверхность. Лучше ровную.
* * *
По пути домой с приема в Версале подвыпивший Талье, слегка навалившись на Лиувилля, который вследствие своей природной вежливости оказался с ним в одном экипаже, толковал ему о древней галльской богине Луны и о местах ее культа.
- Ошибкой было бы считать все это грубыми народными суевериями, Лиувилль, - говорил он. - В действительности древние галлы, бесспорно, умели обнаруживать места, являющиеся средоточием Мирового Духа, скопления вселенского разума, если хотите.
Излишне пояснять, что Лиувилль не хотел. Чем долее Талье посвящал своего собеседника в основы научного скептицизма, тем светлее и загадочнее становилось выражение лица Лиувилля.
- Вы сами увидите, - бормотал Талье. - Главное - приходите.
Лиувилль смотрел на него с вежливой улыбкой. В этот самый миг он нашел изящное геометрическое решение задачи, которая занимала его ум вот уже несколько дней. Ответ сводился к абсциссе точки пересечения трех кривых второго порядка.
Дома в тот вечер Лиувилль принялся за исполнение нового проекта: вода, пущенная по желобам, поднималась, сверкала, переливалась и в конце концов падала каскадами и вертела нечто вроде колеса водяной мельницы, наполненного осколками цветного стекла, которое давало на стене меняющуюся картинку наподобие калейдоскопа.
* * *
- Вы чрезвычайно точно сформулировали свой запрос, ваше преосвященство, - почтительно склонился Лиувилль, - так что мне не составило никакого труда уточнить несколько деталей. Место это скорее к западу от Парижа, нежели к северу. Это огромный валун. Я выписал точно день и час, когда трем пастухам явилась Богородица. Это случилось на рассвете, когда они сидели у небольшого костерка возле камня. Камень действительно существует до сих пор, я побывал там и убедился. Вот, я набросал для вас карту.
- Ах, Лиувилль, отчего вы всегда делаете вдвое больше того, о чем вас просишь! - с мягким упреком проговорил епископ.
- Я получил несказанное удовольствие от сознания того, что делаю это для вас, - сказал Лиувилль.
- Да, нужно восстановить древний ритуал. Это прекрасно. Я приду туда босой и в рубище и исполню весь обряд сам, своими руками.
Лиувиллю показалось, что в голосе епископа Турнье прозвучала нотка сомнения.
- Нет никакой необходимости являться туда в настоящем рубище, ваше преосвященство, - заметил он. - Зачем истязать себя? Вы претерпеваете ради своей паствы достаточно душевных страданий, стоит ли прибавлять к ним телесные? Возьмите штуку тонкого голландского полотна и закажите из него одеяние для всех участников обряда: тонкое полотно гораздо приятнее, когда прилегает к телу, чем подлинное рубище. Я укажу вам почтенную мастерскую возле дворца Сен-Поль, где достигли высот подлинной изысканности в изготовлении рубищ, вретищ и власяниц.
Привычка епископа снабжать Лиувилля поручением всякий раз, когда он его видел, и тут не дала сбоя. К концу беседы Лиувилль вынужден был пообещать, что возьмет переговоры с мастерской на себя. Впрочем, в действительности он отправил туда Греви.
- Пятнадцать рубищ самого скромного вида, а-ля святой Бернар, из тонкого утрехтского полотна, цвет белый шатойе, тут задаток вперед, - проговорил он скороговоркой и засобирался по более серьезному делу - на встречу с перекупщиками картин из Тулузы. Прежде чем спуститься по лестнице, он привычно и бездумно задержался на мгновенье на верхней ступени, чтобы погладить шар, украшавший деревянный столбик в начале перил. Именно за этот столбик полвека назад удачно ухватилась его мать, Изабель Лиувилль, почувствовав внезапные схватки. Между верхней и средней площадками этой лестницы и родился какое-то время спустя Лиувилль аль-Джаззар, и благодарность его за это не выветривалась. Он провел рукой по шару и, исполнив этот маленький незаметный ритуал, натянул перчатки и сбежал по ступенькам.
...Отношения между Лиувиллем и Греви складывались постепенно. В самом начале их знакомства Лиувиллю пришлось как-то дважды повторять одну свою просьбу, которую Греви все забывал выполнить. Нужно было разобрать рукописи переводов из аль-Хорезми, пронумеровать страницы, внести мелкие исправления и отправить в переплет, до чего у Греви никак не доходили руки. В одно прекрасное утро за завтраком Лиувилль сказал: "Я послал вам письмо, Греви, и теперь жду ответа". Через три дня Греви, живший с Лиувиллем под одной крышей, получил от него по почте письмо, в котором Лиувилль еще раз излагал свою просьбу в письменном виде. С тех пор всякое поручение Лиувилля выполнялось Греви безотлагательно и безупречно.
...Несмотря на то, что он порядком утомился, помогая епископу Турнье, окончательно избравшему его точкой опоры, достраивать и восстанавливать детали древнего обряда, вечером Лиувилль наточил бритву и принялся вырезать из плотной черной бумаги фигурки со множеством сложных деталей. Эта пена мелких прорезей, несомненно, была бы хорошей работой для молчаливого непостижимого китайца, всю жизнь мастерящего шар в шаре. Лиувилль порезался, отдернул руку и резко отпрянул от стола, чтобы не закапать кровью свою работу.
- Да, я занимаюсь тем же, чем ярмарочный продавец силуэтов за пять су, - кивнул он, перехватив изумленный взгляд Греви, - но, в отличие от него, для меня эта деятельность подготовительная. Я намерен изготовить механический театр теней... ин ша'лла[2]. По сложности - как настоящий, по принципу - сочетающий шарманку с тремя другими идеями механики, ин ша'лла, - пояснил он.
С намотанным на голову полотенцем после мытья у Лиувилля аль-Джаззара был очень восточный вид.
* * *
- После всего, что вы сделали для меня в последние дни..., - начал епископ Турнье. Будь епископ более догадливым человеком, он добавил бы: "я не смею больше отнимать у вас время". - Я надеюсь, - с большим нажимом продолжал епископ, - что вы примете деятельное участие в обряде, - тут он замешкался, так как сказанное им сильно не вязалось со сформировавшимся в его же сознании образом Лиувилля. - Э-э... м-м... или хотя бы будете его свидетелем.
- Дело в том, - откровенно сказал Лиувилль аль-Джаззар, - что меня, к сожалению, совершенно погубила косуля.
- Какая косуля?
- Пятнистая. Я имел неосторожность два дня назад рассказать при Его Величестве, как во время далекой прогулки из травы передо мной выскочила косуля, и затем почти сразу же взлетел жирный перепел. Не знаю, кто меня тянул за язык. Король сразу загорелся, и теперь я должен сопровождать его на охоту в эти места. Таким образом, завтра для меня - это... Я могу сказать это только вам, ваше преосвященство, ибо вы единственный не осудите меня, - понизил голос Лиувилль, - это потерянный день.
...Королевская охота передвигалась то быстро, то медленно, она появлялась внезапно в разных местах и так же внезапно исчезала. Король Луи был страстным охотником, тонко понимающим все нюансы стрельбы на засидках, подсидках, подкрадках и засечках, отчего он не всегда мог удержаться от дельного рассуждения о теории охоты во время охоты. Лиувилль аль-Джаззар великолепно держался в седле, и, хотя взгляд его во время охоты бывал обращен то на облака, то в случайном направлении, поскольку он был совершенно равнодушен к охоте, он твердо помнил о том, что густой туман обладает свойством внезапно приближать и усиливать голоса.
