Судьба человека темна и трагична, если он не слышит голоса совести. Если же он слышит его, то она может быть трагична, но вовсе не темна. Предопределение есть форма судьбы, но не ее содержание. Содержание людям помогают узнать пророки, и они же помогают людям связать их отдельные судьбы в общую судьбу — племени, народа, государства. Осмеянная не раз тяга обывателей к прорицаниям — не предрассудок, а неосознанное стремление обрести снова ту утраченную идеальную форму бытия, когда во главе народа стоит вождь-пророк, а его, в свою очередь, направляет Бог на небесах.
— Сколько занимаюсь гаданием по руке, не припомню, чтобы людей интересовали моральные проблемы, — сказал уличный хиромант, подле которого размышлял вслух Енисеев. — Их интересует только личное будущее.
— Будущее — чушь. На бытовом уровне люди умеет предвидеть это самое будущее. Но они в подавляющем большинстве не знают смысла и цели жизни и не видят связи между моралью и судьбой. Поэтому они нуждаются в пророках, а за неимением таковых обращаются к жуликам-предсказателям.
Хиромант оскорбился или сделал вид, что чувствует себя оскорбленным. Это был худой смуглый мужчина средних лет, похожий на грека или грузина, но говоривший по-русски довольно чисто.
— Если предсказать будущее так просто, как вы говорите, то предскажите мое, — предложил он. — Хотя бы ближайшее.
— И мое, — сказал краснолицый мужчина с банкой пива в руке, стоявший у столика уличного предсказателя и слушавший разговор Енисеева и хироманта.
— А, вы мне предлагаете роль Воланда, — оживился Енисеев. — Хорошо. Вы, мужчина, в ближайшем будущем допьете свое пиво, и не исключено, что возьмете еще баночку. А вас, господин хиромант, ожидают неприятности с милицией, коей, видимо, вы не заплатили положенную мзду.
И тут же, как по заказу, за спиной хироманта вырос милиционер.
— Гражданин! Ваши документики!
Потрясенный хиромант разинул рот.
— Ничего сверхъестественного, — снисходительно объяснил Енисеев. — Я видел, как он подходит к вам сзади. На какие-то секунды Господь позволил мне узнать больше о вашем ближайшем будущем, чем это знаете вы, предсказатель судьбы. Но я в данном случае сыграл ту же роль шарлатана, какую играете вы.
— А, пророк! — узнал его мент. — Ты что — устраняешь конкурентов? Учти, будешь пророчествовать за деньги, я тебя тоже оштрафую. Гражданин, следуйте за мной, — приказал он хироманту.
Тот покорно сложил свой столик и поплелся за ментом.
— Может, по пиву? — предложил осклабившийся краснолицый.
— Нет, пиво пейте один, как предсказано, — отказался Енисеев. — Не стоит играть с судьбой.
* * *
Енисеев сидел в приемной заместителя председателя Государственной думы. Он вышел к Енисееву сразу, как тот пришел, но сказал:
— Ко мне приехали две делегации — с Урала и Украины, и я должен их принять. Не думаю, что это будет долго. Вам придется немного подождать. Как только мы закончим, я — полностью в вашем распоряжении.
Гостей вице-спикер принимал часа три. Енисеев от нечего делать смотрел трансляцию пленарного заседания Думы. Кресло вице-спикера в президиуме пустовало. Когда объявили перерыв, он выглянул в дверь и сказал секретарше:
— Заберите, пожалуйста, из зала заседаний папку с моими бумагами.
Заместитель председателя Госдумы был нестарым, цветущим человеком с вкрадчивой улыбкой. Он возглавлял политическую партию и готовился к выборам. Газета, в которой сотрудничал не знавший, куда приткнуться со своим филологическим образованием Енисеев, послала его взять у вице-спикера интервью. Это был оплаченный из избирательного фонда материал, поэтому, видимо, политик не боялся, что Енисееву надоест ждать.
Наконец он позвал его в кабинет. Но на плечах Енисеева вошел какой-то партийный активист и объявил вице-спикеру, что два человека, включенных в их избирательный список, подали заявление о выходе из него. Политик думал недолго.
— Передайте им, что это не они выходят из списка, а я их изгоняю — с позором, — тоном цезаря объявил он.
Вице-спикер был популярен — прежде всего в оппозиционной патриотической среде, и мог себе позволить не переживать из-за каких-то двух ренегатов. Активист, неопределенно усмехнувшись, исчез, и дальше дело пошло быстро. Политик неглупо, уверенно, аргументированно отвечал на вопросы Енисеева, говоря, главным образом, о первых шагах своей партии в случае успеха на выборах. В самом же успехе он нисколько не сомневался. Вице-спикер славился красноречием, остротой постановки вопросов и политической непотопляемостью. В его карьере наступил период, когда ему стало тесно в рамках избирательных объединений и блоков, и он решил идти со своей партией на выборы самостоятельно. Поскольку лично политик еще не проиграл ни одних выборов и был фигурой, как говорят, харизматической, то считалось, что он, по примеру Жириновского, послужит для своей партии хорошим локомотивом и вытянет ее в Думу.
Енисеев в принципе думал так же, но кое-что насторожило его еще до того, как он начал разговаривать с вице-спикером. Дело было даже не в двух ренегатах, в последний момент покинувших корабль партии вице-спикера, — такое происходило сплошь и рядом даже в больших думских партиях, если невысокое место в списке не гарантировало кандидатам попадания в Думу. Еще уславливаясь о встрече с политиком, Енисеев попросил, чтобы его помощники подготовили необходимые материалы — программу, фотографии, эмблему партии. Утром, зайдя в секретариат вице-спикера, Енисеев ничего этого не получил. Худой очкастый глава секретариата, похожий на молодого Суслова, лишь беспомощно рылся в гигантской, доходившей почти до потолка стопке бумаг на подоконнике. Вероятно, Шерлок Холмс смог бы определить возраст этих бумаг по цвету их слоев: внизу они были грязновато-желтые, а по мере возрастания стопы постепенно светлели. Но и без Шерлока Холмса было ясно, что такой плавный переход из одного оттенка желтого в другой мог быть достигнут лишь в том случае, если бумагами на подоконнике никогда не пользовались. Енисеев понял, что искать здесь что-либо бесполезно. Поэтому он попросил вице-спикера дать своему секретариату прямое указание найти материалы, пока он дожидается приема.
Кидая не интервьюера не очень дружелюбные взгляды, помощники политика, тем не менее, довольно быстро, не прибегая к помощи стопы на подоконнике, нашли фотоальбом и программу. Заминка вышла за малым: не могли, как ни странно, обнаружить эмблемы. А она, между тем, в пропагандистском смысле значила больше фотографий вице-спикера и его соратников, потому что воспроизводилась на избирательных бюллетенях. Сказав об этом функционерам, Енисеев направился было назад в приемную. Но тут один из помощников воскликнул:
— Вспомнил! Есть! — Это прозвучало, как знаменитое «Эврика!».
Он полез в шкаф, где размещались непременные в думских кабинетах кубки, грамоты и вымпелы, и вытащил оттуда немаленькое блюдо с позолотой.
— Вот!
— Что — вот? — не понял Енисеев.
— Логотип! На блюде!
Енисеев взглянул: на блюде, очевидно, подарочном, действительно красовался логотип партии вице-спикера.
— Так, — несколько растерянно пробормотал он, — а что мне с ним прикажете делать? Фотоаппарата я не взял. Я могу его отнести в газету и отсканировать, если оно поместится в сканер.
Не без сожаления посмотрев на блюдо, помощники согласились, взяв с Енисеева обещание вернуть раритет. Сейчас партийное блюдо лежало в его сумке. Именно оно и было, скорее всего, источником сомнений Енисеева. В Думу проходили те партии, эмблемы которых красовались на пригородных заборах, а не на подарочных блюдах. Ренегаты, кладбище партийных документов на подоконнике, не очень радивые помощники, выдвижение вице-председателем своей кандидатуры одновременно по одномандатному округу — всё это само по себе не столь уж много и значило, потому что могло происходить в любой партии, но вот блюдо с логотипом придавало этим явлениям некую последовательность и законченность.
Енисеев задавал вице-спикеру свои вопросы и записывал на диктофон ответы, а роковое блюдо не выходило у него из головы. Оно, казалось, обессмысливало всё, что говорил его собеседник. Под конец Енисеев всё же не выдержал:
— Позвольте задать личный вопрос, что называется, не для протокола?
— Пожалуйста, — благосклонно кивнул политик.
— Вы и вправду верите, что ваша партия сможет пройти семипроцентный барьер?
На лице заместителя председателя Думы мелькнуло выражение, какое бывает у человека, застигнутого врасплох в не самый подходящий момент. Но оно омрачилось, если Енисееву это не показалось, лишь на долю секунды. Вице-спикер снисходительно улыбнулся, обнаружив вдруг странное сходство с котом.
