Римма Борисовна любила этот вопрос. Он придавал жизни остринку, делал будущее заманчивым и непонятным, и тогда казалось, что не сорок лет за плечами, а семнадцать и завтра предстоит тащить билет на счастье. И не очень уж страшно – скорей щекотно,– потому что все билеты хорошо выучены.
Рассматривание вариантов превратилось в самое дорогое занятие Риммы Борисовны. Она отдавалась ему, когда принимала больных, когда простирывала вот так, как сегодня, бельишко, когда стояла в очереди, когда вечером сидела в хвойной ванне, когда, завернувшись в в махровый халат, смотрела передачу «Наши соседи»,– всегда постоянно Римма Борисовна рассматривала варианты: как элегантней разойтись? Не устроить ли небольшой банкет, чтоб все пришли в ярком? Как жить потом? Одной или выйти еще раз замуж? Если замуж, то за кого? Если одной, то что себе позволять? Это были увлекательные размышления, которые имели привычку постоянно застревать и прокручиваться на одном и том же месте. Смешная ситуация, но никогда они с мужем так хорошо материально не жили раньше, как последние три года. Две хорошие зарплаты шли уже полностью – кредиты были выплачены. Пронафталиненные шубы аккуратно висели в стенном шкафу, в коробках лежали меховые шапки, в них были спрятаны перчатки и теплые кашне. Все было и на зиму, и на лето. В ящике шифоньера разными цветами переливались комбинашки и трусики, все в основном импортные, дорогие. Поэтому если уж расходиться, то надо было с умом. А с умом,– значит, с разделом, а вот это как раз и было непросто. Квартира у них прекрасная, но все-таки двухкомнатная, в лучшем случаё получишь полуторку и комнату в коммунальной. Муж категорически заявил, что в коммунальную не поедет… Конечно, был еще вариант – доплатить. Но это было сразу Риммой Борисовной отвергнуто. Деньги были у нее на книжке, поэтому она считала их только своими. Не идиотка же она, чтоб покупать ему квартиру?
Был у Риммы Борисовны еще один вариант – Петр Кириллович, Петя. Держала его Римма Борисовна на коротком поводке – на всякий случай. Но в душе была убеждена, что случая этого не будет. Пете она этого, конечно, не скажет, пусть ждет ее в своей кооперативной квартире у черта на рогах, но ей становилось спокойнее, когда она его вспоминала. Хотя какой он муж? Сорок лет, а все мальчик. Уши да очки. В конце концов,– Римма Борисовна хвалилась своей беспристрастной объективностью,– не потому он не женился, что ее всю жизнь любил, а потому что – кому он нужен? Разве что вот такой, как ее соседка Зоя. Тридцати нет, или даже двадцати пяти, а уже вдова с двумя детишками, как она крутится? Уму непостижимо. Ей бы такого мужа, как Петя. Да только никого у нее нет. У Риммы Борисовны и муж, и сорок лет скоро, а есть человек, который на все ради нее готов! Бедная Зоя! Сорок четвертые размеры носит, как Наташка. Глядеть не на что. Она как-то познакомила их с Петей. Ушла в другую комнату и в зеркало подглядывала, как у них там. Никак! Маленький Петя и маленькая Зоя смотрели сквозь друг друга. Петя все озирался, искал глазами Римму Борисовну, а Зоя на него бросала какие-то даже сочувствующие взгляды. А, между прочим, Римме Борисовне было бы приятно, если бы Петя Зое понравился. Но он никому никогда не нравился. Когда Римма Борисовна думала об этом, она начинала на него злиться. Ну что ходит, ходит? Очки самые маленькие на него велики. Зато уши на мужчину 56 размера. Шляпа лежит на них, как на подставках. Нет, определенно такой мужчина хорош только для войны. Когда все трещит, все рушится, а рядом с тобой преданный человек с большими ушами. Он будет топить буржуйку, раскалывать на 'щепки полированный сервант, доставать спирт, чтобы растирать ноги Риммочке, а Наташку будет поить рыбьим жиром. Так представляла себе Римма Борисовна войну. Самое удивительное, что она хорошо ее помнила.. И эвакуацию, и мерзлую картошку, и вонючий подвал, где им выделили комнатку; И не было ни буржуйки, ни полированных на растопку сервантов – топили кизяками, никто никому на ее глазах не растирал ноги (кому? и кто?), про рыбий жир она слыхом не слыхивала, но поди ж ты… Петя рисовался ей возле буржуйки. Она даже как-то искренне засокрушалась, что окна теперь делают без форточек. Куда ж трубу-то выводить?
Вот такие чудные мысли обуревали Римму Борисовну в хвойной ванне. Она сама над собой смеялась, но не осуждала за «военные мысли». В конце концов, войны не будет – это ясно, а если будет – то сразу всем конец. Правильно, что и форточек не делают. К чему? Муж ее приходил поздно: чтоб меньше оставалось времени на выяснение отношений. От него попахивало чуть, но Римма Борисовна знала: пьет только сухое, не больше стакана, и никогда никого не угощает. Так что зарплату приносил полностью, и Римма Борисовна аккуратно относила часть денег на свою книжку. Ах, как сложно было все решить с мужем, как это люди умеют: раз-раз – и разбежались. Ну можно ли себе это позволить?
Римма Борисовна вешала на теплые трубы в ванной чулки и Наташкины воротнички. Пятнадцать лет девахе, могла бы уже сама все сделать, а все ждет, когда мать возьмется. Чуть вздохнул и запел их новый электрический звонок.
– Иду, иду! – проворковала Римма Борисовна.
«Кто же это может быть? – думала она, по дороге заглядывая в красиво оправленное темным металлом зеркало. Открыла дверь на цепочку и увидела соседку Зою Синцову. Зоя вся улыбалась – прекрасные зубы, белые, плотные, бедная женщина, сколько редких достоинств – талия 58 сантиметров – и пропадает,
* * *
Когда в тот вечер Олег Быков выскочил из троллейбуса и привычно вбежал в ближайшую подворотню, сердце стучало гулко и слегка подташнивало. Он мял в кармане маленький дерматиновый кошелечек, пытаясь на ощупь определить, что в нем. На много он не рассчитывал, у таких женщин много и не бывает. Он не удивится, если кошелек набит какими-нибудь бумажками, квитанциями, рецептами. Случалось, накалывался он на такие истории. Сердце по-прежнему стучало гулко, подпрыгивая где-то под кадыком, и противно потела спина. Раньше у него все получалось ловчее и спокойнее. А сейчас стал бояться. А чего было бояться сегодня? У этой дуры телки (неужели его Ольга такая же раззява?) сумочка открылась прямо перед его носом. Он сидел, а мадам висела на перекладине. Он взял кошелек очень спокойно и даже сумочкой потом щелкнул, закрыл. Она посмотрела, сумочка закрыта, и стала пробираться дальше, а он на первой же остановке выскочил. А теперь вот ему надо отдышаться. Если так будет продолжаться, надо будет завязывать. Но Ольга не привыкла на зарплату. Она любит всем рассказывать, что муж ее никакой работой не гнушается, за все берется, у него, мол, зарплата на вычеты идет. В общем, конечно, он ей, кроме двух законных разов, еще минимум четыре раза в месяц приносил деньги. То пять рублей, то сразу двести. Ну, двести, конечно, было всего два раза и давно. В основном лазил Быков по скромным сумочкам, пышно разодетых женщин он боялся, промышлял в основном у среднеимущей интеллигенции. Так ему во всяком случае казалось. Быков считал себя психологом и физиономистом. Была у него и концепция. «Они» – эти самые небогатые интеллигентные дамочки – на косметику, на разные шиньоны-миньоны уйму денег тратят. Это он по своей Ольге знает. Так что пусть эти дуры бабы считать научатся да глядеть глазами, Он, Быков, их этому учит. И долго учить будет, если сердце позволит. Он даже считал, что как вор правее многих других, потому что не крадет на производстве – и не берет лишнего. Сколько раз за кошельки цеплялись браслеты, цепочки, и иногда даже очень ценные,– всегда отцеплял. Даже иногда из-за этого от кошелька отказывался. Но не брал. И документы, если попадались, всегда бросал в почтовый ящик в конверте. Ему глубоко не понравился фильм «Берегись автомобиля», потому что Быков не любил неправду. А фильм весь – сплошная брехня. Фильм на дурачков. Значит, не для него. Он, Быков, умный, даже мудрый. Его за пять лет никто не поймал. У него с милицией никаких отношений, он участкового в глаза не видел. А преступников, между прочим, ловят… Так что, может, все такие, как он?
Сердцё откатилось на свое рабочее место. И правильно, нечего разгуливать в грудной клетке, как на стадионе. Быков подошел к освещенному окну, плотно затянутому полосатой шторой. Стал к нему боком, достал кошелек. «Ну если бумажки…» – подумал. И тут же обрадовался. В кошельке были деньги. Быков вытащил их, определил, что намного больше сотни, может, даже полтораста, дерматиновый кошелек бросил в решетку люка, деньги аккуратно переложил в свой бумажник. «Похвали меня, Ольга!»
Потом вышел на улицу, сориентировался, как По-пасть в свой район. Быков ни разу не промышлял дважды в одном месте и никогда в своем районе. Все троллейбусные, автобусные, трамвайные маршруты, которые шли мимо дома Быкова, от его налетов были застрахованы. Такова была его профессиональная культура.
– А! Зоечка! Заходите! – Закрывая дверь, чтоб снять цепочку, Римма Борисовна думала о том, зачем пришла Зоя и что держит она на руке.
