Прийя Базил - Имбирь и мускат

Крики торговца, чья лавка была прямо на палубе, отвлекли Карама. Он издалека следил, как тот роняет полоски вязкого теста в кипящий жир, а потом достает оттуда блестящие спиральки и обмакивает их в сахарный сироп, соблазняя прохожих. Торговец увидел Карама и поманил к себе: «О, сахиб! Иди сюда, попробуй. Горячие и свежие, только для тебя!»

Карам невольно сунул руку в карман с деньгами. Помедлив, подошел к столику. Торговец завернул в бумагу свежую партию сластей.

— Это слишком много. — Карам замахал руками.

— Неправда, сахиб. Они придадут тебе сил. Глядишь, и жирку прибавится на костях! Уж больно ты тощий, сахиб. — Он укоризненно покачал головой, и четыре подбородка, похожие на ожерелье из джалеби, затряслись, будто подчеркивая значимость его слов. Карам взял пакет, расплатился и подумал, что Сарна обрадуется лакомству.

Он долго болел и до сих пор не набрал вес, что было еще заметнее из-за высокого роста и размашистой походки. От спертого воздуха его кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок. На сморщенном лице, между жидкой черной бородкой и белоснежным тюрбаном царил крупный нос. Со временем Карам поправится и похорошеет, но никогда не забудет того ужаса и отвращения, какие испытал, когда впервые увидел себя в зеркале после тифа: у него было иссохшее лицо древнего человека, извлеченного из-под земли археологами. Он даже расплакался: от него будто остались одни недостатки. С тех пор Карам всегда будет видеть в зеркале тень того призрака, в который его превратила Индия.

Надо сказать, он никогда не питал иллюзий насчет своей внешности и из-за темной кожи считал себя уродцем. Чтобы скрыть это, он тщательно следил за собой: мазал бороду специальным гелем и убирал в сеточку для волос, концы которой завязывал в плотный узел под тюрбаном. Красота стоила ему жертв. Из-за сетки у него начались страшные мигрени, так что пришлось от нее отказаться; гель раздражал кожу. У женщин, которые постоянно носят туфли на высоких каблуках, ноги со временем становятся шишковатыми и мозолистыми — так и Карам пострадал из-за своих привычек.

Он придумал особый способ завязывания тюрбана. В отличие от широких круглых уборов других индийцев Карам аккуратно и элегантно складывал свой буквой «V» надо лбом. К прискорбию Сарны, он всегда носил белоснежные тюрбаны. Даже в пыльной и жаркой Африке, где стирать их приходилось чуть не каждый день, он настаивал именно на белом цвете. В его хрустящей накрахмаленной чистоте Карам усматривал символ честности и благих намерений. «Люди сперва видят тюрбан и только потом — человека, — любил повторять он. — Головной убор говорит сам за себя. Тюрбан подобен маяку в море голов». Карам одевался со вкусом и носил тщательно выглаженные рубашки и брюки. С закрытыми туфлями он непременно надевал носки. «Туфли без носков — все равно что костюм без брюк». Он сохранит это скрупулезное отношение к внешности на всю жизнь, хотя в глубине души так и не забудет о своих изъянах.

Мягкое переслащенное тепло джалеби утешило Карама, однако даже оно не смогло перебить горечь, которую он ощущал: яростный гнев на Индию. Да, он должен благодарить эту страну, ведь она дала ему жену и шанс обрести любовь. Но что мать Индия взяла взамен! Карама замутило от злости. Шесть месяцев жизни! Она украла у него полгода, а он даже не понял, что случилось за это время. Она превратила его в тень и забрала единственного человека, который знал, что произошло на самом деле.

Карам вместе с семьей уехал из Индии, когда ему было шесть, а спустя двадцать лет вернулся. Без всякой тоски по родине, без любви и с легким чувством вины — за собственную неблагодарность. У него была одна цель: найти невесту. Карам приехал за дарами, как это делают многие, даже не думая, что придется отдать что-то взамен. Страна наказала его за самонадеянность. Она приняла неопытное дитя, проглотила, протащила сквозь извилистый пищеварительный тракт и наконец выплюнула — живым, но уже не тем, что прежде.

Караму для покоя требовался порядок и точность, а потому загадка, в которую сложилась эта часть его жизни, снова и снова мучила его. Пройдет много месяцев, прежде чем он перестанет видеть себя жертвой и сможет извлечь урок из случившегося.

«Что же все это значит?» — спросил себя Карам и вытащил из кармана рубашки газетную вырезку с фотографией. На заднем плане — человеческие трупы, застывшие в мучительных позах. В камеру смотрит иссохший человек, протягивающий руку в безгласной мольбе о пощаде. Что это значит?

Шторма никто не ожидал. Он нарушил размеренный ритм, в котором жили «Амра» с ее пассажирами, и бушевал целых три дня. На всех палубах люди страдали морской болезнью, и их без конца рвало. Сарне пришлось едва ли не хуже всех. Через несколько часов после начала бури ее скрутило и начало мутить. Она исторгала из себя ежедневную пищу: чечевицу, рис, воду и, конечно же, манго. Хаи, манго! Сарна молча сокрушалась об утрате, морщила лоб и стонала — ей не нравилось болеть.

Карам пытался утешить жену научными объяснениями:

— Не переживай, это типичные симптомы морской болезни. Твое тело просто не понимает, что происходит, и таким образом реагирует на противоречивые сведения о движении и местоположении.

Сарна безучастно посмотрела на него.

— Даже если кажется, что нас почти не трясет, твое внутреннее ухо — оно куда чувствительней глаз — улавливает малейшие колебания корабля. Мозг не может справиться с этим противоречием, вот почему тебя тошнит, — продолжал Карам.

Сарна сжала руками живот и отвернулась от мужа.

Карам говорил правду. Обеспокоенный мозг Сарны стал причиной настоящего хаоса в организме. Отданный ею приказ самосохранения больше не выполнялся. Буря вызвала не только морскую болезнь — без ведома Сарны началось переустройство воспоминаний, о котором она так мечтала два дня назад.

Судороги встревоженного океана встряхнули и вывели на поверхность потаенные пласты ее сознания. Карам был свидетелем того, как красочный внутренний мир Сарны выплескивается наружу — об этом калейдоскопе он со знанием дела рассказывал, хотя не имел ни малейшего понятия о его духовной подоплеке. Карама удивляло уже то, что Сарне плохо. Она всегда виделась ему воплощением здоровья и жизненной силы. За год их знакомства она ни разу не болела. Именно ее недрогнувшая рука заботливо вернула его к жизни. Теперь, ухаживая за женой, Карам чувствовал себя беззащитным и даже немного разочарованным.

На второй день бури Сарну стало тошнить реже, но намного сильнее. Ее тело вздымалось и изрыгало желтую желчь. Она была яркого цвета и дурно пахла. Мускат. Острая и едкая вонь страха. Карам решил, все дело в манго, и выругал себя за то, что не запретил Сарне столько есть. Рвота оказалась гораздо хуже — она проедала дыры в тряпках, которыми он вытирал пол, а потом рассеивалась в воздухе. Карам убирал ее с отвращением, и даже Сарна будто глубже ушла в себя, чтобы ее не видеть. Может, это гепатит и надо позвать врача? У нас так мало денег… Карам нащупал тонкую стопку банкнот в кармане. Потом, когда Сарна уснула, он решил, что самое худшее уже позади.

На следующее утро она пошевелилась и издала глубокий грудной стон. Затем медленно выплюнула клейкую черно-красную слизь, темную от невысказанной страсти и густую от тайного чувства вины. Карам запаниковал. Это же кровь! Пока он пытался вытереть лужицу, жидкость ускользала от него, точно ртуть, и разбивалась на неуловимые шарики. Он подскочил и позвал на помощь. Все пассажиры с любопытством посмотрели в его направлении, радуясь драме, способной отвлечь их от бури за бортом.

— Да что вы рты разинули?! — заорал Карам. — Сделайте же что-нибудь!

Какой-то парень сходил за корабельным врачом. Наконец доктор Канг добрался до палубы третьего класса. Этот вспыльчивый человечек небольшого роста и с копной седых волос обладал сильной аурой многоопытного и всезнающего мудреца.

Он наклонился к Сарне, приподнял ее веки и понаблюдал, как она вяло откликается на свое имя. Потом принялся ощупывать пациентку. «Проверяю, нет ли у нее жара, — объяснил он и начал со лба, перебрался на красные щеки и спустился по голой шее на пышную грудь, где ненадолго замер. — Сердцебиение… — промурлыкал врач, смотря прямо в глаза Караму. Он помолчал, удерживая его взгляд как можно дольше, а потом промолвил: —…вполне нормальное».

— Нормальное?!

— Да. Вам не о чем беспокоиться. Просто морская болезнь. — Доктор Канг сцепил руки, будто с их помощью изображал фантазии, вдохновленный округлостями Сарны. — Вашей жене скоро полегчает. Болезнь должна перегореть, понимаете?

— Дайте какое-нибудь лекарство, ее же рвет кровью!

Доктор Канг покачал головой. Он уже поставил диагноз, разве нет? С какой стати этот невежда сомневается в его правильности?