Люди пожилые не вмешивались. Они говорили о загранице. Хлебопек Требий качал головой: «Мой родственник был там. Он говорит, что там жить тяжело. Хлеб дорогой…»
– Конечно, – отвечал ему озлобленный Гольконий Приск, – только он оттуда на целую виллу себе привез, а остальное все плохо. И хлеб дорогой. Совсем его не ел. Одно мясо жрал. И одеться там не во что. Только все пурпурное, льняное. А настоящих шерстяных вещей нет. Ничего хорошего.
В них тоже зачем-то стали бросать тяжелыми вещами…
На следующий день Клавдий и Марк Церриний Ватия взасос целовали друг друга, свои команды, ударяясь подбитыми глазами о разбитые носы, поздравляя с победой на выборах. Особенно радовались девочки Марцелла, старые кутилы и Флор с Фруктом – ведь их кандидаты прошли. Они знали, на кого ставить.
«Жаркий день был вчера» – подумал Церриний и достал шарики. Везоний Прим вытер свой плакат, призывающий голосовать за достойного человека Гнея Гельвия, тряпочкой и спрятал до следующих выборов. Марцелл считал деньги. Клавдий при народе хлопал Требия по плечу и говорил, что он демократ. Амилиат Педания был спокоен. Терция и Приска забрали.
Вирпула рыдала. Фавентин с семейством отдыхали на лоне природы. В Помпее было тихо. Закончилась избирательная кампания.
V
– Кончилось… Вот здорово… Папа… Ой, уснул. Хм… Мама, мы с папой играли, а он уснул…
– Игрушки! Вечные игрушки! Просто зла не хватает!…
– Что она шумит? Вечно шумит…
VI
– Слушай, пока родителей нет, поиграем.
– А где они?
– Мать пытается деньги найти, а отец… А кто его знает, где он… Ты симпатичная.
– Правда?
– Конечно. Так поиграем? Знаешь, при этом иногда можно такой кайф поймать. Никакая «дурь» не сравнится!
– Правда?
– Ей-богу… Ну, я включаю.
ОДНА НОЧЬ И ОДИН ДЕНЬ
Шла гражданская война. Не было ни власти, ни законов. Свирепость насыщалась кровью, а затем обращалась в корыстолюбие. Смерть отобрала слабых претендентов на императорство: Нерона, Гальбу и Отона. Остались двое: Авл Вителлий (Его поддерживали германские легионы) и Тит Флавий Веспасиан (За ним были Иудея с Сирией). Решалась судьба империи, всего Римского мира, ойкумены
Провинции содрогались от грохота оружия, поступи легионов, передвижения флотов. Обе армии двигались к Кремоне.
Флавианцами командовал легат Антоний Прим – человек ужасный в мирное время, но нужный на войне. К его иллирийским легионам присоединились войска, стоявшие в Паннонии, Мезии; сторонники погибшего Отона, ненавидевшие Вителлия. Много было перебежчиков. Переходили целыми легионами. Флот также стал флавианским.
Дела Вителлия были плохи. Германская армия была изнурена и раздражена. Первый из его полководцев Фабий Валент задержался в Риме, ослабевший после болезни. Авл Алиен Цецина впал в оцепенение, то ли растратив все силы, то ли был готов изменить.
Люди ждали… Ждал сенат… Ждала империя… Ждала ойкумена… Ждала Кремона…
В лагере вителлианцев было шумно. Собрались младшие командиры германских легионов. Злые, впавшие глаза – со снабжением было неладно – тяжелый запах пота и кожи доспехов – слишком много людей – колючая щетина застывших подбородков, затянутых ремнями шлемов. Говорил центурион 15 легиона Камурий. Совсем недавно он еще был солдатом. Его отметил Отон. Камурий погрузил меч в горло престарелому императору Гальбе. И потом ему повезло. Самые храбрые центурионы – отонианцы были убиты Вителием. Повезло ему и тем, которые вместе с ним убивали Гальбу – много крови связало их с Вителлием. Они стояли рядом: ветераны Теренций и Леканий – это они изрезали старику руки и ноги – мешал панцирь.
Неровный огонь факелов освещал лицо центуриона. В черную ночь выплевывал слова об измене Камурий. Об измене императорского полководца Авла Алиена Цецины. Стояли, одобрительно стуча мечами о щиты, деканы из 5 Алауда – хохлатые жаворонки (так их называли по украшению на шлеме) и ловили каждое слово.
Юлий Мансуэт из 21 Стремительного думал свое. «Цецину солдаты любили. Молодой, красивый, статный, честолюбивый… Гальба отдал его под суд за казнокрадство… Цецина и Валент ругаются…
Цецина называет Валента человеком подлым и грязным. Валент Цецину – гордецом и хвастуном».
Мансуэт улыбнулся. В темноте все равно не видно. Эх, как надоело все!… Столько лет службы… Да, надоело. Дисциплина римской армии… Все коротко пострижены… Только варвары носят длинные волосы. А когда лохматые стали нас двигать, закрыли рты. Теперь к одежде прицепились: Цецина носит длинные штаны и короткий полосатый плащ-наряд германцев – он не патриот. Пусть приклеют надпись «Сделано в Риме» и успокоятся… Сенат… Что это, вообще, такое, когда всем командуют престарелые?… Такой маневр сделал еще Сула в… затертом году… И теперь, через двести лет это все сработало…»
Мансуэт давно служил. Он хотел домой, увидеть сына… Столько лет в Испании… Теперь здесь… Может, и прав Цецина, Веспасиан… Вителлин… Все равно.
От рева чуть не лопнули барабанные перепонки. Передавали друг другу: «В виду неизбежности поражения Алиен Цецина приказывает сдаться Антонию Приму».
С мечом в руках бросился к военному трибуну, посланному Цециной, декан 5 Алауда Ромилий Марцелл, и через мгновение тот хрипел, захлебываясь своей кровью. Судорога свела лицо легионеру, рука с окровавленным мечом дрожала. Марцелл схватился за горло: «А-а! Так вот где суждено закатиться славе германской армии. Сдать оружие, позволить связать себе руки без боя, без единой раны? Кому сдаваться – легионам, над которыми мы же сами одерживали победу!»
Ромилий сорвал с себя доспехи. Он бил разбитыми кулаками о землю. Белые волосы слиплись. Тяжело подошел Камурий: «Я предлагаю выбрать полководцами легата 5 легиона Алауда Фабия Фабулла и префекта лагеря Кассия Лонга».
Германские легионы снова нацепили на свои знамена изображения Вителлия. Цецину заковали в кандалы. Валент выехал из Рима.
____________________
Под Кремоной встретились армии Вителлия и Флавия. Ночью сошлись они. Удар был страшен. Лучшая армия мира била сама себя. Тьма покрывала кромешный ад. Римская доблесть, могучие руки – сами себе несли смерть. Одно оружие, один язык – одна судьба. Все смешалось. Вымпелы без конца отбивали друг у друга – они перепутались!
____________________
– Прим! Надо помочь 7 Гальбанскому легиону. Они держатся из последних сил.
– Вижу. – Антоний Прим поморщился. Всех он видит. 7 Гальбанский! Был бы другой. Они приняли на себя удар. Они должны его выдержать…
Под натиском ветеранов 21 Стремительного таяли ряды 7 легиона. Град дротиков обрушился на флавианцев. Усовершенствованные при Марие, они впивались в щиты, давили своей тяжестью; нежестко прикрепленные к наконечникам древки постепенно наклонялись – рвались руки у флавианцев. Пальцы медленно разжимались, щиты падали на землю, и новые дротики расстреливали в упор лишенных прикрытия легионариев.
____________________
Вителлианцы подбирались к орлу 7 Гальбанского легиона. Сразу упало двое, третий… Центурион первой пилы Атилий Вер с ужасом увидел – он один. Мечи… Копья… Все направлено на него. Лицо Вера перекосилось – святыня легиона у него… Затравлено оглядывался примипилярий 7 Гальбанского, крепко сжимая в руках древко тяжелого орла.
____________________
Антоний Прим уверенно продолжал отдавать приказания. Все шло, как надо. Сил у него больше. В такой бойне одновременно ложатся и те, и другие. В этом размене он выиграет. У него останется больше. И пусть тогда Веспасиан попробует не выделить ему его долю добыче. Ха! Да он сам ее возьмет. Еще здесь. Этой ночью.
____________________
Хищный клюв орла стремительно падал на головы. Как дубиной быка, забивал легионным орлом Вер вителлианцев. В глазах его не было уже ничего человеческого. Кровавая пена, пузырясь, покрывала его губы. Гудело все вокруг него, слышались гулкие удары, хруст костей, а сам он казался серым смерчем. Груда трупов громоздилась у его ног. Свистнул нож, лезвие мягко вошло в горло центуриону… Страшно пытался он вздохнуть, последним усилием метнул далеко в сторону своих орла и рухнул бездыханным.
Бой продолжался. Он стал почти неуправляемым. Рубились не легионы с легионами, а каждый против каждого. Рубились в темную. Ничего не было видно. Свои? Чужие? Здесь все враги! Бились грудь с грудью, щит о щит, за копья никто не брался, панцири и шлемы разлетались в куски под ударами мечей и секир. Убивали, зная, что это мог быть и близкий человек, и каждый солдат вел себя так, будто от него зависел исход войны. Резали друг друга все более ожесточенно – в гражданской войне не берут пленных.
____________________
Луна смотрела равнодушно. Мертвое серебро мелькало на черном небе. Его то задувал ветер своим гнилым дыханием, то вновь оно освещало чью-то кровь.
____________________
