А он находил утешение в беседах со мной. Причем говорил обычно он, а я, светски подкатывая глаза, делал вид, что внимательно его слушаю, пассивно подготавливая его тем самым к разговорам с более доверчивыми и покладистыми собеседниками (вернее, собеседницами).
Иногда, когда ему бывало лень услаждать мой слух пространными рассуждениями на отвлеченные темы, он замолкал, и мы надолго погружались в глубокомысленное молчание и могли сидеть так часами, заботливо подливая друг другу вина и одаривая друг друга взглядами, полными любви и обожания.
Юрок нагрянул ко мне ровно в шесть вечера. Говорю нагрянул, потому что иначе его ознаменовавшееся невероятным шумом, визгом и грохотом вторжение назвать нельзя. Юрка сопровождали растерянный шофер такси, нагруженный пакетами с вином и снедью, и некая длинноногая девица потасканного вида, впрочем, весьма смазливая.
Девица первым делом без разрешения обследовала квартиру, не забыв освидетельствовать спальню, где, хулигански посвистывая, простояла довольно долго, с радостным изумлением рассматривая покрытую огненно-красным покрывалом старинную двуспальную кровать — предмет моей давней, нескрываемой гордости.
Юрок, сделав суровое лицо, отобрал у опешившего таксиста пакеты, сунул ему в руку несколько скомканных бумажек и выставил за дверь.
Потом стремительно вернулся и, повизгивая и суча ногами от нетерпения, принялся разрывать пакеты своими толстыми пальцами, норовя делать все сразу, ничего не упуская.
Казалось, что их, Юрков, несколько. Или Юрок — один, а рук у него, как индийского божества Шивы (или Кришны? А может, Вишну? Или Брахмы?), четыре, и у каждой руки есть свое определенное предназначение.
Угомонился мой друг лишь тогда, когда произвел в квартире полный разгром.
Консервные банки, бутылки шампанского и водки, завернутые в газету(?) горбатые красноглазые сельди, два погонных метра любительской колбасы, торт, конфеты, фрукты, блоки сигарет, батоны хлеба, букет цветов и еще что-то в свертках, пакетах, коробках — все было разбросано по стульям, креслам, столам и диванам.
Судя по всему, этот сумасброд решил поселиться у меня навсегда, с легкой тревогой подумал я.
Удовлетворенный, он уселся в моем кресле. С моим стаканом в руке. И плавно поводя рукой с зажатым в ней стаканом у меня перед носом, Юрок устремил на меня взгляд такой абсолютной безмятежности и такой ослепительной, прямо-таки неземной, голубизны, что я невольно зажмурился, представив в воображении почему-то берег дальний и синь бездонную небес.
— Познакомься, — наконец догадался он, развязно кивая на длинноногую, — моя новая любимая девушка. Зва-а-лась она Унди-и-на, — пропел он на знаменитый мотив. — Ундина, цыпа, подойди, не бойся. Подойди, подойди, этот скорбно молчащий тип не опасен. — Юрок ткнул пальцем в меня: — Вот, позволь, Уня, представить тебе моего друга, знаменитого художника Сержа Бахметьева, отца-основателя неоконцептуализма в живописи.
Длинноногая протянула вялую ладонь и бросила на меня быстрый взгляд. В ее распутных глазах закатно переливалось пламя огромного красного покрывала на кровати в моей спальне. Мы поняли друг друга без слов. Когда Юрок нажрется и уснет…
— Это ваши полотна? — сдвинув бровки под узеньким лобиком, спросила девица и указала глазами на развешенные по стенам мои давние ученические работы — старательно сделанные копии известных коровинских картин "Зимой" и "На балконе".
Юрок поперхнулся и чуть не выронил стакан из рук.
— Мои, — я горделиво наклонил голову. Ундина посмотрела на меня с восхищением.
— Где ты откопал это сокровище? — тихо спросил я, когда девица, зазывно виляя задом, пошла в туалет.
— Ты не думай, — зашипел Юрок, — она будет на следующей неделе петь в группе "Белки". С продюсером я договорился. Девочка — огонь. Так и рвется в бой. Готова обслужить хоть хор Александрова. Только дай ей покрасоваться на телеэкране. Такие экземпляры остались теперь только на периферии, — произнес он с видом знатока. — Говорит, приехала из города Шугуева. Даже не знаю, есть ли такой город…
— А как у нее с пением?
— Умеет ли она петь? Откуда я знаю… Думаешь, это важно?
— А умеет ли она готовить?
— Готовить? Это еще зачем? — подозрительно посмотрел на меня Юрок.
— Надо же чем-то закусывать. Не век же питаться всухомятку.
Юрок задумался.
— Вспомнил, — он широко раскрыл глаза, — вспомнил, кто-то говорил мне, что она умеет восхитительно жарить колбасу. Да, да, уверен, это будет восхитительно! Обожаю жареную колбасу!
Он, чмокнув, поцеловал кончики пальцев. Для него, не умеющего делать на кухне ничего, кроме варки яиц вкрутую, девица, научившаяся жарить колбасу, находилась на недосягаемой кулинарной вершине.
Как человек не одно десятилетие поживший в этой квартире, я хорошо знаю, что в ней происходит. Мне не надо идти на кухню, чтобы убедиться, что кто-то открыл дверцу шкафа, вынул сковородку и включил плиту.
— Умница! — воскликнул Юрок, почуяв своим толстым носом возбуждающие запахи. — Пошла жарить колбасу. Она, конечно, страшная дура, но дело свое знает… И еще. Скажу тебе по секрету, она умеет…
— Шевелить ушами?
— Она может шевелить чем угодно. Кроме мозгов. Но главное… — он наклонился ко мне, — она умеет передвигать предметы!
— Мы все умеем…
— Согласен. Но так, как она, не умеет никто! Она их передвигает на расстоянии! Без помощи рук. Одним усилием воли.
— Фокусница?
— Черт ее знает… Но двигает! Сам видел.
— Воистину, мир переполнился чудесами. Особенно в последнее время. Вот и Алекс…
— Что Алекс?..
— Улетел наш Алекс… Как птица. Я бы и сам улетел. Куда-нибудь… к черту.
— Видел бы ты, как я летал на прошлой неделе, — толком не слушая меня, сказал Юрок, — мне в пивной с такой силой завезли по морде, что я, мое почтение! летел по воздуху метров десять!
Прошло немного времени и в столовую с подносом, на котором в скворчащей сковороде возлежала и исходила ароматами чеснока, поджаренного сала и специй, здоровенная, как анаконда, колбасища, вплыла, плавно приседая, раскрасневшаяся Ундина.
Надо ли говорить, что ее появление было встречено громкими криками одобрения и самого искреннего восторга.
— Ура! — орал Юрок. — Что еще человеку надо? Вино, еда и женщина! Если ты, — похлопал он Ундину чуть пониже спины, — если ты поёшь так же хорошо, как жаришь колбасу, твое будущее обеспечено.
Мы налили, выпили. И некоторое время молча жевали, смакуя необыкновенное блюдо — жареную на сковородке любительскую колбасу.
Но Юрок подолгу молчать не умел.
— Я тут на досуге подсчитал женщин, с которыми переспал за всю свою жизнь и ужаснулся! С трудом набирается полтысячи. У тебя сколько мужиков было? — с набитым ртом деловито поинтересовался он у девушки. И, не дождавшись ответа, продолжил: — Наверняка, меньше, чем у меня баб… А теперь о главном. Моя жена, моя нынешняя жена, — уточнил он, — мне изменила.
— Господи, горе-то какое! — всплеснул я руками.
— И не говори… — Юрок бросил на меня настороженный взгляд.
— А на ком ты сейчас женат? — спросил я.
— Разве ты не знаешь?! На женщине. На очень милой и симпатичной женщине. Я к ней питаю самые нежные чувства. Так вот, она мне изменила. Я бы говорил об этом не без трепета и с известной долей душевного волнения, если бы не одно очень важное обстоятельство. Но об этом позже… Да, так вот, моя жена… Я ее, курву, застукал, так сказать, на месте преступления. С незнакомым мужиком! В нашей семейной спальне! Классический вариант! Как в анекдоте. И что, ты думаешь, я сделал? Бог меня силушкой не обидел. Я выкинул из спальни негодяя, покусившегося на честь семьи, дав ему в назидание несколько раз по физиономии, потом вернулся с намерением проучить неверную жену. Она забилась под одеяло, боясь, что я ее убью. А я вместо этого разделся, забрался под одеяло и так ее трахнул, как никогда до этого. Что на меня нашло, не знаю! Я был, как бешеный лось во время гона. Знаешь, я просто ополоумел от желания, ты не представляешь, как это здорово трахать собственную женушку, которая только что трахалась с другим! Непередаваемое, адски острое ощущение! Мне это так понравилось, что я с тех пор стал сам поставлять мужиков своей жене, и не вижу в этом ничего предосудительного. Нельзя идти против человеческой природы! Тем более что это так увлекательно! Я делаю так: притаиваюсь за дверью в спальню и прислушиваюсь, как моя жена и ее любовник там развлекаются. Потом, когда распалюсь до того, что у меня в ушах кровь начинает пульсировать так, что, кажется, голова вот-вот лопнет и разлетится на куски, я врываюсь в комнату, выкидываю очередного негодяя и набрасываюсь на жену, как Калигула на весталку! Миллион восторгов, седьмое небо наслаждений, медовый месяц! Попробуй как-нибудь… Думаю, тебе понравится.
