— В чем дело?
— Не знаю.
— А что у тебя в руке?
— Так, деревяшка… Ты знаешь, рыба умерла.
— Ну? Принеси-ка фонарь.
— Сейчас.
На протяжении разговора камень в руке раскалялся, стал невыносимым, хотелось закричать, она прыгнула к себе, шепотом застонала, бросила его в ведро, он слабо шипнул в последний раз и со сладким стуком коснулся дна, потом они с Ларисой смотрели рыбу, и Анжела украдкой держала руку в воде…
Ночь все еще волновалась, окна слепли с мучительной медлительностью, тени ходили по двору, внизу развернулась машина, послышался раздраженный голос:
— Должен же он куда-то упасть!
Фоном всего был невыносимо комический храп жильца мансарды, тонкий храп матери и незнакомый третий храп рядом с нею (А, вспомнила, уже был один раз…) и хлопотливость Ларисы с ловлей мертвой рыбы…
Вернувшись домой, Анжела заглянула в ведро. Вода успокоилась. Он лежал на дне и цвет его был чернее черного.
На следующий день была консультация в школе, Анжела старательно срисовывала с доски химические формулы, таинственные бензольные кольца, отрадой взгляда были, конечно, стеллажи с различными веществами в склянках — гладкопурпурный купорос, снежнобирюзовая соль, кубовый натрий.
Разговоры вращались вокруг грядущего выпускного бала, ночного небесного шума, нового фильма с Ришаром… Лешка мрачно подошел после всего, предложил проводить, она не возражала. Сказать друг другу было принципиально нечего. За поворотом, где начинался подъем мимо смелой высокой стены серого камня, он признался (в 111-й раз) — Я вас люблю…
— Я вас тоже, Лешка, — спокойно ответила Анжела.
Он насупился и тупо повторил с той же интонацией, делая невозможно огромное Ю, потом извлек из портфеля микрокалькулятор, пошлепал по кнопкам и выразительно показал табло, где пылали огненные цифры — 112.
Они добрели до белого столбика, где обычно прощались, если Лешка не напрашивался на чашку чая, он помялся и еще более твердо сделал 113-е официальное уведомление. Анжела взяла Лешку за пуговицу и повернула ее, как бы выключая что-то.
— Слушай, — сказала она, — меня, наверно, скоро здесь не будет.
— Я поеду с тобой, — спокойно ответил он.
— Нет, милорд. Я уеду очень далеко. Одна.
— Куда?
— Не знаю, но меня, кажется, вызывают… — она вдруг рассмеялась, глянув сквозь ветки на небо, как бы проверяя, не собирается ли дождь. Кедровая лапка махнула светлозеленой шишкой.
— Впрочем, глупости, Лешка. Целуй.
Она плавно потянула здоровую руку и Лешка чмокнул ее в одну из синих жилок, щелкнув каблуками сандалий.
— Что у тебя с рукой? — спросил он, оглянувшись после нескольких прощальных шагов.
— Звезда упала на ладонь, — честно призналась Анжела и поправила бинт.
— А знаешь, куда тебя надо послать?
— Конечно.
— Ну и оставайся там, поняла?
Анжела повернулась и полезла садом наверх, сделав толстенькую обиженную спину. Лешка не окликнул ее.
Вечером произошла отвратительная сцена с жильцом (Безумно люблю тебя!) через день — очередная ссора с матерью (Вон из Массандры!) той же ночью — жуткая оргия: был гитарист, тускло пел романсы, потом мать кричала на весь дом с ним в постели, Анжела затыкала уши, а наутро она увидела, что мать изменила свое отношение и к ней, и к жильцу, как бы перемножив обоих. Анжелу она весело и страстно приветствовала, а жильца, немного погодя с поклоном сошедшего вниз, проигнорировала утробным бурчанием. Анжела задумалась, но коротко…
Весь следующий день ее как бы не существовало, вечером кто-то долго скребся в дверь, наутро было воскресенье, она сбежала к киоску, купила газету, просмотрела, запоздало сообразив, что не знает фамилии жильца-журналиста. Все ей показалось совершенно серым: рекламы кинотеатров, Пьер Ришар, проблемы сезона, метеостанция Ай-Петри, заметка сотрудника Симеизской обсерватории («Поиски продолжаются») наконец что-то очень веселое, но легко забывшееся, вроде сказки, подписано именем Сверчок. Анжела решила, что это и есть очерк Бориса Николаевича.
Она извлекала из тайника бумажку с телефоном и долго рассматривала большой семизначный номер. Кто он такой, думала она, есть ли у него жена, дети? Большая ли квартира? Из всего разговора она помнила лишь это жуткое слово МИРЕУ. Никогда прежде никто не называл ее на Вы, кроме, разве что, Лешки, никто не говорил так смешно и умно. Ведь не Лешка же станет тем человеком, который… В жизни у каждой девушки есть момент, когда надо наконец… Надо, чтобы это не было случайностью, чтобы это было моим собственным поступком, а не какого-нибудь «его» (Она как бы заполняла страницы воображаемого дневника, ясно видя эту никогда не существовавшую книгу: монотонная коричневая обложка, строгий титульный лист — «Дневник Женщины», вверху наискось ее инициалы — А.М . Жук ползет по странице, будто читая ее тайны. Этой книги никогда не будет на свете…)
Если бы он не был так смешон, жалок… А впрочем, может, именно таким и должен быть первый Он. Интересно, сколько их будет вообще и поддается ли это учету? Сто десять — это много или мало? Сколько их было у матери? Еще говорят, что существует тяга к первому, вот поэтому первый и должен быть каким-нибудь таким — чтоб не тянуло. Да. куча причин… Итак, моя дорогая графиня, ваш выбор сделан. Рыцарь вашего сердца летит к вам на крыльях Эзопа. Так кажется…
(Она лежала немо, недвижно, вспоминая, как много лет назад впервые ощутила себя голой и начала счет своим родинкам: они открывались внезапно, как бы рождаясь — родинка на бедре, крупная, а на левой груди снизу, поменьше, фамильное родимое пятно на икре, доставшееся от отца… И самая главная, предмет гордости, Божественная отметина — изумительная, коричневая, чуть ниже левого уха, огромная, величиной с трехкопеечную монету, поросшая золотистым пушком… Внезапно все ушло в сон: повторилось падение звезды, уже беззвучное, в красках, со стороны, как будто чей-то немыслимый взгляд отыскивает именно ее дверь, виллу Елена… Отец прошел и коротко оглянулся, он строил дом, ему было некогда… Нет, никогда… Там далеко она будет совсем другой, новорожденной женщиной, у нее будет много боли, много любви…)
Ровно в полдень в дверь постучались, потом тяжело и грузно вошли, она сдвинула с глаз ладонь — это был Борис Николаевич.
Он сел без приглашения боком к столику, снял соломенную шляпу, сощурился на свою газету и кисло улыбнулся, накрыл газету шляпой и разинул рот, дабы что-то сказать, но так и не сказал и рта не закрыл.
— Знаете, что у меня в руках, — сказала Анжела, садясь на постели, жестом дарующей яблоко протягивая камень, с которым только что спала.
— Ну? — вяло спросил старик.
— Он упал с неба, прямо в наш двор. Я стояла рядом, еще немного, и меня бы разнесло на куски.
— Я вам верю, девушка, — сказал Борис Николаевич и вдруг сорвался на быстрый шепот: — Анжела, я умоляю вас, не делайте этого, я не знаю, как буду вам благодарен, всем святым, небом заклинаю вас, ладно?
— Будьте покойны, мой нежный друг, я этого не сделаю.
— Правда?
— Слово офицера.
— Ну вот и хорошо, вот и договорились, а то я чуть было с ума не сошел.
Большой коричневый жук слепо ткнулся снаружи в стекло и канул вниз.
— А что вы имели в виду? — поинтересовалась Анжела.
Лицо Бориса Николаевича сделалось длинным, отчаянно тупым.
— Вы прекрасно знаете — что.
— Честно говоря, я понятия не имею.
— Вы притворяетесь, и это нехорошо. Негоже так издеваться над старым больным человеком. У меня сердце, почки, печень и многое другое.
— Ну и что? У меня тоже почки, печень, может быть и сердце, — Анжела охлопала себя по торсу, внутри которого, наверно, и вправду были какие-то органы.
— Но Анжелика! То, что вы предлагаете, немыслимо, у меня нет такой суммы…
Анжела вдруг напряглась и уставилась на говорящего:
— Продолжайте.
— Я понимаю, что вашей матушке нужно… Но если у меня нет и негде взять, не могу же я только из-за этого…
— Так, — Анжела мазнула указательным пальцем в воздухе, поверх его лица.
— Ведь между нами ничего не было, вы ведь подтвердите, где угодно. Ну, вошел, ну, дотронулся, хотел поцеловать, и то неудачно, хе-хе.
Он нервически рассмеялся.
— Понятно, а я думала… Уф! Вы меня играете, — Анжела весело посмотрела на жильца. — Сколько она просит?
— Четыре.
— Рубля?
— Боже мой, тысячи!
— Давайте двести.
— У меня только сто свободных и сейчас же съеду.
— Деньги с собой?
Жилец поспешно полез в карман, внезапно став многоруким, на свет появились последовательно: книжечка о природе Крыма, футляр от очков, бумажник… Анжела встала, выпрямилась, нацелив груди прямо жильцу в лицо. Он колебался с невиданной серой бумажкой меж пальцев.
