А однажды я встретил Альку. Прошло уже несколько лет с окончания школы. И вновь это случилось в новогодние праздники.
Оставалось совсем чуть-чуть до Нового года. Я стоял в очереди за абхазскими мандаринами. Их привезли свежими, румяными, и мама сказала, что только здесь и нужно покупать мандарины. Я стоял в очереди последним, а мандарины уже походили к концу. Но я все равно стоял, надеясь на чудо. Меня попросила мама.
— Я же сказала, очередь не занимать, — буркнула девушка в фуфайке и шапке-ушанке, похлопав грубыми рукавицами перед моими носом. Я не мог рассмотреть ее лицо. Впрочем, торгующим мандаринами лица не нужны.
Не знаю почему, но я вдруг разозлился и ляпнул.
— А я очередь занимал не за мандаринами.
— А за чем? — опять же грубые слова вынырнули из-под ушанки.
— За вами.
От растерянности она сдвинула ушанку на затылок, и ее золотистые волосы (я до сих пор не знаю, бывает ли в природе такой цвет волос) рассыпались по грубой, черной солдатской фуфайке. Я никогда не видел такие волосы, разве в кино — такой контраст золотистого и черного.
— Вы краситесь «Гарнье-Париж»? — ляпнул я от удивления.
— В парижах я не была, но парик ношу. Попробуйте, — она стянула свою ушанку, и я наконец увидел ее лицо. Это было красивое лицо. Или не очень. Но мне оно очень и очень понравилось своей нестандартностью. Широкоскулое, румяное, с россыпью веснушек на неровном носу.
Неожиданно для себя я дернул ее за волосы. Так дергают за косичку понравившуюся девчонку.
— Это не парик, — только и сказал я.
— И не краска, — ответила она. — Я не могу себе позволить ни Гарньер, ни Париж. Я могу позволить другое.
— М-да? И что же? Если это не секрет, конечно.
— Конечно, не секрет. Какие могут быть секреты от случайного покупателя? Секреты бывают только от близких. От мамы, например.
— У меня, к вашему сведению, нет секретов от мамы, — вызывающе заметил я.
— Ну да? — она и впрямь удивилась. — Все равно. Значит, еще будут. Ты совсем молоденький.
— Не думаю, что будут. И все-таки раскройте свой секрет, что вы можете себе позволить?
— Например, торговать фруктами на улице.
Я был разочарован.
— И это все?
— А тебе этого мало? Ты же себе такого не можешь позволить, — она бесцеремонно, оценивающе оглядела меня с ног до головы.
По сравнению с ней я будто только что вышел из лондонского ресторана Julie's — длинное темное пальто в серую клетку, белый шарф, небрежно заброшенный за плечо, лаковые ботинки на толстой подошве, недавно привезенные из Англии очередным маминым поклонником. Пожалуй, она права. Торговать фруктами я себе позволить не мог.
— И это себе не можешь позволить, судя по твоей здоровой, ухоженной физиономии, — она достала из-под прилавка початую бутылку дешевой водки, проворно налила в одноразовый стаканчик и протянула мне. — Ну, как? Позволишь?
Я отрицательно покачал головой. Я был тверд, как лондонский денди, вышедший из ресторана, в котором не подают спиртное.
Продавщица расхохоталась во весь голос. Чуть грубоватым, хриплым смехом. И все равно у нее была красивая улыбка. Она залпом осушила стаканчик и выбросила в сугроб.
— Нехорошо мусорить на своем рабочем месте.
— А я и не мусорю. Просто хотела проверить, красавчик, ты бы поднял стакан? Так нет, похоже, побрезговал. Только советы, вижу, умеешь давать. Но ничего, мой друг подберет. Он ничем не брезгует. Он настоящий друг.
— И он вас любит? — мое сердце предательски кольнуло.
— Просто обожает! Не веришь? Сейчас сам узнаешь. Мишка! Мишка! Куда ты, подлец, пропал! — она закричала на всю улицу, как истинная продавщица, торгующая абхазскими мандаринами.
Я поежился, представив, как из-за угла вынырнет здоровенный лысый бугай с татуировкой на запястье. Этакий местный грузчик. Только такого парня я мог себе вообразить рядом с этой рыжей девченкой. Я уже даже собрался ретироваться. Но передумал. В конце концов, я умел отражать удары. Хотя мне меньше всего хотелось участвовать в уличной драке. Мне не хотелось огорчать маму перед праздниками.
— Ми-ша! Ау! — продолжала орать девушка. Наконец, из-за угла показался ее друг. Я слегка опешил. А она бросилась к нему и поцеловала в черную лохматую дворняжью морду.
— Привет, мой дружок. Ну, Мишка, покажи этому чистюле, на что ты способен, — она кивнула на стаканчик.
Мишка чинно приблизился к сугробу, подтолкнул к себе мордой стакан, вылизал остатки водки и, ухватив зубищами, ловко бросил его в мусорное ведро.
— Вот это называется дружбой! — ликовала девушка. — Ты можешь похвастаться таким другом?
Нет, я не мог. Поскольку у меня друзей вообще не было. Разве что когда-то Санька.
— И это все, на что вы с ним способны? — я нарочито безразлично повел плечами.
— Нет, еще мы с ним способны сегодня встретить Новый год на улице, под елкой.
— Ну, на улице под елкой сегодня будут справлять тысячи людей. Это не достижение. Всего лишь та же тусовка, которая из квартиры переметнется на свежий воздух.
— Может, и переметнется. Только на площадь. А под нашей елкой. Вон той, — она указала большой рукавицей на кривую потрепанную елку у поворота. — Там вообще никого не будет. Только я и Мишка.
Она ласково потрепала дворнягу по загривку. И выжидающе на меня посмотрела. Мишка взглянул на меня, и в его круглых печальных глазах застыл вопрос.
— Только я и Мишка! — девушка сердито топнула валенком по замерзшему снегу.
— И я!
Мой голос прозвучал с вызовом. И первая мысль, промелькнувшая после отрезвления от предновогодних чар, была довольно стандартна: что скажет мама? Пожалуй, я совершал первое безрассудство в своей жизни. Безрассудные люди чемпионами не становятся. Разве что поэтами. Или торговцами абхазских мандаринов.
— Тебя-то как зовут, джентельмен? — в глазах девушки промелькнула нескрываемая грусть. — Вдруг никогда больше не свидимся.
— Во-первых, свидимся. А во-вторых, меня зовут Виталий.
— Но мама-то тебя по-другому называет.
В ее словах проскользнула ирония. И я впервые не обиделся за маму.
— По-другому, — с готовностью ответил я. — Ласково, как все мамы. Талик, Талька, Таля.
— Вот чудно! — девушка расхохоталась, встряхнув рыжими волосами. Несмотря на мороз, шапку-ушанку она так и не надела. Может, ради меня. — А я Аля, Алька, Алик. Как все просто. Стоит у тебя отобрать одну букву, и получусь я.
Пожалуй, на имени наше сходство с Алькой заканчивалось. Но об этом я решил умолчать.
В этот предновогодний вечер я впервые солгал своей маме, заявив, что праздную у Саньки Шмырева. Мама мгновенно поверила и не опечалилась, поскольку из Дании вернулся ее очередной дружок. И мама собиралась с ним встретить Новый год в ресторане, в новом блестящем платье, которое он успел ей подарить. Мама, конечно, ради приличия несколько раз печально вздохнула и потрепала меня по светлым волосам.
— Как жаль, сыночек, что ты не сможешь с нами пойти в ресторан. С ровесниками, оно, конечно, веселее, Хотя твой Санька, думаю, не тот случай. А девочки там будут? Сам понимаешь, какие нынче пошли девицы. Так что, будь осторожнее.
В том же длинном пальто с небрежно переброшенным белым шарфом я направился на встречу Нового года. И чувствовал себя полным дураком, так до конца и не понимая, зачем нужно так легкомысленно губить праздник. Лондонские денди не справляют Новый год на улице, как бездомные бродяги. Им больше подходят шикарные рестораны. Поэтому, когда я увидел общипанную елку с редкими мигающими огнями и ни души вокруг, то с облегчением вздохнул. Даже подумал, что успею еще до двенадцати в ресторан. И резко повернул обратно. Но звонкий голос меня остановил.
— Эй, денди! Ты куда? Испугался?
Я обернулся.
Алька и ее лохматый приятель Мишка вызывающе смотрели на меня. Алька не удосужилась даже переодеться перед праздником. Тот же ватник, шапка-ушанка и джинсы, заправленные в большие валенки. Правда вместо водки в ее толстых рукавицах была бутылка шампанского.
— Стрельнем? — она направила на меня шампанское, как автомат.
«И что я делаю здесь?» — подумалось мне в очередной раз. Если бы меня увидела мама рядом с этой продавщицей, да еще под елкой, она бы, наверное, сошла с ума. Я подходил Альке так же, как ее дворняга в интерьеры Эдинбургского замка.
— А я думала, что ты испугаешься, — захохотала девушка, показав свои белые безупречные зубы.
— К твоему сведению, я хоккеист. А трус не играет в хоккей.
— Ну да? — Алька притворно вытаращила глаза. — А похож на артиста. Я думала, хоккеисты другие.
— Ты так говоришь потому, что хоккей видела только по телевизору.
— А что, вне телевизора все спортсмены так любят наряжаться?
— Только те, у кого есть вкус, — с достоинством парировал я.
