Утро праздничного дня омрачено. Мыша с друзьями будет, оказывается, встречать Новый год в каком-то загородном доме, где нет телефона. Ну почему я не купила ей мобильный?! Но в ее возрасте это уж слишком. Зато теперь мне предстоит всю ночь терзаться: где она и что она… Машка обещает, что у кого-нибудь мобильник обязательно будет. Но ведь я даже не знаю адреса этого дома! И туда позвонить, чтобы проконтролировать ситуацию, не смогу. Сердце начинает болеть, в боку какие-то колики. Из рук все валится. Разбиваю свой любимый темно-синий шар с луной и звездами. Потом собираю мелкие осколки и рыдаю… Разве это праздник? Это издевательство над матерью. Мыша отругивается, орет, что я диктатор и самодурка. В конце концов обнимает меня и тихо шепчет, что приготовила мне подарок. Господи, да какой может быть подарок?! При чем тут подарок? А Мыша уже вовсю собирается…
— Мама, где мои джинсы с вышивкой?
— Во-первых, это твои джинсы. Во-вторых, зачем тебе джинсы? Ведь платье есть… Ты его сама выбрала. Оно как раз для праздника…
— Платье не подходит… Там холодно… Все будут в джинсах, а я одна, что ли, как дура?
— Что это за дом такой? Шалаш, что ли? Ты же простудишься!
— Я не простужусь. Я буду в свитере.
— А зачем мы такие деньги на платье истратили? Ты ведь говорила, что тебе не в чем Новый год встречать!
Приходится вручить ей подарок сейчас. Машка цепляет пояс на джинсы и вертится перед зеркалом. Впрочем, ссора на этом не заканчивается. В разгар нашей перебранки за Мышей приходят мальчики. Ничего себе мальчики, лет по двадцать им. Переписываю их домашние адреса и телефоны. Мыша шипит мне в спину, что я совсем больная на голову. Пусть думают что хотят. А мне так спокойнее будет. Мальчики обещают доставить Мышу домой утром в целости и сохранности. Я пытливо вглядываюсь в их симпатичные лица: вдруг разгляжу тайную печать порока? Но ничего разглядеть не удается: лица обычные. И когда они с рюкзаками и сумками вываливаются из прихожей, в доме становится совсем тихо… Подходящий момент, чтобы поразмыслить о времени и о себе.
Время — странная материя. Невидимая, неслышимая, неосязаемая. Словно поток элементарных частиц, оно несется сквозь нас, и, хотя все вокруг почти не меняется, мы меняемся необратимо… И неощутимый этот поток уносит любимых, оттаскивает нас друг от друга… А кто-то исчезает совсем. Э, нет, дорогая, так не пойдет. Включаем телевизор, чтоб звучок живой шел по квартире, и переключаем мысли на что-нибудь веселенькое. Как раз и комментатор в телеке забубнил что-то про итоги года. Год прошел: тупой нос и платформа сменились острым носом и открытым задником, словечко «культовый» сменилось таким же идиотским эпитетом «гламурный», а я поменяла прическу и, кажется, рассталась с любовником. И в этом есть великий смысл. Ибо неизменно в этом мире одно: желание женщины быть самой собой… Браво! Вот так и будем жить. Будем краситься, одеваться и брызгаться духами… Что я и начинаю последовательно воплощать в жизнь. Когда я принимаю ванну, десять раз звонят Танька и Люська. Миля будет звонить ночью. «Хорошо бы отключить телефон», — в сотый раз думаю я. Но вдруг позвонит Мыша. И она действительно звонит с чужого мобильника с сообщением, что уже доехали, что дом чудесный и все замечательно. Слава Богу! Можно расслабиться часа на два, пока в голову не полезут всякие мысли про то, что в доме может случиться пожар или к нему выйдет из леса шайка бандитов. Кажется, что-то такое я видела в кино… И все же волосы уже уложены, а лицо подкрашено… Нет, все-таки я — красавица. Конечно, вот тут слегка… и тут несколько… Неважно. Решила, что красавица, значит, так и будет. А теперь — платье. Вечернее. Назло своему настроению, назло одинокому празднику. Платье очень похоже на модель от Пако Рабана. Как «незабываемый» похоже на «незабвенный»… Разница крохотная, но смысл меняется кардинально… А, ерунда, главное, что фигура у меня в порядке. Вон как Костя смотрел на меня вчера! И под музыку из телевизора я начинаю выламываться перед зеркалом, принимая самые изысканные и соблазнительные позы.
Звонок. На сей раз в дверь. Очень странно. Мои знакомые знают, что я не переношу спонтанных визитов.
В дверях стоит незнакомый мужчина. Одет слишком тепло для нашей зимы. Наверное, приезжий, ошибся адресом. И говорит он ужасно хриплым голосом.
— Юля?
— Да, я — Юля. А вы по какому вопросу? — спрашиваю я, решив, что его отправили ко мне с работы.
— Юлечка, ты не узнаешь?
— Нет, не узнаю…
Про себя я чертыхаюсь: точно кто-то из дальних родственничков. Он снимает запотевшие очки, и я вижу серые глаза. Которые не забывала никогда…
— Пашка! — кричу я, и мы обнимаемся. И целуемся. А потом начинается дикая суета с какими-то пакетами и накрыванием на стол. Потому что время бежит и пора поднимать бокалы за старый год. Потом мы торопливо, словно опаздываем, расспрашиваем друг друга о знакомых… Собственно, расспрашиваю в основном я. Почему-то мне важно знать, что там построили в нашем городе и что продают в магазинах. Я кормлю его и подливаю вино, а сама исподволь разглядываю. Почему я не узнала его сразу, ведь он почти не изменился… Строгий костюм… Короткая стрижка. Вот только очки и седина. Совсем немного седины, и она ему идет…
— А ты совсем не изменилась, — говорит он.
По телевизору вовсю идут праздничные программы. И под старенькую «АББА» он приглашает меня танцевать. И мы снова целуемся. Так, как я не целовалась тысячу лет, до головокружения, до потери пола под ногами. После этого говорить о всяких пустяках получается плохо. Но ведь что-то говорить надо.
— Как ты живешь? — спрашиваю я.
— Нормально. Сын поступил в институт. Дела на фабрике идут неплохо.
— А жена? — вежливо интересуюсь я.
— Жена? — почему-то удивляется Павел. — Наверное, нормально. Мы же в разводе…
Господи, как будто я в курсе его семейных дел. А по телевизору уже бьют куранты. Двенадцать. Звонит Мышка. Поздравляем друг друга.
— Ты одна? — спрашивает Машка.
— Нет. У меня гость.
— А… Ну, общайтесь, — разрешает она.
И мы общаемся.
— Юля, почему ты тогда уехала? Я все эти годы думаю об этом. Я был виноват, наверное, что тянул с предложением. Дурак был… Боялся тебя с родителями знакомить. Мама очень была против тебя настроена. Что-то ей там рассказали такое… Но ведь все утряслось бы. Почему ты тогда так? Сразу?
— Ты что, Паша? У тебя амнезия, что ли? Ты же меня бросил! На ком-то женился!
— Юля, что ты несешь! — кричит Павел, словно события, о которых мы говорим, происходили вчера. — Я ни на ком не собирался жениться. Вспомни. Ты уехала в колхоз. Я заболел воспалением легких. Позвонить тебе было некуда. А когда я пришел к тебе, родители сказали, что ты уехала в Сибирь, на стройку.
И я вспомнила честные Наташкины глаза, которые она вытаращила на меня тогда…
— Но ведь Наташка к тебе заходила… И ты ей сказал…
— Какая Наташка?
— Ну, она нас еще познакомила!
— А! Так это она… Но ты! Почему ты сразу поверила ей? Почему со мной не повидалась?… Я же искал тебя. У родителей твой адрес взял. А ты со стройки уже уехала. Потом они мне сказали, что ты замуж вышла…
И я плачу, а Павел гладит меня по голове. И мы сидим в обнимку. Он спрашивает, проводя тяжелой ладонью по моей стрижке:
— Где твоя коса?
Где моя коса? Там же, где моя юность… Там же, где наша любовь, бедный мой Павлик… Павел встает и ищет что-то в своей сумке. И достает оттуда веточку. Прихотливо изогнутую, с засохшим, свернувшимся в трубочку листом… На ней маленькая гроздь черных ягод…
— Вот. Наш виноград. Тебе привез…
А потом звонит Миля, мои родители, Таня и Люся, какие-то пьяные вусмерть друзья…
Ночь переходит к рассвету, когда я наконец догадываюсь спросить:
— Паша, а как ты здесь оказался? Ты в командировке?
— Слушай, это у тебя амнезия, что ли? Ты же сама меня позвала!
И я выслушиваю замечательную историю о том, как неделю тому назад я сама позвонила Павлу и, расспросив его о семейном положении, пригласила к себе на праздник.
— И что, ты поверил, что это я?
— Ну, голос-то был твой… Ты, правда, так хихикала загадочно… Но все выражения твои… Сразу так нараспев: «Па-а-ша!» Кто ж еще?
Понятно кто. Мыша, конечно. Вынимаю пачку старых писем, что нашла у нее в комнате. Вот, мамино письмо. В нем приписка: «Заходил Паша Акиншин, спрашивал про тебя. Живет он по-прежнему на Васильевской». Я помню это письмо. Машке тогда исполнился год. И я выбросила из головы эти строчки. Значит, Мышка нашла его просто по фамилии и адресу.
— Это моя дочь тебя сюда вызвала, — объясняю я Павлу.
— А я думал, это ты… Зачем она это сделала?
— Пашка, ты все такой же тугодум…
— То есть… Ты хочешь сказать… Ты ей про меня говорила? Да?
