Затем мы пошли к нему домой. В подъезде не горела лампочка.
– Раньше я был старостой подъезда и ввинчивал лампочку. Я покупал ее за свои деньги. Потом меня свергли. Сказали, что нужно выдвигать новых людей. И я отдал власть над лампочкой восставшему народу и лично каждый месяц сдаю деньги на покупку лампочки. И что же? В результате – темнота.
Жена Юлиания Семеновича, Витолина Исидоровна, несмотря на мои дурные предчувствия, встретила меня сердечно:
– Бедная девочка! Как тебе будет тяжело. Почаще приезжай к нам.
Витолина Исидоровна, квадратная со спины и уже мутирующая в сторону мужчины, энергично орудовала у плиты. Она мигом поставила чайник. Говорила она громко, будто на митинге:
– Юлианий! Спроси Юлию, может быть, она хочет супу? У нас остался гороховый. Не обращай внимания, Юлия, что я ору, – это я глохну.
Юлианий Семенович сел, достал из стенного шкафа заветный графинчик синего стекла и разлил по крохотным рюмочкам настойку собственного производства. С перчиком.
– Я за рулем, – напомнила я.
– К вечеру выдохнется.
– Ты можешь остаться у нас ночевать, – сказала Витолина. – Куда тебе торопиться?
– У меня каждый день уроки с репетиторами. Мне в университет надо поступать.
– Лучше сразу в столицу ехать за этим. Для тебя здешний университет будет непростым делом, – сказал Юлианий. – Все бывшие друзья и соратники твоего отца сделают так, чтобы ты не поступила.
– В столице меня никто не ждет. И негде жить.
– А нет ли никакого «бога из машины», чтобы помог тебе? – уставился на меня Юлианий.
– Я не знаю… – промямлила я. – Мама дала телефон какого-то… Сказала: это «красная кнопка», звонить можно только один раз.
– А… догадываюсь, – только и произнес Юлианий.
– Юлианий Семенович! Расскажите мне, как папа пришел к власти? Не удивляйтесь. Я же была маленькая. Но мне запало в душу, как мама сказала: «Джулия! Мы уже не народ. Мы – элита! А ты ведешь себя как народ!»
Виталина Исидоровна, стоя у плиты спиной ко мне, громко засмеялась. А Юлианий Семенович сказал:
– Мать права.
Рассказ Юлиания Семеновича оказался для меня ценным. Вот он.
Время обычно стирает детали. Вместо настоящих деталей люди придумывают актуальные. Но в памяти народной еще некоторое время витает дух событий. И символы времени. Потом и это забывается.
Откровенно говоря, я не ведаю, отчего вся прежняя власть рухнула именно тогда, когда кровожадная большевистская клика подобрела, оставила свои людоедские замашки и стала строить социализм с человеческим лицом. Пока народ зажимали со всех сторон, то и дело бросали под танки, он страдал, но был мотивирован на выживание. Как настала перестройка и гласность и стало можно делать деньги – все рухнуло.
Зато появился твой отец. Он открыл эпоху Большого слова.
Красивые слова лились отовсюду. Все люди верили друг другу на слово. Все давали друг другу обещания дружить и любить вечно и преданно. Любить родину до последнего вздоха. И защищать ее от врагов. И все это было очень серьезно. Казалось, сказанное слово волшебно превращается в дело. Как в Писании. Все упивались мечтами. Никто не думал о деньгах. В Городе на каждом углу звучали оркестры. То вальсы, то марши. Военные духовые оркестры дули в золотые трубы, музыканты в парадной форме, аксельбантах, играли так, что сердце сжимала сладостная истома. Сбылись мечты декабристов. Голова кружилась от весеннего воздуха.
Мы каждый день избирали нового руководителя города.
Это была демократия.
Но народу это быстро надоело. И он захотел единоначалия. Чтобы было кого ругать.
Помню точно, как возникла идея пригласить «на царство» твоего отца. Он лучше других говорил. Кажется, после очередной отчаянной попытки выбрать председателя Дворсовета кто-то из депутатов сказал в микрофон: «Ну, теперь хоть к варягу какому-нибудь надо на поклон идти». Немедленно эта замечательная идея овладела массами. В пресс-центр Дворсовета стали поступать телеграммы от населения. «Депутатскому корпусу. Будьте разумны, выдержанны. Мы требуем Сливку! Он послан Господом Богом».
Надо сказать, что в нашем городе довольно много людей, одержимых манией восстановления монархии. А какая монархия без Бога? И поэтому они при каждом удобном случае всуе поминают Господа. Я даже не уверен, был ли твой отец крещен и посещал ли он храм.
– Юлия, ты крещеная?
– Я? Я – да.
– Вот и славно. Меньше будет проблем.
На самом деле я понятия не имела, крещеная ли я. Об этом никогда не заходил разговор.
Для осуществления задуманного надо было как минимум, чтобы твой отец стал депутатом Дворсовета. Но это для нас было пустяшным делом. Мы давно уже поставили на поток снабжение демократами союзного парламента, а уж свой-то одемократить! Нашли свободный округ, оперативно организовали повторные выборы – и в конце мая твой отец уже сидел в кресле председателя Дворсовета.
Общество «Память» (которое везде пишет «Жыду – жыд!») пыталось организовать сопротивление и даже выпустило большим тиражом листовку следующего содержания: «Товарищи! Кандидатом в депутаты Дворсовета по округу Э 52 изъявил желание быть вновь избранным Сливка. Если он будет избран, то станет мэром нашего города – так хотят восемьдесят пять процентов депутатов-евреев Дворсовета. Соотечественники! Не позволяйте себя больше обманывать! Подумайте, нужен ли Городу Дворцов такой мэр, еврей из Коканда (Узб. ССР). Ему, как и всем евреям, чужда Россия, чужды чаяния нашего народа. Голосуя за Сливку, вы отдаете власть и в России, и в городе евреям. Призываем не ходить голосовать. Помните, Отечество в опасности!»
Ну, вот и все. Так твой папа стал нашим начальником.
– Хорошо. Я поняла. А когда наша семья перестала быть народом?
Юлианий Семенович удивился:
– А она перестала?
– Ну да! Мать же сказала.
– Юлия, это каждая семья решает сама. Ведь чем народ отличается от аристократии? Тем, что у народа ничего нет, ничего не было и ничего никогда не будет. И дети народа каждый раз начинают весь жизненный цикл сначала, не наследуя ни капитала, ни привилегий, ни возможностей, которые дают связи.
Дети аристократов находятся в более выгодной позиции: по рождению им принадлежат привилегии, связи, а власть позволяет сохранить капитал в такой бурной стране, как наша. В других странах аристократия живет по принципу «лично годен» и должна доказывать правителю, что достойна своего положения. А в России все стремится к тому, чтобы закрепить за собой награбленное и расслабиться.
Витолина обернулась от плиты с большим кухонным ножом в руке и громко сказала:
– Совесть! Совесть диктует человеку, куда ему двигаться.
– Витолина, дай закончить про историю, а потом ты выступишь со своей Нагорной проповедью, – одернул жену Юлианий Семенович. – Совесть, конечно, играет какую-то роль. Но главную роль играет все-таки национальная историческая традиция. И прагматизм. В мире наступила эпоха прагматизма. Как везде, так и у нас будет. Кончается равенство и братство – начинается период накапливания жира и присвоения его отдельными кланами. При твоем папе наш Город, несмотря на счастливую эйфорию, оставался очень бедным. Конечно, твой отец хотел превратить тюрьмы на берегах в рестораны и художественные галереи. Ему был близок дух искусства и свободы. Он искал финансирование. На Западе. Но ему мешали. Едва в город приезжал какой-нибудь западный финансовый монстр, с чемоданом денег, в городе сразу начинали кричать, что «Сливка все продал жыдам». В Дворце-городе у него была сильная криминальная оппозиция. Они сами хотели здесь командовать. После твоего отца сразу началась эпоха Больших Денег.
Юлианий Семенович торжественно закончил.
Витолина театрально ударила сковородой плиту. Плита отозвалась неприятным скрежетом. Все-таки это семейство было насквозь пронизано страстью к спецэффектам.
– Да, помню, папа все время повторял как помешанный: «Внебюджетное финансирование – это когда бандиты приносят мэру деньги прямо в кабинет, а им за это отдаются самые лакомые куски для бизнеса», – поддержала я беседу. – А помните, Юлианий Семенович, говорили, что папа разворовал весь город? И якобы нашей семье принадлежат многие предприятия, мне даже называли их. И будто у нас имеется замок под Парижем, а в Париже – дом… Куда все это делось? Странно, что в Париже я жила в общаге при школе. Если у нашей семьи есть свой замок под Парижем, зачем было его скрывать от меня? – Когда я это произносила, то старалась, чтобы голос звучал ровно, без любопытства, с отстраненной горечью. На самом деле меня мучило любопытство: если все это было, то куда делось?
– Юлия! В тех подшивках, которые мы с тобой так удачно спасли из помойки, ты найдешь многое из того, что тебя интересует. Все легенды о вашей семье. К сожалению, я знаю не более тебя. Знаю одно: один удачный проект у твоего отца был. Он доведен до конца. И станет главным проектом нового века. Остальные были провальные.
