По причинам, пока не вполне мне понятным, я, кажется, взял этакий веселенький, слегка заносчивый тон. Он может представляться несколько затхлым, подгнившим: точь-в-точь как Кит. Надо, однако, помнить: Кит современен! современен! современен! Так или иначе, я полагаю, что смогу четко дать понять это. А вскоре я окажусь лицом к лицу и с жертвой, с той, чье предначертанье — быть убитой.
Славно было бы пораспространяться сейчас на тему того, «как это здорово, как это здраво»: спустя все эти годы ничегонеделания просто взять да усесться, чтобы безотрывно писать прозу. Но давай не очень-то обольщаться. Все это происходит на самом деле.
Откуда, к примеру, я знаю, что Кит работает кидалой? Да потому что он пытался кинуть меня — по дороге из Хитроу. Я стоял под вывеской, возвещавшей «ТАКСИ», около получаса, когда ярко-синий «кавалер» выписал второй круг и подался к стоянке. Шофер выбрался наружу.
— Такси, сэр? — сказал он, подхватывая мой чемодан — причем, если говорить честно, совершенно профессиональным манером.
— Это же не такси.
На что он сказал:
— Никакого риска! А такси вы здесь все равно не заполучите. Ни в коем разе.
Я спросил о цене, и он назвал мне какую-то заоблачную сумму.
— Ведь это же, блин, «лимо», — пояснил мне он.
— Какой, к черту, «лимо», — обычная тачка.
— Ладно, братан, мы же поедем по счетчику, — идет? — оттарабанил он, но я уже вскарабкался в пассажирский отсек и вырубился — задолго до того, как мы тронулись с места.
Какое-то время спустя я проснулся. Мы приближались к Слау, и на счетчике значилась сумма: 54 с полтиной фунта.
— Слау?..
Взгляд его бдительно полыхал, устремленный на меня в зеркальце заднего обзора.
— Погоди-ка, погоди-ка, — начал я.
И все потому, что был я болен и вообще не в себе. В жизни не чувствовал себя храбрее. Силы меня так и переполняли — я это чуял нутром. Вроде как ищешь нужные слова — и они находятся, и от этого выправляется позвоночник.
— Слышь, ты. Я знаю, куда мне надо. Я сюда приехал вовсе не для того, чтоб повидать Хэрродз — или Букингемский дворец — или там Стрэтфорд-на-Эвоне. Я что, сказанул тебе: двадцать фунтов? И за мной Трафальгарская площадь и все лондонские бары? Слау? Валяй-валяй. Ежели это похищенье или убийство, то нам есть о чем поговорить. А ежели нет, то доставь-ка меня в Лондон за ту сумму, о которой мы сговорились.
Он стал неторопливо перегибаться через сидение. О господи, пронеслось у меня в голове, да это же и впрямь убийство. Когда он полностью обернулся, я увидел у него на лице доверительную ухмылку.
— Да ладно, — сказал он, — все нормально, не бухти. Я увидел, что ты задрых, вот и подумал: «Раз уснул, то и пусть поспит как следует. Это на пользу, я знаю. А я тем временем заскочу к своей мамаше». На это, — дернув головой, он с пренебрежением кивнул на счетчик, который был довольно любопытной конструкции и, возможно, не фабричного, а самопального производства и сейчас показывал уже 64 фунта 80 пенсов, — не обращай внимания. Ты же не против, дружище? — Он указал на засыпанные гравием дорожки и ряд сдвоенных особняков. Я теперь видел, что мы находились в каком-то спальном районе, кое-где виднелись клочки зелени, а магазинов и учреждений не было и в помине. — Она вроде как нездорова. Я на пять минуточек, идет?
— А это что? — спросил я, имея в виду звуки, которые доносились из автомобильного радиоприемника, — увесистые удары, сопровождавшиеся насмешливыми выкриками.
— Это — дартс, — сказал он и выключил радио. — Я пригласил бы тебя зайти, но — матушка моя совсем старенькая. Держи-ка. Прочти вот это.
Итак, я остался сидеть на заднем сидении «кавалера», а мой водитель отправился повидаться со своей матерью. На самом деле, однако, ничего подобного не было. Чем он занимался на самом деле (об этом он с гордостью поведал мне позже), так это кувыркался с едва одетой Энэлайз Фёрниш: пристроившись к ней сзади, он избороздил с нею всю гостиную (причем она выступала в роли чего-то вроде тачки), пока ее теперешний покровитель, работавший по ночам, спал в комнате наверху, сотрясая все вокруг своим легендарным храпом.
Я держал в руках буклетик из четырех страниц, сунутый мне убийцей (хотя, конечно, он пока еще не был убийцей, он был лишь на пути к этому). Сзади там красовалась цветная фотография королевы и грубо надпечатанное изображение флакона духов: «Ярость — от Амброзио». Спереди помещалось черно-белое фото моего водителя с не вызывающей доверия улыбкой, подпись «Кит Талант», а также следующее:
● Водительские и курьерские услуги;
● Собственный лимузин;
● Консультации по игре в казино;
● Предметы роскоши и приобретение товаров от известнейших производителей;
● Обучение игре в дартс;
● Лондонское представительство миланской фирмы «Амброзио», специализирующейся в области парфюмерии и мехов.
Далее следовала кое-какая информация о духах — «Скандале», «Ярости» и некоторых менее распространенных сортах, именовавшихся «Мираж», «Маскировка», «Двуличность» и «Жало». Ниже, в двойных кавычках, имела место надпись: «Я — Кит, это имя запомнить пора. Духи для меня — это вроде игра», а затем давался адрес и телефон. Две страницы в середине буклетика были пусты. Я сложил его и сунул во внутренний карман, совершенно бесцельно; однако впоследствии он оказался для меня бесценен.
Нетвердой походкой, по пути дважды невзначай поправив поясной ремень, Кит вернулся к машине по садовой дорожке.
На бесстыже лгущем счетчике значилось 143 фунта 10 пенсов, когда машина наконец доехала и я опять проснулся. Чувствуя себя как после повторного полета в самолете, я медленно выбрался из сонного, трейлерного какого-то запаха, воцарившегося в салоне, и выпрямился перед домом — домом огромным, как старинный вокзал.
— Штаты? Мне там нравится, — говорил Кит. — Нью-Йорк? Да, обожаю. Мэдисон-сквер, Центральный парк. Обожаю эти места. — Он взял из багажника мой чемодан и вдруг, вздрогнув, остановился. — Да это же церковь… — удивленно проговорил он.
— Раньше здесь был дом священника, викария или кого-то в этом роде, — пояснил я, указывая на доску с надписью, закрепленную высоко в каменной кладке. Надпись гласила: «Год 1876 от Рождества Христова».
— 1876! — воскликнул он. — Значит, какой-то викарий жил в эдаком доме!
По лицу Кита было ясно, что он сейчас недоумевает по поводу трагического упадка спроса на викариев. Что ж, людям по-прежнему требовалось то, для получения чего викарии разного рода некогда служили посредниками. Но сами викарии были теперь не нужны.
Не выказывая ни малейшего признака любезности, Кит втащил мой чемодан в огороженный сад, находившийся перед домом, и подождал, пока я возьму ключи у живущей на первом этаже привратницы. Что дальше? А вот что: в повседневной жизни не так уж часто сталкиваешься со скоростью света — только когда ударяет молния. Скорость звука более привычна: взять какого-нибудь мужика с молотком в отдалении. Но, так или иначе, преодоление звукового барьера — явление довольно неожиданное, и именно оно заставило нас с Китом съежиться: совокупный звон двигателей трех реактивных самолетов, раскатившийся по крышам близлежащих домов.
— О господи, — сказал Кит. И я сказал то же самое.
— Что это такое было? — спросил я. — Что еще за штуки?
Кит невозмутимо пожал плечами, напустив на себя несколько высокомерный вид.
— Тайна, покрытая мраком, не иначе. Все в этом духе обычно покрыто мраком.
Мы вошли во вторую парадную дверь и поднялись по широкой лестнице. Думаю, мы были в равной мере впечатлены роскошью и благоустроенностью квартиры. В ней, должен признать, сочеталось все на свете. Этакий богатый притон. Проведя здесь несколько недель, даже великий Пресли начал бы изнывать по элегантной простоте своего «Грейсленда»[5]. Кит окинул все, что там было, жестким, но профессиональным взглядом грабителя. Во второй раз за это утро я бесстрастно рассматривал перспективу быть убитым. Через десять минут Кит выйдет отсюда, неся на плече мою сумку, полную самых разных дорогих вещиц… Но вместо этого он спросил, кто обитает в этой квартире и чем таким он занимается.
Я сказал ему. Кит посмотрел на меня скептически. Вообще-то это и не было верным.
— Главным образом, для театра и ТВ.
Теперь ему все стало ясно.
— Для ТВ? — переспросил он восторженно.
По какой-то причине я добавил:
— Да я и сам на ТВ подвизаюсь.
Кит кивнул, и лицо его в значительной степени прояснилось. В нем даже появилось что-то смиренное, и, должен сказать, меня тронул этот его смиренный взгляд. Конечно (думал он), все телевизионщики знают друг друга; они летают из одного огромного города в другой и одалживают друг у друга квартиры. Здравый смысл! Да, позади всей внешней озабоченности ярких глаз Кита явно крылось лелеемое им видение некоей небесной элиты, рассекающей тропосферу то в одну сторону, то в другую — наподобие телевизионных спутников, поверх всего, поверх всего этого.
