— Мне очень жаль, Пьеро, — сказала мадам Бронштейн, закончив объяснения. — Но приют, я слышала, хороший. Уверена, тебе там понравится. И может быть, скоро тебя усыновят какие-нибудь милые люди.
— А Д’Артаньян? — спросил Пьеро и поглядел на песика, спавшего на полу.
— Мы о нем позаботимся, — заверила мадам Бронштейн. — Он ведь любит косточки, да?
— Он любит косточки.
— Ну так они бесплатные, спасибо мсье Абрахамсу. Пожертвую, говорит, несколько штучек в день, очень уж мы с женой любили его маму.
Пьеро промолчал; он не сомневался, что, обернись все иначе, мама взяла бы к ним Аншеля. Хоть мадам Бронштейн об этом молчит, но дело, видно, в том, что он гой. Впрочем, сейчас Пьеро волновался о другом: что останется совсем без близких. Аншель и Д’Артаньян будут вместе, а он — один-одинешенек.
Надеюсь, я не забуду, как это делается, показал Пьеро. Они с другом стояли на платформе; мадам Бронштейн ушла покупать билет — туда, но не обратно.
Ты сказал, что надеешься не стать орлом, засмеялся Аншель и продемонстрировал, какими знаками следовало воспользоваться.
Вот видишь? — показал Пьеро, жалея, что не может подбросить все эти фигуры в воздух и поймать в правильном порядке. Я уже забываю.
Ничего подобного. Просто ты еще учишься.
Ты умеешь настолько лучше.
Аншель улыбнулся. Приходится.
Пьеро обернулся, услышав, что из клапанов поезда повалил пар; по ушам ударил пронзительный свист; кондуктор яростно призывал пассажиров на платформу. В животе у мальчика тревожно екнуло. Но к волнению, конечно, примешивалась и радость — предстояло путешествие, а Пьеро в жизни еще не ездил на паровозе, — вот только хорошо бы поездка не кончалась. Он боялся того, что ждет его впереди.
Давай друг другу писать, Аншель, показал Пьеро. Нам нельзя теряться.
Каждую неделю.
Пьеро показал лису, Аншель — собаку; они стояли, подняв руки, и символ вечной дружбы долго трепетал в воздухе. Мальчики хотели обняться на прощанье, но на платформе было полно народу. Они застеснялись и лишь обменялись рукопожатием.
— До свидания, Пьеро. — Мадам Бронштейн наклонилась его поцеловать, но поезд шумел, толпа ревела, и он ее почти не слышал.
— Это потому, что я не еврей, да? — спросил Пьеро, глядя ей прямо в лицо. — Вы не любите гоев и не хотите, чтобы они у вас жили.
— Что? — Женщина потрясенно выпрямилась. — Пьеро, с чего ты взял? Вот уж о чем я не думала! Но ты же умный мальчик. Ты наверняка заметил, как меняется отношение к евреям — как нас обзывают, как нас ненавидят.
— Но если б я был еврей, вы бы меня все-таки оставили, да? Я знаю, что оставили бы.
— Нет, Пьеро. Я забочусь о твоей безопасности и…
— По вагонам! — громко крикнул кондуктор. — Поезд отправляется! По вагонам!
— До свидания, Аншель. — Пьеро не желал больше слушать мадам Бронштейн и встал на подножку вагона.
— Пьеро! — закричала она. — Подожди, пожалуйста! Дай объяснить — ты все не так понял!
Но он не обернулся. Его жизнь в Париже подошла к концу, он понял это сейчас с поразительной ясностью. Закрыл дверь купе, сделал глубокий вдох и ступил навстречу новой судьбе.
Через полтора часа кондуктор похлопал Пьеро по плечу и показал в окно, на приближающиеся церковные колокольни.
— Ну-ка, — сказал он, тыча пальцем в бумажку, которую мадам Бронштейн приколола мальчику к лацкану пиджака, написав на ней большими черными буквами его имя — ПЬЕРО ФИШЕР — и место назначения — ОРЛЕАН. — Твоя станция.
Пьеро испуганно сглотнул, достал из-под сиденья свой чемоданчик и прошел к двери. Поезд остановился. Пьеро ступил на платформу и подождал, пока рассеется пар; он хотел понять, встречает ли его кто-нибудь. Им вдруг овладела паника: что делать, если никого нет? Кто о нем позаботится? Ему, в конце концов, всего только семь, и у него нет денег на обратный билет. Что он будет есть? Где будет спать? Что вообще с ним станется?
Кто-то тронул его за плечо. Он поднял голову. Краснолицый мужчина сорвал бумажку с его лацкана и поднес близко к глазам, затем скомкал и выбросил.
— Тебе со мной, — объявил он и направился к возку с лошадью. Пьеро, застыв, смотрел ему вслед. — Шевелись, — поторопил мужчина, оборачиваясь и сурово глядя на него. — Тебе, может, время и не дорого, а мне так вот очень.
— Вы кто? — спросил Пьеро. Он не собирался никуда идти с каким-то незнакомцем — вдруг это фермер, которому не хватает людей собирать урожай, и Пьеро угодит к нему в рабство? У Аншеля был такой рассказ, и там все для всех закончилось очень плохо.
— Кто я? — переспросил мужчина и ухмыльнулся: ну, ты, мол, и нахал. — Я тот, кто отдубит тебе шкуру, если ты сию же минуту не сядешь куда сказано.
Пьеро вытаращил глаза: не пробыл в Орлеане и двух минут, а ему уже угрожают расправой. Он в ужасе затряс головой и решительно сел на чемодан.
— Извините, — сказал. — Но мне велели никуда не ходить с незнакомыми людьми.
— Не боись, скоро познакомимся. — И мужчина снова ухмыльнулся. Лицо его немного смягчилось. Ему было около пятидесяти, и он слегка напоминал мсье Абрахамса, хозяина кафе, — вот только не брился уже дней пять и одет был в разномастные лохмотья. — Ты ведь Пьеро Фишер, верно? Хотя неважно, все одно у тебя на бирке так написано. Меня сестры Дюран за тобой прислали. Звать меня Юпер. Я сестрицам по хозяйству помогаю. Иногда встречаю новых ребятишек на станции. Ну, тех, которые в одиночку путешествуют.
— А, — Пьеро встал, — я думал, они меня сами встретят.
— Ага, а мелкотню свою, отродье сатанинское, оставят заправлять приютом? Это вряд ли. Не то к возвращению камня на камне не найдут. — Юпер шагнул назад, поднял чемодан Пьеро и заговорил уже по-другому: — Слушай, бояться тебе там нечего. Место хорошее. Женщины они добрые, две их. Ну так что — едешь со мной иль как?
Пьеро огляделся. Поезд ушел, и вокруг на целые мили не было решительно ничего, одни поля. Похоже, выбора нет.
— Ладно, — согласился он.
Не прошло и часа, как Пьеро очутился в аккуратном и строгом кабинете, из двух огромных окон которого открывался вид на ухоженный парк. Сестры Дюран внимательно изучали мальчика с головы до ног — точно на ярмарке, подумывая его купить.
— Сколько тебе лет? — осведомилась Симона, поднося к глазам очки на шнурке. Глянула и разжала пальцы — очки повисли на шее.
— Семь, — ответил Пьеро.
— Не может быть, ты слишком маленький.
— Я всегда был маленький, — сказал Пьеро. — Но у меня есть план подрасти.
— Да? — с сомнением обронила Симона.
— Какой чудный возраст, семь лет. — Адель сцепила пальцы и залучилась улыбкой. — Дети в это время такие счастливые, так полны интереса к жизни.
— Милая, — перебила Симона, касаясь руки сестры, — у ребенка совсем недавно умерла мама. Сомневаюсь, что он лопается от счастья.
— О, конечно, конечно, разумеется, — сразу посерьезнев, затараторила Адель. — Сейчас ты в трауре. Это чудовищное испытание, потерять близкого человека. Чудовищное. Мы с сестрой понимаем тебя как никто. Я только хотела сказать, что, по-моему, мальчики в твоем возрасте очаровательны. Противными вы становитесь позже, лет в тринадцать-четырнадцать. Но с тобой, разумеется, этого не произойдет. Уверена, ты всегда будешь очень, очень, очень хорошим.
— Милая, — тихо повторила Симона.
— Ой, простите, — спохватилась Адель. — Я ужасно много болтаю, да? Но разрешите мне сказать следующее. — Она прокашлялась, как будто собираясь произносить речь перед целым залом крикливых фабричных рабочих. — Мы очень счастливы, что ты теперь с нами, Пьеро. У меня нет сомнений, что ты станешь чудесным добавлением к нашей, как мы здесь любим говорить, дружной семейке. И господи боже мой, ну разве ты не красавчик! Какие очаровательные голубенькие глазки! У меня раньше был спаниель вот точно с такими же вот глазками. То есть нет, я, конечно, не сравниваю тебя с собакой, боже упаси. Это было бы ужасно грубо. Я имела в виду, что ты мне его напомнил, вот и все. Симона, правда, глаза у Пьеро в точности как у Каспера?
Симона подняла бровь, внимательно оглядела мальчика и лишь тогда ответила:
— Нет.
— Ой, да ведь просто же один в один! — восторженно выкрикнула Адель. Пьеро заподозрил, что эта женщина всерьез думает, будто ее мертвая собака воскресла в человечьем обличье. — Но давайте вернемся к главному. — Она напустила на себя строгий вид. — Мы с сестрой искренне скорбим о твоей дорогой мамочке. Такая молодая и, насколько мы знаем, так прекрасно о тебе заботилась. И главное, после всего, что ей пришлось пережить, подумать только! Чудовищная несправедливость! Женщина, которой есть для чего жить, уходит в мир иной, и когда? Когда она больше всего нужна своему сыночку, бедняжка! Прямо скажу, я уверена, что мамочка тебя безумно любила. Ты согласна, Симона? Ты тоже думаешь, что мадам Фишер безумно любила Пьеро?
