Откусываю симит. Золотистые зернышки кунжута щекотно осыпаются в рукав моей голубой рубашки. Всегда ношу рубашки с засученными рукавами — еще одна глупая привычка. «Ушастиком был, худющим, с белой-белой кожей. У меня мама смуглая. Когда она гуляла со мной, все думали, что Сария-ханым устроилась няней. Никто не верил, что такой белокожий мальчик может родиться у такой истинно восточной женщины. Мало кто знал, что у меня бабушка по папиной линии русская…» Смеется и говорит, что судьба здорово подшутила надо мной. «Кто знал, что ты влюбишься в русскую? Ты получал знаки с детства…» Целует меня в подбородок, встает, берет меня за руку. Ведет к корме яхты. «Знаешь, если бы не Босфор, я бы не справилась со вчерашней грустью. Его воздух наполнен надеждой, которой мне так не хватает…» — «А она у тебя есть. Разве наша любовь — не надежда?» «Это другое… Моя надежда — это… ммм… Если даже мир исчезнет, мы все равно найдем друг друга… Если даже исчезнут ночи, мы будем светиться звездами в дневное время… Вот какая моя надежда». Яхта прогудела. Приближаемся к берегу…
…До Стамбула жила в ожидании. В томительном ожидании стука в дверь. Она курила в приоткрытое окно, прислушиваясь к шуму на лестничной площадке. Она доставала из духовки сливовый пирог, прислушиваясь к шуму на лестничной площадке. Она отдавалась нелюбимому мужчине с веснушчатыми плечами, прислушиваясь к шуму на лестничной площадке. В дверь стучали. Не те, кого она ждала…
Мирумир продолжала надеяться. Надеяться на то, что появится человек, который прижмет к груди, уверенно скажет: «Собирайся, мы уезжаем». Он скажет, и она, набросив на плечи бархатно-лиловый пиджак, уйдет. За ним, с ним. За судьбой.
Уйдет вопреки планам, обстоятельствам, трезвости разума… Ночами часто просыпалась от того, что ей чудились заветные слова из песни свободы. «Собирайся, мы уезжаем». Вскакивала с кровати, бежала в прихожую, где, кроме спящего рыжего кота и волнующихся сквозняков, никого не было. В итоге Мирумир решила сама отправиться за счастьем. Если счастье не идет к тебе, то ты сам должен пойти навстречу счастью…
Срывает с ног ботильоны с атласными шнурками. Широко размахнувшись, бросает обувь в Босфор. Ярко-малиновая парочка несколько секунд качается на волнах, после чего исчезает в глубинах пролива. «Что ты делаешь?! Не жалко обувь?» Я поднимаю ее на руки, осторожно сажаю на один из камней набережной. Под ноги подстилаю свою ветровку. Сегодня в Стамбуле похолодало. Весна морочит жителей мегаполиса своим непостоянством. «Плевать на ботильоны. Думаю, для сэра Пола Смита это большая честь. Теперь его детище покоится на дне Босфора…»
Сажусь рядом с ней. Закуриваю. Наблюдаю за проплывающим паромом. «А я думаю, Смит не будет в восторге от твоего поступка. Ну, как минимум, из экологических соображений». Улыбаюсь, обнимаю ее. «Да ладно тебе… „Не надо уделять одежде много внимания. Не зацикливайтесь на ней, а то сойдете с ума“. Знаешь, чьи слова?
Да-да, Смита. Считай, выбросила обувь, чтобы не сойти с ума…» — «Нас уже и без того считают чудаковатыми. Так что боты можно было не выбрасывать» — «А разве это плохо? По-моему, нет ничего хуже, чем быть как все…» Соглашаюсь.
Встаю с камня, надеваю ветровку. Снова поднимаю ее на руки. Такси в двух десятках метров от нас. Мирумир необычайно легка. Будто в ней нет ничего, кроме пудинговой души и морского ветра. Пока добираемся до такси, она дремлет на моем плече. Согреваю Мирумир в объятиях счастья, осознавая, что мне наконец-то удалось поймать ту самую редкую бабочку. Бабочку с крылышками цвета настоящей любви…
* * *
…Весной дождь пахнет надеждой. В нем нет необратимости потерь, как в осадках других времен года. За весенним дождем не хочется наблюдать со стороны, погрузившись в атмосферу домашнего уюта. Под ним хочется жить, любить, надеяться. Считать капли, сбиваясь со счета, ловить их языком, запоминая вкус свежести новой поры. Весенний дождь похож на мятный коктейль с кубиками льда. Коктейль из весны, так напоминающий лето…
Дождь застал нас по дороге домой. Неожиданно забарабанил по крыше такси, призывая выйти из укрытия. Поиграть с ним. Водитель в панике включает «дворники» — за густой завесой небесных слез исчезла дорога. «Полюбила весенний дождь еще в Москве. Для нас, жителей холодного мегаполиса, он много значит. Ведь следом за весенним дождем появляется солнце. А солнце — это пинок под зад приставучим морозам…»
Опускает стекло, высовывает голову, вдыхая дождевую пыль. Прозрачные капли свисают с ее ресниц, падают, разбиваясь на щеках, стекают с подбородка на желтую блузку. Она откидывает со лба намокшую челку, поворачивается ко мне. Счастье плещется в ее глазах. «Есть идея… Как относишься к прогулке под дождем?» Не дожидаясь ответа, прошу остановить машину. Расплачиваюсь с таксистом. Открываю дверь. Выходим из желтой машины прямо посередине дороги.
Находимся в центре Стамбула. Бежим в сторону парка. Наступаем на лужи, отчаянно хохочем, держась за руки. Ее мокрая блузка прилипла к телу, облегая твердые соски. Воротник моей куртки промок, потеряв форму. Нам было наплевать на все и вся. На то, что причин для нашей разлуки больше, чем поводов для того, чтобы остаться вместе. На то, что наша любовь родилась на краю света, а мы встретились наперекор судьбе. На то, что «трамваи не ходят кругами, а только от края до края». Мы задыхались от нежности, связывая наши сердца салатовой лентой весеннего счастья. Мы не думали о том, что приготовило для нас завтра и сколько времени отведено нашей love story. Жили мгновением, соблюдая один-единственный закон. Закон желания. Погружались в безумства, не думая о последствиях. Весна — пора безумств, лишь отдавшись которым возможно сполна насладиться счастьем. Пусть и самым мимолетным…
…По жизни сводит не концы с концами, а ожидания с надеждами. Убегает от пресной жизни. Каждый ее день расписан надеждами. Каждый ее вдох-выдох — это надежда. «Разве есть альтернатива? Живем во имя оправдания своих надежд…» Мирумир ждет дня, когда вернется в Стамбул навсегда. Синоним ее нынешних надежд — слово forever. «Я вернусь, чтобы похоронить здесь прошлое». Стамбул привык к подобным захоронениям. Не зря его воздух насыщен историей, историями. Стамбул — самый грандиозный многотомник человеческих судеб. «В день, когда расстанусь с болью прошлого, запущу в небо над Босфором воздушного змея с желтым шелковым хвостом. Выпущу душу из клетки обстоятельств…» Мирумир говорит, что заберет кое-кого из прошлого. Частичку себя. И всё. Она знает: для прошлого в настоящем места ограничены.
Спрашиваю, есть ли для меня место в будущем? Промокает белоснежной салфеткой вишневые губы. Кладет голову мне на плечо. С неба сыплется редкий дождик. Собирает капли в ладонь. Смятая салфетка намокает, уменьшаясь в размерах. «Разве мир возможен без света?..»
Забрались на одну из самых высоких точек Стамбула. Вершина азиатского холма Чамлыджа. Здесь проникаемся тихой песней Золотого Рога. Пролив окутан предзакатным туманом. Он усталый. Засыпает рано, чтобы еще раньше воодушевить нас своей утренней красой. На вершине Чамлыджи хочется молчать. Вытягивать руки вверх, нащупывать пушистые облака. Рисовать на небе мечты, прямо под носом Аллаха. Турки говорят, если встретить рассвет на Чамлыдже, то можно услышать голос «небесного падишаха».
Она срывает сиреневые цветы в зеленой траве, а я думаю о нас. Сможем ли сохранить любовь в настоящем? Сможем ли уберечь чувства от внешних посягательств? Мирумир забирается ко мне на колени, задает вопрос. Ее пальцы пахнут цветочной пыльцой. «Светусвет, ты никогда не задумывался, почему Бог дал нам одно сердце?» Вглядываюсь в Босфор, получаю от него ответ. Озвучиваю вслух. «Потому что другое он отдал кому-то другому, и каждому из нас предстоит найти его. Найти, полюбить, воссоединиться…»
Дождь усиливается. Укрываемся моей кремовой курткой. Туман рассеивается. А вместе с ним и мои сомнения…
…Один-единственный вопрос ко времени. «Что будет дальше?» В нем нет страха перед завтрашним днем или шквальными ветрами отчаянья. В нем нет желания заглянуть в книгу будущего или изменить неизменное. В вопросе Мирумир нет ничего, кроме надежды. Надежды на то, что у истории настоящего будет продолжение в будущем. Надежды на то, что соль Босфора по-прежнему будет сладкой, а чайки над проливом так же радостно будут встречать рассветы.
На улице почти не снимает очки. «Солнце не должно увидеть отчаяние в моих глазах. Живущее во мне независимо от меня. Оно живет рядом с мыслью о том, что скоро возвращаться в Москву…» Там, в не верящем слезам городе, будет жить снами. Жить — во снах, существовать — в реальности. «Знаешь, в детстве я рисовала свои сны. Ложилась в кровать, укрывалась мягким одеялом и начинала рисовать. Рисовала мыслями что-нибудь красивое. Как только рисунок был готов, засыпала. И мне снилось то, что я придумала… Вне Стамбула буду рисовать вас». Дарю ей наволочку с рисунком счастливого настоящего. Рассвет в Стамбуле, контуры минаретов, силуэты первых чаек. «Обещай, что будешь засыпать на ней». — «Обещаю»…
