Он замолчал.
— Слушай, мы идём неизвестно куда. Убежали неизвестно от кого. Ты ничего не хочешь объяснить толком. Может, я вообще — пошлю тебя нафиг и, — Дина покрутила головой, — пойду вон, в кафе. Пить хочу. И есть хочу тоже!
Конечно, она врала. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас остаться одной в этом пустом страшном месте. Дина огляделась. Широкая улица, на которую они свернули, была разрезана тусклыми полосками трамвайных путей на две половины, и нигде — ни впереди, ни позади — по-прежнему не было заметно никаких признаков жизни. По-прежнему совсем отсутствовали автомобили. Она ещё не увидела ни одного, пусть даже и неподвижного.
— Машин нет, — удивлённо озвучила она последнюю мысль.
— Нет, — согласился Алекс. — Никакого транспорта, совсем. Я как-то добрался до аэропорта, так там ни одного самолёта. И вообще — очень неприятное место.
Он внимательно посмотрел на Дину и решительно кивнул.
— Хорошо. Давай зайдём в кафе. Не уверен насчёт еды, но попить-то мы сможем. Я расскажу то, что знаю, только ты не пугайся.
«Не пугайся». Девушка была напугана так, что сомневалась, можно ли добавить ещё больше страха в происходящее.
В небольшом, на четыре столика, зале царил загадочный полумрак. Алекс, не задерживаясь в дверях, прошёл к большому окну и сгрёб пластинки опущенных жалюзи в кулак, а потом с силой дёрнул вниз. Жалюзи оборвались и с металлическим шорохом, скрипя по простенкам пластинками позолоченного алюминия, соскользнули вниз. Стало значительно светлее.
— Ты зачем? — поразилась такому варварству Дина.
— Темно. Оно предпочитает мрак.
— Какое «оно»? Что это значит? — Девушка догадалась, что речь идёт о том, кто издавал жуткий звук в супермаркете. Воспоминание заставило её передёрнуться.
— Погоди.
Алекс деловито направился за стойку, чем-то там погремел, и на бежевой пластиковой столешнице появились две чашки, горка пакетиков с крекерами «Тук» и орешками. Кофейный автомат тихо загудел.
— Повезло! — взлохмаченная голова парня возникла над стойкой. — Электричество тут часто глючит. Иногда чайник можно час греть, а чаще всего напряжения просто нет совсем.
— И как же ты тут живёшь, костры разводишь, что ли?
— Нет. Огонь тоже не всегда ведёт себя так, как должен. Подожди минуту…
Он исчез за блестящим боком старого аппарата. Там зашипело и зафыркало.
— Забирай!
Вид у Алекса был почти победоносный. От кофе шёл парок и дурманящий аромат. Дина осторожно взяла чашки и медленно, стараясь не расплескать, отнесла к столику возле окна. Алекс появился с бутылкой колы и пластиковыми стаканчиками.
— Это тебе, — он придвинул крекеры поближе к Дине. — Мне… я могу не есть. И не пить, но иногда хочется.
— Господи! — она не донесла к губам кофе. — Кто ты такой?
— Это сложно.
Алекс перевёл взгляд с её лица на свои руки, обнимавшие пузатую чашку из дешёвой белой керамики.
— Вероятно, я такой же, как и все здесь, как и ты. Но не совсем. Я сам не слишком многое понимаю. Если бы ты не начала вспоминать так быстро, а задержалась здесь надолго, то тоже узнала бы, что можешь подолгу не есть и не пить. Можешь не спать. А со временем перестала бы так остро ощущать холод и боль. Но тебе повезло, у тебя есть шанс вернуться…
Дина смотрела, как он делает мелкие, осторожные глотки кофе. Грустное лицо парня не перестало временами мерцать, но она как-то притерпелась к этому странному явлению. Возможно, слишком быстро и совершенно непонятно почему. Увиденное и услышанное постепенно заполняло пустоту в её голове, смягчая страх. Оказывается, даже самые невероятные объяснения не пугают так, как пугает полная неизвестность.
— Ага, ладно, все мы люди-человеки. А теперь давай про «оно», пожалуйста.
— Так я же и хотел…
Парень посмотрел на неё с тревогой и почему-то с жалостью. У него были необычные глаза — вроде бы серые, но слишком тёмные. «Наверное, именно про такие говорят, что они глубокие», — подумалось Дине.
— Оно, они, это… Не знаю, как назвать или описать. Существо или сущности? Тоже не знаю. Но днём они охотятся за некоторыми из таких, как ты. Не за всеми. Почему и как выбирают — непонятно. Чем ближе к западу и к закату, тем опаснее станет. Понимаешь, кроме тех людей, кто здесь давно, есть другие, они появляются каждый день. Некоторые выбирают запад. Неосознанно, инстинктивно идут за солнцем. И начинают вспоминать. И если успеют вспомнить — возвращаются. А другие выбирают восток. Они ничего не вспоминают, просто идут туда весь свой день, и на закате оно их забирает. Уводит с собой. Навсегда. Им ничего не грозит, их никто не трогает. И только немногих оно старается схватить, удержать во тьме сразу, ещё днём. Не позволить вернуться. Таких, как ты. Единственное, чего оно всегда избегает — свет.
— Ну, хоть так, — Дина пыталась переварить рассказ Алекса. — Будем держаться на свету. А тебе какой резон со мной возиться? Ты всех, что ли, провожаешь? Или ты здесь живешь? — Она бросила взгляд за окно.
Предположение выглядело безумным. Но не безумнее того, что она не узнала своё отражение в зеркале и помнила назначение всего, что её окружало, но не себя саму.
— Живу я в центре. А провожаю всех, кого встречу. И на запад, и на восток иногда. А что здесь ещё делать? — Алекс пожал плечами. — Хорошо, если получится держаться на свету. Но ты вспоминай, пожалуйста. И не молчи. Когда говоришь, вспоминается быстрее, проверено.
— Ладно, я попробую, — согласилась Дина.
Но слова не шли. О чём говорить, она не представляла. Всё это казалось ей подозрительным. Как и сам Алекс.
— А где нужно ловить закат? Есть место какое-то специальное, или всё равно где?
— За большим стадионом, на намыве возле залива. Все идут именно туда. Это довольно далеко, вот почему я говорю, что времени у тебя немного. Правда, — Алекс тоже выглянул в окно, — твой день обещает не быть слишком коротким.
Дина непонимающе уставилась на него:
— Что ты имеешь в виду?
— Мне кажется, — смущённо отозвался Алекс, — что продолжительность дня здесь для каждого своя. Бывает так, что для одного солнце мчится по небу, как олимпийский бегун, а для другого — еле ползёт. И день, по ощущениям, растягивается до нескольких. Но такие — самые опасные. Устанешь, решишь поспать по привычке, а проснёшься уже в темноте. Или — уже не проснёшься. Тьма-то не спит.
— Звучит бредово, — честно призналась она. — А откуда ты знаешь, что если я всё вспомню, то вернусь?
Дина поднялась из-за стола следом за своим спутником, и вопрос прозвучал тогда, когда он уже повернулся к ней спиной.
Парень остановился, съёжился, приподняв плечи и сгорбившись, словно слова были чем-то материальным и ударили его прямо между лопаток, в синюю, заполненную пухом «сардельку» прошивки жилета.
— Знаю, — не оборачиваясь, глухо ответил Алекс, — потому что видел. Тех, кто успел вспомнить, и тех, кто не успел.
От его тона, от того, что он не повернулся к ней лицом, от резанувшей ухо беспомощности в голосе Дине стало не по себе, но она всё же продолжила:
— Так, может быть, мне не стоит торопиться? Может быть, лучше и не вспоминать? Оставить всё как есть? Ты же, вон, живешь себе…
Он обернулся так резко, что зацепил пластиковый стул, который отлетел в сторону, словно живой.
— Ты не понимаешь! — Лицо Алекса мерцало так часто, что у Дины зарябило в глазах. — Ты — точно не можешь здесь остаться, ведь Тьма уже тебя выбрала! Или ты поймаешь последний луч, когда всё вспомнишь, или…
Он замолчал и отвернулся, шагнув к дверям.
— Пошли, — буркнул уже на ходу, — я не вру. У тебя мало времени.
Казалось бы, после еды и горячего кофе Дину должно было немного отпустить, тем более, что она больше не металась в этом странном городе в одиночку, но в груди продолжала дрожать тонкая струнка пережитого ужаса. Любая мысль на тему болезненно-неразгаданной тайны собственного «я» могла эту струнку задеть. И тогда она грозила зазвенеть новой волной страха. Да и последние слова Алекса оптимизма не добавили.
