— Ты чё, козёл вонючий? Срок нам решил добавить? Теперь всё на нас повесят, петух долбаный! Хрен ли ты там в «несознанку» играть стал? Меня снова начали бить.
— Ша! А ну, сдриснули все! — я услышал голос сиплого. Старый зек зашёлся приступом жестокого кашля.
— Пакля, да ты чего? — удивился сопливый уголовник.
— Не будет ничего сегодня. Завтра его, всё равно, в другое место переведут. А после нашей хаты он как выглядеть будет?
— Так как же…
— Никак. Мне малявку скинули. Мусора хотят, чтобы помер он, концы в воду. И угадай, кто виноватым будет? А в малявке отписали, чтобы не трогали мы его. Ответом зеку было молчание.
— То-то. На шконку его положи и не тронь. А ты, Чуча, орать под дверью будешь. Понял?
— А чё я то? — законючил молодой уголовник.
— А ты против?
— Да, я так спросил. Меня действительно уложили на койку, а Чуча принялся орать перед дверью благи матом так, как будто его режут, насилуют и поедают живьём одновременно. Утром меня выволокли из камеры и вручили пакет с моими вещами, а потом сообщили, что повезут к следователю. Меня под руки вывели из изолятора. Но на улице меня дожидалась не газель, а вполне обычная полицейская машина — ВАЗ десятой модели с проблесковыми маячками. На ней меня привезли в новое современное здание с большими стеклянными фасадами и российским флагом на крыше. Никакого облегчения я не почувствовал. Новизна и неизвестность происходящего пугали. Меня опять вели по коридорам, но вместо лестниц меня подняли вверх на лифте. Длинный коридор по которому меня вели был заставлен металлическими шкафами, а около входа сидел дежурный в полицейской форме и с автоматом. Колорит скучному коридору, отдающему канцелярщиной, придавал крупный детина в наручниках, который расположился на мягкой скамейке возле первой двери в коридоре. Рядом с ним стояли два ничем непримечательных человека в гражданской одежде. Меня отвели в самый дальний кабинет. В небольшом помещении располагались два человека за столами, которые стояли так, что следователи оказывались лицом друг к другу. Во всём происходящем был один плюс: я понял, что здесь меня бить не будут. По крайней мере, не будут лупцевать так, как в том самом изоляторе временного содержания.
— Здравствуйте, Максим Валерьевич, — поприветствовал меня человек с усталым лицом. — Присаживайтесь, пожалуйста. Следователь мне представился и указал на стул. Страшным он не выглядел Его коллега за соседним столом был очень занят: он одновременно заглядывая сразу в три раскрытые папки и перелистывая страницы, что-то быстро набивал на клавиатуре компьютера. Он явно торопился и никакого интереса к моей персоне не предъявлял. Я опасливо присел и на поздоровавшегося со мной человека. У меня болело всё тело и чувствовал я себя ужасно, но какие-то неведомые внутренние резервы придавали мне сил и бодрости.
— Я следователь по особо важным делам майор Бандаров Михаил Николаевич. Ваше дело передали мне. Можете ознакомиться. Он подвинул ко мне какой-то бланк с печатью. Я пожал плечами, всё равно я в этом ничего не понимал. Следователь ободряюще мне улыбнулся.
— У вас какието вопросы?
— Меня теперь сюда каждый день будут возить или в другую тюрьму переведут?
— Нет, вы сейчас пойдёте домой. Обвинение с вас снято. Вот. Следователь подвинул ко мне вторую бумажку.
— А вам не сказали?
— Нет, — ответил я опешив. Я не почувствовал никакой бурно радости. Только внутреннее онемение. Я не мог поверить в то, что слышу.
— Не может быть. Я уже сам поверил, что меня уже не выпустят.
— Я от имени правоохранительных органов приношу вам извинения. К сожалению и в нашей работе случаются ошибки.
— Ничего себе ошибки.
— Вы поймите. На вас указывали все косвенные улики и доказательства. Достаточно было получить о вас признание и всё — дело готово. Слишком уж много странностей во всём этом деле. Вы видели девочку. Потом внезапно находите её труп и опознаёте его.
Хотя даже с головой опознать её практически не возможно. Слишком сильные повреждения. Ваша странная активность, опят же.
— А что же тут странного? Я просто хотел помочь.
— Вот это и странно. Вы же ей чужой человек. Я промолчал. Откуда он может знать о том, кем для меня внезапно стала Ева.
— И чего же тогда выпускаете?
— Нет против вас улик, — спокойно ответил следователь. — Тем более алиби у вас есть.
— Это как это?
— Ну, вы прямо как будто сторону своего обвинения заняли. Всё просто. Камеры видеонаблюдения и свидетельские показания.
Документация. В офисе вашей компании много камер. Мы буквально по минутам смогли отследить все ваши перемещения. Тоже самое в ночном клубе в пятницу, когда девушка пропала. Данные из службы такси, которая вас доставила. Видеокамеры в вашем доме. Данные из службы скорой медицинской помощи и больницы. Опять камеры в вашем доме и офисе. У вас не было времени чтобы похитить и убить девочку. И… Следователь замялся.
— У вас оказались неожиданно сильные покровители.
— С работы, — удивился я.
— Нет. Боюсь, там для вас, наоборот, камень за пазухой держали и зубы точили. С вашего позволения я не буду углубляться. «Вот сволочи!» — подумал я. — «Это кто же меня так подставить на работе?».
— В вашем деле слишком много «но». Я хотел бы сам услышать от вас по возможности полный и честный рассказ о событиях. Ваша странная клиническая смерит и кома, после которых, вы, как ни в чём не бывало, сбегаете домой. И самое главное о том, как вы нашли труп.
Поверьте, вы этим очень поможете следствию.
— Если буду говорить одну лишь правду, то всё равно не поверите.
— Ещё раз повторю: в этом деле слишком много странного. Но ваше странное, оно страннее всего остального. Рассказывайте. Я немного посмаковал радостную новость об освобождении. По-моему, это усталый майор ничуть не лукавил. Оставалось ему только поверить.
Я рассказал ему подробно всё, что было происходило со мной за эти две с половиной сумасшедшие недели. Он внимательно слушал, задавал наводящие вопросы, уточнял. Я ему рассказал всё, включая историю со старым беспризорным псом. Единственное что я утаил, так это мои фантазии или навязчивые ведения, посещавшие меня во время, когда я занимался сексом. Не знаю, сколько времени прошло, но когда я закончил. Следователь прежде всего заинтересовался тем, что меня били оперативники. Он еще несколько раз уточнил детали, а потом спросил:
— Вы заявление на них писать будете?
— Буду. Только, если можно, то я сейчас домой пойду. А заявление позже напишу.
— Хорошо. Сами доедете до дома? Ничего не случиться?
— Доеду, — заверил я его. — Всё что могло со мной уже случилось.
— Вам все вещи вернули?
— Нет. У меня нож был швейцарский «Viktkrinox». Я всегда его ношу.
Вот у меня чехольчик есть. Я достал из пакет брючный ремень и продемонстрировал чехол из толстой кожи в котором уже не было ножа.
— Бывает. Я распоряжусь, чтобы вам вернули. А пока давайте документики подпишем, и я вас отпущу. Я трясущимися руками подписывал бумаги, едва разбирая, что в них написано. Но всё равно я не мог их внимательно прочесть. Мне мешало моё состояние. Желание вырваться из этих душных стен и поскорее добраться до дома буквально разрывало меня на части. Справившись с формальностями, я покинул это здание со стеклянным фасадом. Я вышел из пункта пропуска или проходной на улицу. По левую сторону от меня была остановка. Но я не мог сориентироваться где я нахожусь. Я даже не проверил есть ли у меня деньги ил карточка на проезд. Сил для того чтобы радоваться и кричать уже не было. У меня подкашивались ноги. Я всё же собрал волю в кулак и самым быстрым шагом, на который только был способен, двинулся прочь от ворот. На встречу мне двигались группа молодых ребят. Я бы так и не обратил на них внимания, если бы они не встретили меня плотной стенкой и приветствием:
— Привет, козёл! Этот говорил высокий спортивный парень. Очень симпатичный и видный. Девушки по таким сохнут. Отбитые мозги всколыхнулись и выдали мне результат. Этого парня я видел два раза. В квартире Евы, когда там оказался первый раз, и во время визита в кафе Ассоль. Это был бойфренд моей Евы.
— Ну, что урод. Отмазался? Денег у тебя много? — продолжал парень. В лицо мне летели слюни. Парень практически стоял ко мне вплотную.
Я пытался собраться с мыслями. Меня толкнули, и я не удержавшись завалился вправо на бетонный забор, огораживающий здание следственного управления. От второго удара ногой в голову я едва успел прикрыться. Меня схватили за волосы и потащили по неровному асфальту. Опять мне было очень больно. Удар, удар, ещё удар. Уже не надеясь на спасение, я старался прикрывать все что успевал. Меня били не для того чтобы причинить мне боль. Меня били для того, чтобы убить. Говорят, что у человека перед смертью проноситься вся жизнь. А я только успел подумать: «Ёбышки-воробышки», и потерял сознание.
