Первый. Это около школы?
Второй. Ага. Второго слева узнал?
Первый. Второго слева? Нет.
Второй. Это ты.
Первый. Я? Нет. Неужели я?
Второй. Ты. А третий Оська Павелецкий. Он уехал в Израиль.
Первый. Это не я.
Второй. Ты. Хотя черт его знает. Стоишь почти спиной. Подарить?
Первый. Не надо. Давай договоримся — не вспоминать. Будем считать, что я забыл все. Вот тебя вспомнил, а остальное забыл. Отрезано. Все равно. Я столько забыл. Теперь уже не вспомнить. Еще десять лет проживу, наверное, собственное имя забуду. Коля! Как живешь?
Второй. Ничего, очень интересно. У меня в жизни все было.
Первый. А у меня ничего не было. Одна работа.
Второй. Хорошо было. Какие бабы были… У тебя много было баб?
Первый. Немного.
Второй. Я знаю. Я с одной твоей бабой знаком. Она мне про тебя рассказывала.
Первый. Кто это?
Второй. Неважно.
Первый. Я тебя спрашиваю.
Второй. Да ты ее, наверное, тоже забыл.
Первый. Ну кто, кто? Ну говори, кто? Ну кто? Ну кто?
Второй. Крашан.
Первый. Откуда ты ее знаешь?
Второй. Я многих знаю…
Первый. А что рассказывала? Плохое?
Второй. Слушай, а ты правда такой занудный или со мной притворяешься?
Первый. Я устал. Знаешь, я все время усталый и никак не могу отдохнуть… Пустая, пустая жизнь.
Второй. Ну, у тебя ИМЯ.
Первый. Я ничего вспомнить не могу. Что было в жизни? Ничего не было. Как будто снимают про меня кино, а я его только смотрю, а сам ничего не делаю. Смотрю, смотрю, и надоело оно мне, и уйти нельзя… Вот была Крашан… Я ее помню, и себя с ней помню, но как-то не по-живому. Не телом, не сердцем, а как картинку. Киноэпизод. В Париже я месяц жил. Хожу там и думаю: вот событие в жизни — я в Париже. А не ощущаю, опять как кино. Стою ночью на набережной и ногами стучу в землю, мол, вот я стою в Париже. Это сейчас происходит, я тут. Ногам больно, а в голове все равно кино, кино, плоская картинка: стоит человек ночью на набережной и бьет ногами в землю. Вот ты, по-моему, умеешь наслаждаться.
Второй. Я умею.
Первый. А я не умею.
Второй. А я умею.
Первый. А я не умею. И не хочу.
Второй. Хочешь. Только боишься. Ты от жизни ничего не откусил. Зубы боялся ломать, а они у тебя сгнили.
Первый. А у тебя?
Второй. Я все переломал. Но вку-усно пожил.
Первый. Скажи откровенно, чего ты вдруг ко мне пришел?
Второй (смеется). Повидаться! Я все свое сожрал, но у меня мало было. А у тебя много и все равно пропадает. Отдай мне.
Первый (пьяно). Ерунда. У меня ничего нет. Бери! А что ты, собственно, хочешь?
Второй. Возьми меня к себе.
Первый. Что ты мелешь! Куда к себе?
Второй. С тобой работать. Я буду что хочешь делать…
Первый. Тебе это не надо. Нет! А ты кто?
Второй. А кто хочешь. Всем был. Журналист, фотограф, администратор, шофер, тренер по боксу, затейник, старший лейтенант. Возьми, я хочу с тобой.
Первый. Не понимаю. Все от меня чего-то хотят, а у меня ничего нет. А они чего-то ждут, ждут… а потом обижаются. Я же от тебя ничего не хочу.
Второй. Мне бы хоть кусочек твоих возможностей, что бы я сделал!..
Первый (не слушая). Ничего я не хочу.
Второй. Когда я в первый раз сказал в компании, что мы с тобой однокашники, меня оборжали. Ладно! Я припомнил некоторые подробности, некоторые фактики, детальки нашего отрочества — тогда ржать стало труднее и меня стали слушать. А потом уже просили рассказать о тебе. А я кобенился и не всегда соглашался. Я ничего не врал. Я действительно тобой заинтересовался. Я все про тебя читал, я смотрел все, что ты делаешь, я следил за всеми твоими передвижениями. Потом я стал подбирать за тобой женщин — ты оставишь, я возьму. Одну я даже отбил у тебя. Она ушла, но ты не знал, к кому. Она ко мне ушла. Я твоим именем с ними и знакомился. Как бывший друг. Я от твоего имени заказывал такси, и мне давали в пять минут. Я устраивался в дома отдыха, ходил на просмотры. Последний год я читал лекции о тебе и зарабатывал приличные деньги. Я знаю тебя как облупленного, и твои вскрики, что тебе, дескать, плохо, на меня не действуют. Ты в порядке. То, что тебе надо, ты рано или поздно получаешь. И при этом тебе как-то удастся не замараться. Ты не подлец — это правда, подлец, скорее, я, но ты и не человек и все человеческое тебе чуждо. Ты слизняк, слабак и головастик. По у тебя есть имя. И его жуют и жуют, год за годом. И я им живу как паразит. Что это такое? Обман? Ты обманщик.
Первый. Я чувствую, что ты меня хочешь обидеть, но это неважно. Важно, что ты прав. Я служу своему имени, и страх не оправдать его отделяет меня от людей. Оно не мое, оно надуто какой-то посторонней силой. Я ненавижу его.
Второй. Ладно, не хнычь! Давай запишем твое интервью. (Достает из сумки портативный магнитофон.)
Первый. Я не хочу, я не буду.
Второй. Будешь. Мне нужно для лекций. Только не ной, говори что положено. Ты же удачник, вот и рассказывай. (Включает.) Скажите, пожалуйста, несколько слов о вашем детстве. Где вы учились?
Первый. Иди к чертовой матери.
Второй. Это мы сотрем. (В микрофон.) В каком городе, в какой школе вы учились? Поддерживаете ли вы сейчас связь с вашими бывшими соучениками?
Первый. Иди к чертовой матери.
Второй. Это мы сотрем. (В микрофон.) В вашей работе, наверное, бывает много забавных случаев, расскажите один из них.
Первый. Я не буду говорить, выключи машину.
Второй. Почему это ты не будешь? Почему ты не хочешь помочь старому товарищу?
Первый. Потому что я не могу. Мне самому нужна помощь. Я в беде. Один.
Второй. Врешь, ты в порядке. У тебя имя.
Первый. Заткнись. Ладно, включай! (В микрофон.) У меня давно ничего не получается. Вы идиоты, если этого не замечаете. Впрочем, вы это замечаете, и вы не идиоты. Но вот что я хочу вам сказать: когда у меня получалось, — а у меня получалось, в этом я уверен, — так вот, когда у меня получалось, я ни разу не сумел потребовать за это награды. Я испытывал не гордость собой, а благодарность к тем, кто при этом присутствовал…
Второй. Хорошо.
Первый. Подожди, я вспомнил. Когда приходило так называемое вдохновение, я чувствовал, что исполняю не свой замысел, а другой, несравнимо больший и значительный. На мгновение все, абсолютно все становилось понятным и стройным, и мне казалось, что я в силах объяснить это всем. Поэтому в глубине души я никогда не мог связать вдохновение со своим именем. Это было не из меня, а откуда-то, через меня. И только в эти моменты я искренне любил людей и чувствовал оправдание нашего общего существования. Только после этого я мог по-настоящему любить женщину. Я исполнял свой долг и получал короткий блаженный отдых. И я был легок, весел и неутомим. А потом снова из глубины, изнутри приходил беззвучный приказ и возникал напев. А потом все подменилось. Потому что меня научили связывать это со своим именем и с людьми. Теперь много-много приказов от разных людей, а напева нет и не будет.
Второй (выключает). Пошла мистика, поповщина…
Первый. Это искусство, и я согрешил, забыв о нем. И я расплачиваюсь.
Второй. Ты эгоист. Зажравшийся эгоист! Тебя бы в мою шкуру. Я много нахватал. Я много могу. У меня все есть. Но чего мне это стоило! И стоит. Каждый день! Все, что я сделал, я сделал сам, без помощи высших и низших сил. Я разбивался в лепешку для людей, чтобы люди сделали хоть что-нибудь для меня. Почему же они не шепчут мое имя? Почему ты с трудом вспомнил — Овчинников? Почему ты мне ни разу не позвонил за столько лет? Ведь мы с тобой встречались, и я тебе дал телефон, но ты забыл и встречу, и телефон.
Первый. Забыл, извини…
Второй. Не извиняю. Позвони мне!
Первый. Ладно.
Второй. Сейчас! Позвони, пожалуйста. Я прошу!
Первый. Куда?
Второй. Мне позвони. Овчинникову. Возьми трубку, позвони!
Первый. Не надо истерик.
Второй. Я серьезно. Без истерик — позвони! 71-81-14. Попроси Овчинникова.
Первый. Ну и что дальше?
Второй. Маме будет приятно. Позвони и назовись. Для старой мамы будет праздник, что ее сына спрашивает такой человек. Я тебя умоляю! Хочешь, на колени встану?
