— Вам жарко? — поинтересовался пес.
— Мне? — спросил директор, не открывая глаз, — А кто здесь? Кто это спрашивает?
— Меня зовут Берг, — представился пес.
— А-аа, — закивал директор, никак не желая разжмуриваться, — И вы Берг?
— Совершенно верно. Мы с вами тезки.
— Понятно, — олигофренически улыбнулся директор, — И вам нужен мой офис?
— Вы поразительно догадливы! — похвалил пятнистый посетитель.
В голове начальника треста вдруг, словно что-то взорвалось.
— Берите! — вдруг самоотреченно вскрикнул он и вскочил из-за стола, непременно задев его огромным животом. Однако и сейчас глаз он не открыл, а только еще для пущей надежности заслонил их ладошками, как ребенок. Аккуратно, вдоль стеллажей, Берг попятился к двери.
— Вы что же? Так прямо и уйдете?
— Я в домике! — осветил директор, хихикнув, — Я в домике, а вас никого нет!
— Интересная версия, — задумался тезка гендиректора.
Дошаркав до двери, обладатель папахи остановился и замер, словно ныряльщик перед прыжком с трамплина, а после резко одернув руки, открыл глаза. Он увидел, что пес теперь сидит в его кресле и, дымя его же недокуренной сигарой, деловито просматривает бумаги, а двое его сопровождающих с родительским умилением смотрят на своего говорящего питомца. Да еще к тому же он вдруг заметил, что у старика, из-под плаща торчит самый натуральный хвост.
— Я в домике! — произнес Берг твердо, будто хотел убедить в этом и себя и весь окружающий мир.
Пес, оторвался от бумаг, нахмурился, словно вспоминая что-то, и голосом не терпящим возражений произнес:
— Идите! Идите гражданин! И что бы я вас здесь больше не видел!
Берг вышел из своего кабинета и осоловелый, на негнущихся ногах пошел к выходу. В этот момент слева из-за конторки высунулась очнувшаяся секретарша Зина.
— Иван Афанасьевич, — позвала она, видя начальника шагающего точно как луноход по неровной поверхности ночного светила, — Что с вами?
— Тсссс! — Берг испуганно оглянулся в сторону кабинета, — Я в домике!
— Где? — не поняла Зиночка.
— Никого нет, — пояснил начальник, глядя тревожно, куда-то мимо подчиненной, — А я — в домике.
— Иван Афанасьевич…
— И вас Зина нет. Вы мне приснились!..
С этими словами, директор треста вышел из дверей офиса и, рассекая пространство огромным животом, направился вперед не глядя, и не понимая куда идет. Москва, жаркая, ослепительная, гудящая машинами и людьми, расступалась перед ним словно прислуга перед великим императором. Люди с пугливым интересом смотрели на странного толстяка — пешехода, бороздящего тротуар, с перекошенным лицом идиота случайно нашедшего миллион долларов. Иван Афанасьевич шествовал нелогично меняя траекторию, щетинил на прохожих усы и грозно гавкал на кошек, голосом похожим на обрушившийся с высоты жестяной карниз. Свернув на переулок Электрический, он остановил девочку в сиреневой майке и протертых джинсах, которая выгуливала своего пса, породы шарпей.
Директор треста «Латунь» встал перед собакой, явно измученной жарой, а от того высунувшей длинный алый язык и умоляюще спросил:
— Вы тоже Берг?
В ответ собака предупредительно пролаяла. Иван Афанасьевич, состроив гримасу крайнего удивления, задал второй вопрос:
— Но позвольте, а кто же тогда я?
Собака, зарычала и, натянув поводок, напряглась.
— Ах вот оно что? — изумился директор треста, — Ну это у вас не пройдет, — он выпрямился и погрозил шарпею пальцем, — Я в домике!
Тут собака изловчилась и подпрыгнув схватила Берга за рукав. Он закричал страшно и дернувшись всей своей массой, лишился рукава полностью. Далее он планировал с одной обнаженной рукой, всем ее активно демонстрируя.
— Видите? — хватал он зазевавшихся пешеходов, не успевших отбежать на безопасное расстояние, — Видите, что делают? Это же надо? А где спрашивается трактор? Где гипсокартон? А? — и заглядывал подозрительно в глаза.
Спустя час его задержали сотрудники правоохранительных органов, при попытке написать на кремлевской стене, подобранной где-то зеленой краской, лозунг: «БЕРГ — ЭТО Я!!!». При задержании он на все вопросы настойчиво отвечал, что никого нет, а сам он находится в домике. Сумасшедшего директора треста, незамедлительно доставили в психиатрическую клинику имени Кащенко.
— Выходи, — скомандовал розовощекий милиционер раскрыв двери «Козлика».
Мамедов, озираясь раненым шакалом, выпрыгнул из машины и сплюнул на асфальт, кровавый комок. Правый бок, обработанный ментовскими резиновыми орудиями, нестерпимо горел, посылая импульсы боли прямиком в центральную нервную систему. Задержавшие Мамедова сотрудники смотрели на свою жертву с надменным превосходством, явно намереваясь продолжить экзекуцию в отделении.
— За что меня? — взмолился Богдан, изобразив на лице горе такое, словно его родимый кишлак смела снежная лавина, — Я за женщину заступился. Вы бы лучше ту собаку забрали…
— Шевели костылями! — пихнул Богдана розовощекий сержант и тот обреченно двинулся ко входу в отделение. Перед задержанным раскрыли дверь и он, шагнув в полумрак милицейской обители, очутился возле окошка дежурного.
— В обезьянник этого красавца, — отрекомендовал доставивший драчуна защитник правопорядка.
— Где взяли? — поинтересовался дежурный, разглядывая Богдана, как диковинного зверька в зоопарке.
— Избил одного, возле телецентра.
— Пьяный?
— Да нет вроде, — розовощекий сержант Сухарьков нагнулся к окошку, — где ты за последние дни пьяных видел? Все давно с поросячьими мордами по клиникам сидят.
— Да, — вздохнул дежурный, ощущая мучительную ностальгию по алкогольному опьянению. Раньше практически ни один день не проходил у него в абсолютной трезвости, а теперь… — Там сейчас Трилитр вместе с Верой Степановной, допрашивают задержанных по делу башни, — предупредил он направившегося в обезьянник коллегу.
— А мне то что, — равнодушно отозвался тот, подталкивая дубинкой Мамедова.
Они прошли по коридору, небрежно окрашенному краской неопределенного цвета, местами облупившейся, с темными подозрительными крапинками.
— «На кровь похоже» — подумал Богдан холодея. Стены отделения вызвали в нем неприятные воспоминания тюремного существования. На душе стало тоскливо и жутко. Мамедов предчувствуя побои шел на ватных ногах, словно взятый в плен контуженный фриц. В конце коридора они завернули влево и Богдан увидел ряд камер, стоящий напротив них стол, за которым сидела симпатичная рыжеволосая милиционерша, и расхаживающего возле нее милицейского майора. Совершенно лысый, с черепом напоминающим перевернутую трехлитровую банку, майор что-то негромко говорил, а девушка смотрела на него с тоской. Услышав посторонние звуки, трехлитровоголовый повернулся к вошедшим и вопросительно кивнул. Мамедова бросило в жар.
— За драку, — отрапортовал розовощекий сержант, подталкивая Богдана к столу.
— А вот и он! — услышал обрадованный голос Богдан. Он донесся из камеры, напротив которой стоял лишенный волос милицейский майор. Голос с легким кавказским акцентом принадлежал молодому, человеку, который выступил из глубины камеры и уставился на Мамедова любопытными глазами. Черты его были совершенно птичьими. Мамедов попытался припомнить, видел ли он когда-нибудь этого носатого кавказца и совершенно точно вспомнил, что не видел никогда.
— Это ИниПи? — подошел к решетке другой уголовник. Лысый, в красном пиджаке, какие носили бандиты в конце девяностых, он выглядел словно архаический экспонат музея истории развития преступности в России. Богдану он показался, похожим на одного зэка из тверской тюрьмы, по кличке Жгут. Его так прозвали за любовь к удушению своих жертв, любым попадавшимся под руку предметом. Но у Жгута, в отличии от этого, на лысой голове имелась оригинальная татуировка в виде пятиконечной кремлевской звезды, и штихкод под ней с надписью «Сделано в СССР». Это, конечно, был не Жгут. Тем более посажен, душитель, был пожизненно, и следовательно здесь находиться никак не мог. Зато трехлитровоголовый майор, растерянно посматривающий то на Мамедова, то на арестантов за решеткой, был тот самый. Его Богдан узнал моментально.
Это он засадил Богдана пять лет назад, и сейчас казалось даже не помнил его. Но Богдан помнил. Он сразу внутренне обрадовался, что так быстро нашел своего врага. Хищно улыбнувшись, представил он, как раскроит ненавистный череп, топором или еще чем. От таких мечтаний даже бок перестал болеть, а в душе вновь воспрянул подавленный дубинками дух.
— Вы его знаете? — встревожился майор, глядя на задержанного. Он его действительно не узнал. Еще бы, помнить каждого негодяя, пойманного за всю свою милицейскую карьеру. Так кроме этих мерзких уголовных рож, ничего другого и не запомнишь. Хотя что-то в чертах драчуна, показалось Вифе Агнесовичу знакомым.
