Юрик аж подпрыгнул.
— Вы хотите сказать, что мне снова надо лезть в это осиное гнездо?
— Интересно, а как мы иначе туда влезем? Только по твоему хвосту, нравится тебе это или нет.
Юрий все понял.
— А-а! Ну, так бы сразу и сказали, — обрадовался он. — Вот черти полосатые. Это же совсем другое дело. Одно дело — работать бизнесменом, а совсем другое — играть его. Чувствуете разницу?
Вадим ошарашенно смотрел на Юрика. Их, этих артистов не разберешь, то ему нравится, это нет. И какие-то у них на все свои резоны. То ли дело настоящая мужская работа, как у них с Толиком и Петром — все по полочкам, все основательно.
Но осознав, что Юрий полностью «за» их план, Вадим махнул рукой и спросил у Серени:
— Это все? Больше он ничего полезного не рассказывал?
— Для вас — нет. А так — все полезное.
— Угу, — сказал Вадим и спокойно потопал на второй этаж, где они с Петром уже второй час резались в шахматы. Как сказал Вадим, для разминки мозга.
Наутро в кухне собрался «штаб» операции. Надо было детально посвятить в свои планы Юрия, без которого вся операция практически была невозможной.
Компания расселась вокруг стола и приступила к «Большому совету». Толик даже пошутил:
— Нам только трубки мира не хватает! — Но вместо трубки мира в кухне дымили сигаретами сразу несколько здоровенных мужиков, и дым висел такой, что индейцы давно бы в обморок упали. Или вымерли.
Совет закончился через час, и, определив, кому и куда сегодня надо выдвигаться, тянуть с этим не стали.
Юрий неторопливо побрился, надел свой «офисный» костюм и покатил — как напоследок сказал Вадим — «в пасть к Ферзю». Юрий еще никогда не ездил в «офис» без вызова. Но теперь у него не было страха. У него проснулся азарт артиста. Ему больше не нужно было играть роль другого человека, а в мире нет ничего интересней, чем играть самого себя.
В «офисе» только-только начался рабочий день. Спросив, на месте ли Петр Иванович и получив от охранника утвердительный ответ, Юрий попросил доложить о себе. Охранник с бесстрастным лицом — а здесь все охранники были с бесстрастными лицами — поднял телефонную трубку и коротко доложил о визитере кому следует.
Через пять минут Юрик сидел напротив Ферзя, и тот даже не скрывал своего удивления по этому поводу.
— Чем обязан? Мы же вроде все вопросы с тобой уже обсудили. Или что-то стряслось? — Петр Иванович был холодно вежлив, но в его интонациях сквозило удивление — надо же, сам явился, такого в природе еще не наблюдалось.
Юрик состроил самую скорбную мину, на которую только был способен — только бы не переиграть! — и сказал слегка срывающимся от волнения голосом:
— Понимаете, Петр Иванович, я сегодня не спал всю ночь. Я очень долго все обдумывал и пришел к выводу, что вы правы. — Юрик играл вдохновенно. Его голос дрожал абсолютно натурально, и он просто наслаждался этим давно забытым кайфом лицедейства.
У Петра Ивановича от таких признаний глаза полезли на лоб.
— Ты что-то темнишь, парень. — Ферзь говорил жестко и отрывисто. — Я стреляный воробей и меня на мякине не проведешь. Ты вчера был абсолютно искренен, когда говорил мне, что не хочешь больше заниматься бизнесом. И что же такого могло случиться всего за одну ночь, чтобы ты так кардинально поменял решение?
Юрий знал, что его противник не только может разглядеть его насквозь, словно рентген, но иногда каким-то мистическим образом он буквально угадывает мысли сидящего напротив него человека, во всяком случае, как-то слишком точно их комментирует. Поэтому Юрий старался ни на секунду не выходить из того образа, который он тщательно обдумал и взвесил. Все мелочи, необходимые для успешной игры, даже такие необычные, как собственные мысли, Юрий старался держать под контролем. Он знал, что никакие человеческие аргументы типа «я вчера погорячился» или «я передумал» не смогут пробить эту стену, сложенную из кирпичей холодного расчета и практичного, логически мыслящего ума. Был только один, один-единственный аргумент, который чисто теоретически мог помочь Юрию, а заодно и его друзьям. Этим аргументом была жадность. Обычная человеческая жадность. Юрий решил его использовать, авось сработает.
— Петр Иванович, я действительно вчера наговорил много такого, чего не стоило вам говорить, много разных глупостей, но сегодня ночью я вдруг понял, что вы правы — я дурак. Окончательный и бесповоротный. Как-то мне не приходило в голову в последнее время, что человек быстро привыкает к хорошему. Я имею ввиду свою зарплату и все такое. Вы можете мне сейчас не верить, но когда я приехал домой и представил, что вот это все исчезнет, то мне стало так нехорошо, как еще никогда не было. Я не спал, не мудрено, после такого разговора. Бродил по дому. Я понимаю, для вас это все, скорее всего, просто лирика, ничего не значащие слова, но для меня это все серьезно. Очень. Может быть, если еще не поздно, вы позволите мне ничего не менять в моей жизни? Я обещаю вам, что это была минутная слабость, и она больше никогда не повториться. — У Юрия по щекам текли слезы. Настоящие.
Петр Иванович внимательно смотрел на Юрия и в глазах его мерцали огоньки недоверия. Разных людей он видел на своем веку, и жадных, и бескорыстных, умных и дураков, и сейчас он пытался уловить, правду говорит Юрик или врет. Если врет, то почему? В чем причина? Все это было очень странно.
Еще вчера Юрий чуть не бился в истерике, прося отпустить его на все четыре стороны. А сегодня такой вот фортель! Их, этих артистов, действительно не поймешь, потому что — лицедеи. Привыкли на сцене комедию ломать и тащат сцену в реальную жизнь. Вот и думай сейчас, когда он врал — вчера или сегодня. Черт знает что такое!
А Юрий тем временем что-то лопотал о привычке к красивой жизни, деньгах и прочей ерунде. Но Ферзь был непрошибаем. Он по-прежнему пристально разглядывал Юрия, и в его глазах читалась одна мысль — как у Станиславского: «Не верю!» И вдруг Юрия словно молнией ударило. «Вот оно! Есть! Это должно сработать», — мелькнуло в его голове. Он сразу же выключил это коротенькое озарение и привел совершенно неожиданный аргумент.
— Петр Иванович, я серьезно вам говорю, что вчера вечером все заново обдумал. И могу вам сказать еще одну вещь, только вы не обижайтесь. Я вас боюсь, — эти слова Юрий сказал так же тихо, как и вчера просьбу отпустить его из бизнеса.
Петр Иванович откинулся в кресле и неожиданно развеселился. Его вообще всегда веселил чужой страх перед ним, как он считал, выдающимся и неординарным человеком. «О, вот это уже кое-что! Вот этому, пожалуй, можно и поверить. Сложил на досуге наш актеришко два и два, и что-то в жизни новое понял. Похвально. Не зря я его из толпы выделил. Все же что-то в нем есть».
Но вслух он произнес только следующее:
— Обгадился? Так я и предполагал. Ты, что, книжек не читаешь? Там иногда пишут, что в такие дела вход рубль, а выход — два. А ты ведь у нас не смелый воин, нет? — Петр Иванович откровенно издевался. Но Юрику теперь все было нипочем. И он продолжал самозабвенно играть. Получалось талантливо.
— Да, Петр Иванович. Вы правы. Я как-то не учел этот фактор. Ну зачем мне с вами ссориться? Сами подумайте. Мы с вами трудимся вместе уже целый год. Разве я вас когда-нибудь подводил? Нет, ни разу. Я тут проанализировал ситуацию, и у меня вот что получается. Засиделся я на одном месте. Нет там никакого нового движения, а я же действительно актер. В театре много всяких разных ролей, привыкаешь. Видимо, у меня появилась потребность как-то двигаться, развиваться, что ли в вашем бизнесе. Я думаю, в этом причина моей, как бы правильно выразиться, депрессии, что ли. И потом, есть еще одно обстоятельство, но я молчу о нем, по той причине, о которой вам уже сказал. Я боюсь.
— Что там еще такое? Говори, не бойся. Хуже уже все равно не будет.
Юрия передернуло от того, что Петр Иванович даже не пытался скрыть двойной смысл, который он вложил в последнюю фразу. Но надо было действовать напролом, других вариантов у Юрия не было.
— Понимаете. Как бы вам это объяснить. В общем, я не идиот.
Ферзь засмеялся, громко и без стеснения:
— Это в каком смысле?
«Ржет, как сивый мерин, — подумал Юрий. — Хотя, нет, сивые мерины не ржут, а врут. А это примерно одно и то же в нашем случае». Но вслух он произнес почти подобострастным голосом.
— Нет, я не то имел ввиду. Я так сказал, потому что хочу предложить вам свои услуги. Я давно понял, что контора, где я работаю, ну, в общем, с ней что-то не так.
Ферзь вдруг стал очень серьезен.
— Что с ней не так? — Его взгляд шарил по Юрию как прожектор с пограничной вышки.
— Вы опять меня не поняли. С конторой, в принципе, все так. А вот со мной, то есть, с моей работой, не все ладно.
— И в чем это выражается?
