— Грамм, насколько я понимаю, — это краситель для предметного стекла микроскопа?
— Да, да! — Нийл торопился изложить осаждавшие его мысли. — Люди умирают в результате жизни — от совокупности всего, что им пришлось в жизни испытать. Вот почему, если мы сумеем сделать условия человеческого существования благоприятными для жизни, а не для смерти, появится возможность жить до двухсот лет. Ведь верно?
— А что думают об этом твои коллеги?
— В нашей профессии немало идиотов! — Сильные, нервные руки Нийла сделали резкое движение, словно сметая кого-то с пути. — Они утверждают, что я сумасшедший; а я утверждаю, что это они сошли с ума, раз считают, что люди имеют все возможности вести нормальный образ жизни и что на их здоровье не влияют ни неврозы, вызванные денежными заботами, ни инфекционные заболевания, рассадник которых — трущобы.
— Тут Мифф согласилась бы с тобой!
— Я думаю о людях, хотя она и не верит этому, — протестующе заявил Нийл. — Разумеется, я думаю о живых людях. И именно поэтому мне надо жить среди мертвых.
Он взглянул на свои ручные часы.
— Боже мой! Я опаздываю, — воскликнул он, — Мне нужно еще принять душ и переодеться, прежде чем заехать за Линди.
Он уже шел по дорожке сада. Весь энтузиазм слетел с него, как веточка розмарина, которую он щелчком стряхнул с себя. Сердитая морщинка прорезала лоб. Оп снова замкнулся. Приняв занятой, озабоченный вид, спросил небрежно:
— Ну-с, а как твоя затея?
Огорченный внезапной переменой в сыне и легкомысленным тоном, каким был задан этот вопрос, Дэвид ответил не сразу. Не пожалел ли Нийл о неожиданной близости, которая возникла между ними, подумал Дэвид. Не испугался ли он, что отец постарается оказать влияние на его выбор жизненного пути. На решение, которое он должен принять, — продолжать ли ему свои научные изыскания или жениться и начать делать карьеру.
Дэвид не имел ни малейшего намерения так или иначе препятствовать сыну. Нийл сам должен решить, чего он хочет. Это же ясно. Он один знает, что для него важнее всего в жизни. Дэвида тревожила одна только мысль — сохранить тепло их отношений.
— Я многое узнал о себе и о других, — мягко сказал оп. — Но еще больше мне осталось узнать. Я потрясен тем, что увидел в трущобах города. У меня ощущение, будто я увяз в грязной кровавой жиже возле боен и пытаюсь оттуда выбраться. Но я все еще иду ощупью. Если бы только я мог анатомировать зло, подобно тому как ты, Нийл, анатомируешь трупы, то, пожалуй, сумел бы чего-нибудь добиться. Но я все еще не знаю, как бороться с глупостью и алчностью, насилием и предрассудками! Оказывается, многие люди воспринимают войну как неизлечимую болезнь.
— Ты взялся за дело потруднее, чем мое, — сказал Нийл, повернувшись к отцу; в глазах его промелькнула скрытая враждебность, — и почему, черт возьмп, ты думаешь, что сумеешь справиться с этой задачей? Непостижимо! Оставить такую прекрасную должность! Сэр Марк считает, что это явный случай шизофрении, но я-то знаю, что это не органическое отклонение от нормы. Как бы то ни было, чем скорее ты откажешься от своей затеи, тем лучше — таково мое мнение. Не мудрено и в самом деле сойти с ума, занимаясь безнадежной проблемой, вроде той, над которой бьешься ты.
— Я не шизоид. И проблема, над которой я бьюсь, не безнадежна, — возмутился Дэвид.
Они дошли до небольшой серой машины Нийла, стоящей в аллее у ворот. Нийл повернулся к отцу спиной, открыл дверцу машины и наклонился, чтобы достать из ящика шоферские краги. Он натянул одну, затем другую в мрачном молчании, чтобы не допустить возобновления разговора, как понял Дэвид.
Оп вспомнил, что собирался посоветоваться с Нийлом относительно Тони.
— Я вот о чем хотел спросить тебя, — сказал Дэвид поспешно; помимо всего, ему не хотелось, чтобы вспышка Нийла оставила трещину в их отношениях. — Это касается одного мальчика. Возможно, он наркоман. Я наткнулся на него случайно. Хотелось бы помочь ему. Сейчас, конечно, не время объяснять, как и что…
— Это не по моей части. — Нийл сел в машину и включил мотор. — Но если я смогу что-нибудь сделать…
Шуршание гравия на дорожке заглушило конец фразы. Машина тронулась и выехала за ворота. Нийл помахал отцу рукой в перчатке. Давид махнул ему в ответ, испытывая чувство горечи при мысли, что его сын не ценит усилий, потраченных на дело, которое считает безнадежным.
Жалкую фигурку представляла собой Гвен: ее яркие золотые волосы были спутаны, бледное с веснушками лицо искажено горем. Мифф говорила, что она плохо спит, проклиная себя за то, что причинила матери столько горя, и терзаясь несчастьем, в котором сама была повинна.
— Не горюй так, моя милая, — тихо сказал Дэвид, когда ему представился случай поговорить с нею наедине. — Все образуется.
— О папа! — умоляюще произнесла она. — Помоги мне! Я не знаю, что делать.
— Я помогу тебе, детка, — заверил он ее. — Скажи мне как, и я сделаю все, что надо.
Обняв плачущую, прижавшуюся к его груди Гвен, он выслушал историю ее любви. Она рассказала, как изменилось ее чувство к человеку, которого она любила; как горько она разочаровалась в нем и возненавидела его после того, как он ее бросил.
Гвен стояла в нерешительности, словно не хотела расставаться с отцом. Она плотнее завернулась в халат, пряча свою тонкую фигурку: ей казалось, что уже становится заметен округляющийся живот. Ее распущенные по плечам золотистые волосы и бледное заплаканное лицо придавали ей юный и трогательный вид, но покрасневшие и опухшие от слез глаза мужественно встретили взгляд отца.
— Я должна сказать тебе, папа, — проговорила она, и голос ее окреп, — что есть человек, который хочет жениться на мне. Он знает об Арнольде и об этом. — Она взглядом показала на живот.
— А тебе нравится этот человек?
— О, он вполне порядочный, — ответила Гвен с неохотой. — Мы дружим с ним с тех пор, как он пришел к нам рассказать о Робе. Ты помнишь Брайана Макнамару? Он был вместе с Робом в Корее.
— Ну конечно! — Давид подумал о том, как странно переплетаются порой человеческие судьбы и события.
— Он говорит, что любит меня, — продолжала Гвен как-то небрежно, горько, — Я для него — единственная на свете. Если я не соглашусь выйти за него сейчас, од будет ждать, сколько угодно. Да только я колеблюсь. Мне все мужчины отвратительны. Ни одному из них я больше не поверю.
— Твое мнение когда-нибудь изменится, детка.
— Может быть, — устало вздохнула Гвен, — по не думаю. Я всегда буду ненавидеть мужчин за то, что один из них заставил меня страдать.
— Не надо так, дорогая, — просительно сказал Дэвид. — Оставь другим возможность любить тебя.
— Я не позволю Арнольду погубить себя, если ты это имеешь в виду, — с вызовом ответила она. — Когда я выпутаюсь из этой неприятности, я уя{ не поверю больше любовному вздору, который мужчины нашептывают глупеньким девушкам!
Выходя, она послала отцу слабую улыбку, но в ней сверкнуло что-то от прежней шаловливой Гвен.
В течение недели, последовавшей за похоронами Клер, занимаясь устройством семейных дел, Дэвид время от времени вспоминал о мальчике, которого вынес из переулка за ночным кабачком Рокко.
При первой же возможности, покончив с неотложными делами, он поехал в город и направился к дому, где в ту памятную ночь оставил Тони на попечении бабушки.
Он постучал в дверь низенького, выбеленного известкой домика, стоявшего в ряду других разрушающихся трущобных построек, постучал сначала осторожно, потом громче.
— Кто там? — донесся до него сердитый голос.
Дэвид услышал, как звякнула цепочка и заскрежетал дверной засов. Помедлив, пока откроется дверь, он ответил:
— Друг Тони.
— Кто? Я спрашиваю, кто? — ворчливо спросила старуха, вглядываваясь в него сквозь узкую щель чуть раскрытой двери.
— Мое имя Ивенс. Я привел Тони домой той ночью, помните, когда он был ранен. Я просто пришел навестить его.
— Он здоров. — Дверь открылась. Старая женщина, кутая плечи в рваную шаль, пристально смотрела на него. — Что вам нужно?
— Да ничего особенного. — Дэвид улыбнулся, чтобы успокоить ее. — Мне просто хотелось знать, не могу ли я чем-нибудь помочь ему.
— Нет, не можете, — отрезала старуха.
— Можно мне повидать его?
— Нет.
— Кто это, ба? — услышал Дэвид голос мальчика, донесшийся до него откуда-то из глубины дома.
— Шли бы вы отсюда, мистер, — сказала старуха, — нам не нужны шпионы, которые ходят тут и все высматривают.
За спиной старухи появился Тони; он подошел ближе и с любопытством уставился на Дэвида; он не помнил ни его, ни их ночного странствия. На его лице темнел зубчатый шрам, и левая рука висела на перевязи, обмотанная грязной ситцевой тряпкой.
