— Страсть как хочется… — совсем по-детски призналась она.
— Ну так ешьте.
— Как, прямо на улице?
— Слушайте, — сказал я, — оставьте эти позы. Когда хочется персиков, их едят там, где придётся.
— Верно, давайте купим.
Мы купили персиков и, пройдя в пустынный закоулок возле какого-то моста, стали лакомиться сочными плодами, вытирая их моим платком. Они были такие крупные, что их трудно было есть, не вымазавшись соком, и мы смотрели на свои лица и смеялись.
— Какое падение, — говорила она. — Поглядели бы вы только на себя. И это мне преподаватель истории!
— И притом с дамой из «Эксцельсиора».
Наконец, персики были съедены. Девушка вытащила из сумки зеркальце и губную помаду и привела в порядок лицо. И стала той же, прежней — надменное выражение, модный кремовый плащ и стройная фигура снова делали незнакомку далёкой и недоступной для всех, кроме меня, который имел счастье держать её под руку.
Вскоре мы вышли на площадь с памятником кондотьеру Колеоне. Сурово насупив брови, он смотрел прямо перед собой, словно желал показать, что плюёт на такие ничтожества, как я, и на то, что я веду кого-то под руку. Я тоже не остался в долгу.
«Может, ты и сильный, — сказал я. — Но зато ты один.»
* * *
— Итак, вы ждёте?
— Каждый чего-то ждёт, — задумчиво ответила девушка.
— Да, но сейчас мы говорим о вас.
— Правильно, жду.
Мы сидели под тростниковым навесом маленького буфета, в прорезанной полосками солнечного света тени, пили лимонад и зарывали ноги в прохладный песок. Но это был уже не буфет «Эксцельсиора», туда мы больше не ходили.
— Послушайте, — предложила однажды незнакомка, — не лучше ли нам сменить пляж? Этот Старик и мне уже начинает действовать на нервы. К тому же здесь всё ужасно дорого.
— Что касается Старика, — я согласен, но перестаньте, наконец, обижать меня в отношении денег. Я ещё не дошёл до ручки.
Так или иначе, мы оставили квартал казино и передвинулись к западу, к более мелким пляжам и обыкновенным людям. И это была не единственная перемена. С того дождливого утра девушка перестала играть свои роли, по крайней мере со мной, и я с каждым днём заново открывал её — более земную, более человечную и в своём несчастье более привлекательную. Мы стали друзьями, и она уже не разыгрывала и не испытывала меня. Каждый раз, когда её лицо поворачивалось ко мне, оно становилось естественным, простым и открытым.
— А каков тот человек, которого вы ждёте?
— Зачем задавать глупые вопросы? Откуда я знаю, каким он будет.
— Но вы всё же представляете себе этого мужчину в общих чертах.
— Представляю, но не знаю, каким он окажется.
— Послушайте, — сказал я, — я вам скажу. Он представляется вам богатым, очень богатым, красивым, атлетически сложенным, с белыми зубами, как тот, на пляже…
Она засмеялась:
— Только он был женат.
— Поэтому ничего не получилось?
Девушка посмотрела на соседний столик, за которым сидели два мальчугана и важно потягивали через соломинку сироп, и недовольно ответила:
— Как вы любите мучить людей. Я начинаю досадовать, что пожалела вас тогда.
— Когда это вы меня пожалели?
— Тогда, когда вы прошли мимо нас, чуть не стукнулись об ограду и повернули назад.
— Видите ли, мне совершенно не нужна жалость.
— Вы меня не поняли. Вы вообще никогда ничего не понимаете. Я пожалела вас, но не сжалилась над вами; просто вы вдруг показались мне совсем одиноким, а это чувство мне тоже знакомо.
— Возможно, — сказал я, откашлявшись. — Но во всяком случае это ненадолго, потому что долгожданный принц всё же появится. И он будет походить на того типа с пляжа, не правда ли?
— Какое значение имеет то, на кого он будет походить? — с лёгкой досадой ответила девушка.
Потом, помолчав, ответила иным тоном:
— Он должен быть сильным, понимаете? Это очень важно для женщины. Чтобы можно было всюду чувствовать себя с ним легко и свободно, делать, что захочешь, и не заботиться ни о чём и ни о ком…
— Значит, у него будет много денег…
— Вы всё о деньгах говорите. Разумеется, у него должно быть много денег, но это то, что само собой разумеется и о чём не говорят. На этой земле только богатый силён.
— Мне кажется, вы допускаете небольшую ошибку принципиального характера, — возразил я. — Точнее, вы путаете силу с вооружением. Потому что деньги в лучшем случае являются только оружием, а быть вооружённым и сильным — это не одно и то же. К тому же, — и я обвёл рукой дугу приморского бульвара, — даже и на этой земле деньги не всегда самое надёжное оружие. И уж, конечно, не средство, достойное наибольшего уважения. На вашем месте я бы принимал во внимание и такие качества, как сила характера, известный минимум мозгового вещества в голове, честность и ещё кое-что в этом роде.
— Хорошо, — со вздохом произнесла девушка. — Давайте решим, что он будет умным и волевым, честным и эрудированным, и притом богатым. Таким он вам нравится?
— Во всяком случае, это уже более приемлемо, — уклонился я от прямого ответа, потому что мне хотелось услышать от неё совсем другие слова, и она это прекрасно понимала. — Но меня возмущает, что живая девушка может любить призрак, какого-то выдуманного человека.
— Почему «выдуманного»? Уж не считаете ли вы себя более реальным? Честное слово, не повстречайтесь вы мне, я бы не поверила, что может появиться такой, как вы, да ещё здесь, в Лидо.
— Что вы хотите этим сказать?
Она не ответила, что хотела этим сказать, и только смеялась.
Так мы болтали с ней, дразнили друг друга, валялись на песке, купались. Порой мы впадали в детство и ели потихоньку мороженое, поданное через ограду уличным продавцом, или гонялись друг за другом на песке или в воде. В море я с трудом настигал её, потому что она плавала лучше меня, но на песке легко догонял, ловил за покатые золотистые плечи и держал до тех пор, пока она не вырывалась:
— Осторожно, мой милый учитель, не перебарщивайте.
Обедали мы в том же бистро с оранжевым навесом, а вечером я ждал её где-нибудь возле магазина, и мы вместе гуляли в сумерках по аллеям вдоль канала, по набережной или по городу, по ту сторону пролива.
Темнота заставляет людей чувствовать себя более одинокими, а по-настоящему одиноким людям тогда приходится особенно туго. Возможно, поэтому в темноте девушка держалась ближе ко мне, её голос становился более ласковым, а взгляд — более мягким. Все эти вечера так чётко запечатлены в моём сознании, что я мог бы рассказать о каждом из них всё до мельчайших подробностей. Всё по порядку и вразбивку; и сзаду наперёд. Я даже пронумеровал эти вечера — их было восемь. И это было после того, как девушка перестала играть роли, — предыдущие вечера не в счёт, даже тот, с цветными фонариками и поцелуем.
В один из этих вечеров мы пошли потанцевать в ресторанчик возле Каза д’Оро. Это был грязный притон с красным неоном и геометрическими глупостями на стенах, и я сразу пожалел, что мы вошли, потому что мужчин было больше, чем женщин, к тому же они имели подозрительный вид и бесцеремонно приглашали дам с других столиков.
Должен сказать, что внешность моей приятельницы с некоторого времени и без того мне создавала массу неприятностей. Её, конечно, нельзя было винить за красоту, но я тем более не имел никакой вины и не понимал, почему должен выносить все эти подмигивания, наглые взгляды и улыбки, вызываемые её появлением.
Мы заняли столик и пошли танцевать. Танцплощадка была очень маленькая, а сидевшие вокруг не желали потесниться. Даже наоборот, когда мы проплывали в танце мимо них, они выставляли колени, чтобы коснуться девушки, и бесстыдно оглядывали её с головы до пят.
— Смотри, какая краля! Браво, малютка! — одобрительно кричал кто-то.
— Послушай, детка, запиши меня в твой блокнот! — вопил крупный нахал в пёстрой американской рубашке навыпуск.
Потом какой-то тип попытался подставить мне ногу, и я чуть не упал, а когда мы сели, нахал в американской рубашке расхлябанным шагом подошёл к нашему столику и, глядя на девушку, согнул руку в локте, что означало: «Вставай, будем танцевать!» Она, разумеется, не встала, не хватало только этого, но тот всё ждал, жуя жевательную резину.
— Послушай, это тебе ни о чём не говорит? — спросил я, показывая ему кулак.
Он лениво протянул лапу и отвёл мою руку, но я уже был вне себя и резко оттолкнул его ручищу. Тип словно проснулся, посмотрел на меня с интересом и внезапно размахнулся. Я вовремя увернулся от удара, вскочил и стукнул здоровяка стулом. Удар был точен и достаточно силён. Здоровяк покачнулся и рухнул на землю. Сидящие за соседним столиком набросились на меня, и кто-то поставил мне фонарь под глазом. Я сгрёб его в охапку, чувствуя при этом, что удары катастрофически учащаются. Совершенно неожиданно кто-то пришёл мне на помощь, так что драка принимала серьёзный характер.
