— Бред, — сказал он. — Полный бред. Такого не может быть.
Достал очередную сигарету и закурил, думая о чем-то своем…
— Даша, есть предложение, — произнес Андрей, когда она пришла вылить из баночки жидкость, которую он откашливал и сплевывал.
У Андрея был рак легких, и Даша, выплескивая содержимое баночки в унитаз, заметила, что с каждым разом примеси крови становится все больше и больше. Она тщательно ополоснула баночку, обработала ее раствором хлорамина и, вернувшись в палату, спросила:
— И какое же, Андрюша, у тебя ко мне предложение? Если собираешься предложить мне руку и сердце, то скажу сразу: мне еще рано, я хочу побыть молодой и свободной.
Даша улыбнулась. Ей нравился этот худеющий на глазах, но не потерявший чувства юмора, не предающийся унынию паренек. Он всегда старался всем помочь, чем мог, хотя был уже таким слабым и истощенным, что еле передвигался в инвалидной коляске.
— Ага, я понял. Намекаешь, что я старый для тебя? — пошутил Андрей. — А ты паспорт мой посмотри! Да что там паспорт? Я еще, как Зевс на колеснице, могу промчаться по коридору! Если, конечно, кто-нибудь сзади подтолкнет.
— Так что у тебя за предложение? — улыбнулась Даша вечному оптимисту.
— О твоих стихах говорит все отделение…
— Это не мои стихи. Я, к твоему сведению, бездарь. Ни одного четверостишия за свою жизнь не состряпала. Так о чем там еще говорит наше отделение?
— О том, как ты красиво и душевно умеешь их читать.
— Ты хочешь, чтобы я тебе что-то прочла?
— Все хотят, — вздохнул Андрей. — Я не против, чтобы ты лично мне читала их ежедневно, но это будет чистый эгоизм с моей стороны. Мы тут подумали и решили попросить тебя устроить литературный вечер.
Даша задумалась.
— И как вы это себе представляете?
— Предлагается такая программа. Учти, составил я ее сам, так что прошу учесть мои заслуги. Первое — объявление, вступительная речь; второе — выступает Даша с чтением лирических произведений; третье — художественная часть.
— И что в этой части будет?
— Будем готовить концерт. Пары песен, я думаю, хватит.
— Интересно… — задумчиво протянула Даша.
— Откроем двери всех палат, чтобы было слышно лежачим, а ходячие пусть не отлеживают бока, а выходят в коридор. Совсем уже обленились, — для виду пробурчал Андрей.
— И когда будет этот вечер?
— Да хоть сегодня! Голому собраться — только подпоясаться.
— Мне надо тетрадь из дому принести, подготовиться, — сказала Даша. — Я что, все наизусть помню?
— Думаю, завтра, в субботу, будет даже лучше, — согласился Андрей. — Вроде бы как выходной день, а то мы здесь так заработались…
— Андрей, — засмеялась Даша, — с тобой не соскучишься! А идея хорошая. Мне она нравится.
Двери всех палат были широко распахнуты, и вдоль коридора выстроились люди. Усталые, измученные болезнью, бледные, с восковыми лицами, кто сидел на инвалидной коляске, кто просто приподнялся в постели — все в этот вечер приободрились в ожидании маленького праздника. Они тихо переговаривались между собой, но как только на средину коридора выехал на коляске Андрей, наступила тишина.
— Сегодня впервые за время существования хосписа мы собрались на вечер отдыха, — низким хрипловатым голосом произнес он. — Думаю, все будут со мной солидарны, если я скажу слова благодарности нашей сестричке Даше. Это неправда, что мужчины не любят цветы и им их не дарят. Вместе с цветами Даша приносит нам частичку жизни, кипящей там, за этими стенами. Ее взгляд, ее руки, ее голос лучше любых лекарств. Она сама как бальзам на рану, и мы сегодня говорим нашей Дашеньке…
— Спасибо! — хором поддержали его больные и зааплодировали.
— Спасибо вам, дорогие мои, — сказала Даша, выходя на середину. — Я просто стараюсь всегда быть рядом с вами, вот и все. Сегодня я хочу коснуться вечной темы любви. Это прекрасное чувство вдохновляло писателей и поэтов, оно не обошло стороной слуг и царей, нищих и богатых и, конечно же, каждого из вас.
Даша замолчала, всматриваясь в оживившие глаза больных, которые внимательно и с надеждой смотрели на нее. И начала читать стихотворение Андрея Дементьева:
Не создан человек для одиночества
С дремучими инстинктами в крови,
Он может быть без имени, без отчества,
Но никогда без ласки и любви.
Живой душе святое поклонение
В грехах нам забываться не дает,
К живому телу тайна тяготения
Хранит и движет человечий род.
И пусть цари догматами и спорами
Тревожат мир и саблями звенят,
На вымерших развалинах истории
Слова любви, как маки, шелестят.
Сначала голос Даши звучал тихо, даже неуверенно, потом зазвенел чисто, полился, как родниковая вода. Он набирал силу и звучал все увереннее и сильнее. Даша окинула взглядом притихших больных, которые застыли, очарованные силой поэзии, и, сделав небольшую паузу, продолжила:
Я любовь свою спрячу,
Чтоб от солнца вдали
Ее холодные люди
Повредить не могли.
Спрячу я от колючих
Вразумляющих фраз,
От чужих, равнодушных,
Осуждающих глаз.
Чтоб живой, невредимой,
День за днем торопя,
Как весеннего солнца
Ей дождаться тебя.
В каждую строчку эта хрупкая девушка с огромными глазами цвета бездонного неба вкладывала часть души, и ее голос становился еще чище и нежнее. Он растекался музыкой, проникал в сердца измученных, истерзанных неизлечимыми болезнями людей, хотя бы ненадолго наполняя их тихой радостью. И Даша, окрыленная, читала Степана Щипачева, улетая на легких крыльях поэзии из этого мрачного здания, где стойко держался запах смерти.
Своей любви перебирая даты,
Я не могу представить одного,
Что ты чужою мне была когда-то
И о тебе не знал я ничего.
Какие бы ни миновали сроки
И сколько б я ни исходил земли,
Мне вновь и вновь благословлять дороги,
Что нас с тобою к встрече привели.
Даша не видела, как Маргарита Ильинична вышла из своего кабинета и, облокотясь о дверной косяк, стояла и слушала, как ее глаза блестели и слегка подрагивали губы. Не заметила, что медсестры тоже вышли в коридор, что санитарки перестали мыть полы, стояли и слушали.
Я на зло тебе не отвечу злом,
Ты характер мой знаешь сам.
Стала прочной я на любой излом
И беде отпор всюду дам.
Не отвечу я ложью на обман
И ругать тебя не хочу,
Просто соберу чемодан
И куда-нибудь улечу.
Все равно куда, хоть на край земли,
Ведь назад уже не приду,
О прощении больше не проси,
Слов прощения не найду.
Я на зло тебе не отвечу злом,
Не держу в душе этот хлам.
Стала прочной я на любой излом
И в обиду себя не дам.
Даша уже не могла остановиться. В палатах утихли стоны, и даже Смерть, изумленная и удивленная мужеством этой с каждым днем слабеющей, худенькой, похожей на Дюймовочку девушки, испуганно отступила, спряталась в темных закоулках больницы.
Голос Даши мелодичным эхом разносился по длинному коридору, проникал в палаты, где в него вслушивались прикованные к постели больные. Ему было тесно в коридоре, и он летел и летел дальше. И становился только крепче от силы Любви, которая сильнее Смерти, улетая на крыльях воспоминаний больных людей, вырывался наружу, покидая унылый хоспис, взлетая к небесам хором ангелов.
Твоя холодная суровость
Когда-нибудь сведет с ума,
Я для тебя уже не новость,
Как осень, лето и зима.
Ты ищешь временных отдушин,
Невольно тянешься к весне.
Ура! Ты к ней неравнодушен,
А значит, все-таки ко мне.
Ведь то, что ты зовешь весною,
Чему так жадно удивлен,
Живет в согласии со мною
И с незапамятных времен.
Да, я богата, как царица,
И тем, наверное, сильна,
Что в жизни новая страница
Во мне еще не прочтена.
Даша на миг остановилась, почувствовав резкую головную боль и головокружение. Она хотела было закончить на сегодня, но встретилась с десятками глаз, которые с надеждой смотрели на нее. И сейчас они не были потухшими, печальными и полными безысходности. В этих глазах Даша видела живой блеск, тихую радость и наивную романтичность. Чтобы не обмануть их ожидания, Даша, преодолевая дикую боль, разрывающую голову на части, продолжила читать. Ее голос сильнее прежнего зазвенел под высокими потолками:
