Начальник полиции уже предчувствовал бесплодное завершение прекрасного дня. В этом он был не одинок. Его подчиненные нервничали все больше и настаивали на том, чтобы Корнелл взял дело в свои руки. Осады всегда были в ведении полиции, а не прессы, и многие копы, лишенные законной власти и оттесненные на задний план, чувствовали себя уязвленными. В особенности командир спецназа.
— Мы поддаемся на шантаж, — говорил он. — Этот убийца купил себе бессмертие ценой смерти многих людей, а мы ему даем доступ на все телеканалы Америки. Этот парень заставляет нас целовать ему задницу, когда следует надрать ее. Нужно действовать, черт подери! Ворваться в дом и показать этому подонку и всем другим подонкам, прилипшим к своим экранам, что с лос-анджелесской полицией шутки плохи.
Командиру спецназа легко было так говорить. Его голову не отягощала корона. Платить по счетам в случае чего придется начальнику полиции. Корнелл понимал: ворвавшись в дом и лишив телевизионщиков долгожданной добычи, он сам станет их добычей. Если погибнет хоть один заложник, что в этой ситуации практически неизбежно, Корнелла и его команду заклеймят как безголовых дикарей, неандертальцев, которые, не дождавшись окончания мирных переговоров, вломились в дом, как стая тупых головорезов.
Кроме того, по мнению представителя полицейского департамента по связям с общественностью, на ситуацию можно было взглянуть с другой стороны.
— На самом деле мы не имеем права сейчас входить в дом. Как ни крути, телевизионное противоборство известнейшего режиссера экшн-фильмов и не менее известного маньяка-убийцы — это невероятное событие. Это настоящая и важная новость, каким бы образом она ни преподносилась. Мы должны позволить репортерам получить материал. Ведь нашей задачей является защита и, если нужно, формирование открытого демократического общества.
Командир спецназа никогда еще не слышал такой слюнтяйской болтовни.
— Нашей задачей, — рявкнул он, — является изничтожение всех подонков, пока мы не будем абсолютно уверены, что никому ничего не угрожает. И вы прекрасно знаете: если кто-нибудь умрет, пока мы тут отсиживаемся, подыгрывая репортерам, они же сами нас и обвинят в том, что мы не вмешались. В этой игре они не могут проиграть, а мы не можем выиграть, так что нам нужно плюнуть на этих паразитов и просто делать свою работу.
Плюнуть на репортеров? Представитель по связям с общественностью едва не потерял сознание.
Даже начальник полиции понимал, что это глупость.
— С таким же успехом ты можешь предложить нам плюнуть на машины, здания, общество, — сказал он. — Телевидение перестало быть сторонним наблюдателем. Это раньше оно на пару часов отрывало зрителей от более важных дел, а все остальное время ящик с темным экраном просто стоял в углу гостиной как часть интерьера. Теперь телевидение в самом центре жизни людей. Оно не менее важно, чем еда. У каждого события в этом мире есть два результата. Один из них — то, что случилось, а второй — мнение людей о том, что случилось. Это факт, приятель, и если ты этого не видишь, значит, перед тобой не маячат выборы.
Если бы Брэд Мюррей слышал эти слова, он бы глубокомысленно кивнул в знак согласия. Начальник полиции был безусловно прав. Уже никто не спорил с тем, что телевидение придает событиям форму и что события создаются ради телевидения. Однако в данном случае произошло нечто иное: телевидение стало событием. Если раньше о событиях нельзя было узнать без телевидения, то в наши дни они все чаще без телевидения не существовали.
— Будем ждать, — принял решение начальник полиции. — Пусть этот парень получит свое эфирное время.
— Это наш гражданский долг, — подхватил представитель полиции по связям с общественностью.
— Чушшшь собачья, — прошипел командир спецназа.
Брюс сидел на диване между Скаут и Уэйном и смотрел прямо в глаз телекамеры. Он знал, что через несколько минут войдет в историю как слюнтяй, как жалкий неудачник, которого вынудили сделать сопливое, трусливое, но абсолютно незабываемое признание в прямом эфире.
Он чувствовал себя как те военные летчики, которых во вражеском плену, израненных и изможденных, заставляют отречься от родины и присягнуть чужой стране. Всем известно, что делают они это не по своей воле, что выбора у них практически нет — и все-таки в отношении к ним что-то неуловимо меняется. Ведь невозможно выбросить из памяти то, как твой герой в одну секунду отрекается от всего, что было ему дорого. И внутри появляется ощущение: он мог, он должен был пожертвовать собой. Конечно, ощущение это несправедливо и неразумно, и все-таки избавиться от него практически невозможно.
Брюс старался побороть отчаяние и панику.
— Уэйн, это не сработает, — говорил он умоляющим голосом. — Вы оба убийцы, вас ненавидят и боятся, и одно мое признание, к тому же сделанное по принуждению, ничего не изменит. Единственным его результатом будет крах всей моей жизни.
— Очень жаль, Брюс, потому что у нас нет другого выхода, и отказываться от своего плана я не собираюсь. Билл? Кирстен? Вы готовы?
— Да, босс, — ответил Билл, который верно угадал, что Уэйну понравится быть «боссом».
Брюс понял, что настало время для осуществления его последней отчаянной идеи, которую он обдумывал с момента появления в доме съемочной группы. Он повернулся к Уэйну и постарался смотреть ему в глаза, что не так просто сделать, сидя рядом с кем-то на низком, мягком диване.
— Давай устроим дебаты, — предложил он.
— Что устроим?
— Дебаты.
Уэйн нахмурился: он не понимал, о чем идет речь. Брюс поспешил объяснить свою мысль:
— Послушай, Уэйн… Ты не дурак, и Скаут — не дура. Вы оба знаете, что в лучшем случае просто окажетесь в кадре. И что мои признания под дулом пистолета могут не произвести нужного впечатления.
— Я уже говорил тебе, у нас нет выбора, — напомнил Уэйн. — Ладно, Билл, давай…
Но Брюс настаивал.
— Нет, неправда. У вас есть выбор, но для этого придется пойти на риск. Давайте устроим дебаты, и это даст вам возможность доказать свою правоту без всякого насилия. Вы сами скажете все, что думаете, здесь, в прямом эфире.
— Осторожно, Уэйн. — Скаут идея Брюса не нравилась. — У тебя есть план, вот и следуй ему.
— Да брось ты, Скаут. — Брюс поерзал на диване и повернулся к ней лицом. — Вспомни, что ты говорила несколько минут назад — о том, что я эксплуатирую нищету и уродство и наживаюсь на чужих страданиях. Это более интереснее, чем использование меня в качестве марионетки. Давайте превратим мое заявление в дискуссию: вы будете доказывать мою вину, а я буду защищаться. Только подумайте, какое шоу из этого выйдет! Вы станете настоящими звездами — не просто жалкими шантажистами, а полноценными участниками общественной полемики. Да-да, вы несомненно станете звездами!
— Звездами? — переспросила Скаут.
Такая перспектива ей уже нравилась.
— Ну конечно. Это же очевидно: публика любит героев.
Брюс должен был добиться своего. Он знал, что это последняя возможность вырвать победу из челюстей врага, в одно мгновение превратиться из жертвы в героя, в человека, который отстаивает свои принципы даже в тяжелейший для него момент, когда силы зла бесчинствуют в его собственном доме. Привести Америку в чувства, напомнив ей о том, что «все мы несем ответственность за содеянное», а маньяки-убийцы — в особенности.
— Подумай, Уэйн, — сказал Брюс. — Я представитель культурной элиты страны. Ты олицетворяешь собой низшее сословие, угнетенный класс, беднейший слой населения Америки. Какая конфронтация могла бы получиться! Не тот ли это незабываемый образ, о котором ты так много говорил?
— Ну а вам от этого какая польза, мистер? — Скаут не просто было провести, что она уже наглядно доказала, нокаутировав Брук.
— Мне это даст возможность опровергнуть ваши обвинения. Возможность представить вас как независимых и умных маньяков-убийц, которыми я вас считаю и которые, по моему мнению, должны нести ответственность за свои поступки.
— Папочка, помягче! — взмолилась Велвет, но ее слова повисли в воздухе, Брюс даже не заметил, что его прервали.
— В этом и состоит риск, — продолжал он. — Изложите свои доводы, а я изложу свои — и посмотрим, чьи окажутся весомее. Если вы сумеете выиграть, то одержите настоящую победу: Америка вас никогда не забудет, а меня никогда не простит. Если же вы проиграете, то хуже вам от этого не станет, я абсолютно уверен.
— Не слушай его, милый. Твой план гораздо лучше. Пусть делает заявление.
Однако Уэйн был заинтригован.
— Ну, не знаю, крошка. Мне кажется, у нас отличные аргументы. Ведь, откровенно говоря, примерно половина Республиканской партии и все поголовно священники в стране считают Брюса самим дьяволом…
