– Да, а Сюити?
– Пошел удить рыбу.
– Ясуко?
– В саду.
– Нет, сегодня яиц не буду есть, – сказал Синго и вернул Кикуко миску, в которой лежали яйца. Он сразу же вспомнил змеиное яйцо, которое видел во сне, и ему стало неприятно.
Фусако принесла жареную камбалу, молча поставила ее перед Синго и снова ушла к детям.
Когда Кикуко начала собирать грязную посуду, Синго спросил ее тихо:
– Кикуко, у тебя будет ребенок? – Нет.
Уже ответив, Кикуко вдруг испугалась этого прямого вопроса.
– Нет. Не будет, – покачала она головой.
– Значит, ничего и не было?
– Ничего…
Кикуко с недоумением посмотрела на Синго и покраснела.
– Я хочу, чтобы на сей раз ты отнеслась к этому ответственно. Недавно у меня был с Сюити серьезный разговор. «Ты можешь поручиться, что у нее будут дети?» – спросил я его, и он ответил, не задумываясь: «Вполне могу поручиться». – «Это доказывает, что ты не боишься неба, – сказал я ему. – Ведь кто может поручиться за то, что произойдет завтра?» Конечно, это будет ваш ребенок, но нам-то он будет внуком. Я уверен, что ты родишь прекрасного ребенка.
– Простите меня. – Кикуко потупилась. Было непохоже, что она что-то скрывает.
Зачем понадобилось Фусако утверждать, будто Кикуко беременна? Не слишком ли ревностно ведет она свою слежку? Разве возможно такое, чтобы Фусако заметила, а Кикуко, которую это касается больше всех, не заметила?
Не слышит ли из кухни их разговора Фусако? Синго обернулся: нет, кажется, она вышла с детьми во двор.
– Ты говоришь, Сюити пошел рыбу удить; раньше он, по-моему, никогда этим не занимался, правда?
– Да. Наверно, услышал от какого-нибудь приятеля об этом пруде, где водится рыба, – сказала Кикуко, а Синго подумал: «Может быть, и в самом деле Сюити расстался с Кинуко».
Ведь раньше он и по воскресеньям ездил к своей любовнице.
– Не сходить ли нам попозже посмотреть на рыбную ловлю? – предложил Синго Кикуко.
Синго спустился в сад – Ясуко стояла и внимательно осматривала вишню.
– Что-нибудь случилось?
– Нет. Просто с вишни почти совсем облетела листва, и я подумала, может, какие-то жучки на нее напали. Мне показалось, что на этом дереве трещат цикады, а листьев уже нет.
Пока они разговаривали, пожелтевшие листья продолжали осыпаться. Ветра не было, и они не разлетались, а тихо опускались на землю.
– Сюити, кажется, пошел удить рыбу. Схожу и я с Кикуко посмотреть.
– Удить рыбу? – обернулась Ясуко.
– Спрашивал у Кикуко – говорит, ничего нет. Может быть, Фусако ошиблась?
– Возможно. Ты у Фусако не спрашивал? – Ясуко задумчиво растягивала слова.
– Все это очень грустно.
– Почему Фусако все время что-то придумывает?
– Действительно, почему?
– Я спрошу ее.
Они вернулись в дом. Кикуко, в белом свитере, уже надев гэта, ждала Синго в прихожей.
Слегка подрумяненная, она выглядела цветущей.
В окне неожиданно появились красные цветы – это был ликорис. Он цвел на железнодорожной насыпи, так близко от рельсов, что, когда поезд проносился мимо цветов, они, казалось, качались. Синго видел цветущий ликорис и среди вишен в Тоцука. Цветы только распустились и были еще ярко-красными.
В то утро красные цветы заставили Синго вспомнить о тишине осенних полей.
Мелькали кустики мисканта.
Синго снял правый ботинок и, положив ногу на левое колено, стал растирать ступню.
– Что ты делаешь? – спросил Сюити.
– Онемели. В последнее время каждый раз, как поднимусь по лестнице на платформу, немеют ноги. Что-то я в этом году сдал. Чувствую, как уходят силы.
– Кикуко тоже все беспокоится: устает, говорит, отец.
– Да? Это, наверно, потому, что я сказал ей, что хотел бы пролежать в земле пятьдесят тысяч лет.
Сюити с недоумением посмотрел на Синго.
– Разговор шел о семенах лотоса. Семена древнего лотоса проросли, и распустились цветы – об этом в газете писали.
– Что ты говоришь? Сюити закурил сигарету.
– Ты спрашивал у Кикуко, не собирается ли она родить, и. вконец ее расстроил.
– Почему?
– Потому что пока она не может.
– Ну, а как ребенок у этой Кинуко? Сюити стало не по себе, но он сдержался.
– Мне говорили, ты ходил туда. И оставил, я слышал, чек. Не следовало этого делать.
– Как ты узнал об этом?
– Я узнал стороной. С Кинуко мы больше не встречаемся.
– Ребенок у нее от тебя?
– Кинуко уверяет, что нет…
_Что бы она ни говорила, речь идет о твоей совести. Ты согласен? – Голос Синго дрожал.
– Честно говоря – не знаю.
– Как это так?
– Сколько бы я ни терзался, с этой одержимой женщиной мне не сладить.
– Все равно она терзается гораздо больше тебя. И Кикуко тоже.
– Но теперь, когда мы расстались, я думаю, она снова заживет, как раньше, по своему разумению.
– Разве это порядочно? Неужели тебе в самом деле не хочется знать, твой это ребенок или нет? Или, может быть, совесть все-таки подсказывает тебе, от кого у нее ребенок?
Сюити не ответил. Лишь хлопал своими чересчур красивыми для мужчины глазами.
На столе Синго в фирме лежала открытка с траурной каемкой. Приятель, болевший раком печени, он был, правда, совсем плох, но умер как-то уж слишком быстро, подумал Синго.
Может, все-таки кто-то дал ему яду? Возможно, он просил об этом не одного Синго. Или, может быть, покончил с собой еще каким-нибудь способом?
Было еще одно письмо – от Танидзаки. Хидэко извещала его, что перешла работать в другой салон. Вскоре после нее Кинуко тоже ушла оттуда и переехала в Нумадзу, писала Хидэко. В Токио это трудно, а в Нумадзу она сможет открыть небольшую собственную мастерскую, сказала она Хидэко.
Хидэко, правда, об этом не написала, но, может быть, Кинуко решила уехать в Нумадзу, чтобы тайно родить ребенка, подумал Синго.
Неужели, как и говорил Сюити, Кинуко решила снова жить самостоятельно, по собственному разумению, порвать всякие связи и с Сюити и с Синго?
Какое-то время Синго сидел неподвижно, глядя на сверкавшие в окне, умытые солнечные лучи.
Икэда, которая жила с Кинуко, осталась одна, – каково ей сейчас?
Синго решил непременно встретиться с Икэда или Хидэко и расспросить о Кинуко.
Во второй половине дня он пошел выразить соболезнование семье покойного приятеля. Там Синго впервые узнал, что его жена умерла еще семь лет назад. Он жил, видимо, в семье старшего сына, у которого было пятеро детей. Ни сын, ни внуки не были похожи на покойного приятеля.
Синго было интересно узнать, действительно ли он покончил с собой, но спрашивать об этом, естественно, не следовало.
Среди цветов, лежавших у гроба, было много хризантем.
Когда Синго, вернувшись в фирму, просматривал с Нацуко документы, неожиданно позвонила по телефону Кикуко. Не случилось ли чего, забеспокоился Синго.
– Кикуко? Где ты? В Токио?
– Да. Ездила к своим. – Чувствовалось, что она улыбается. – Мама сказала, что хочет поговорить со мной, вот я и поехала, а никакого дела у нее нет. «Просто стало скучно, говорит, решила посмотреть на тебя».
– Понятно.
У Синго отлегло от сердца. Может быть, и потому, что по телефону у Кикуко был совсем девичий голос, но не только поэтому.
– Отец, вы уже едете домой?
I– Да. Может, поедем все вместе?
– Хорошо. Мне так хотелось ехать с вами – и я позвонила.
– Прекрасно. Если у тебя есть еще дела, не торопись. Я предупрежу Сюити.
– Дел никаких нет, я уже собралась домой.
– Тогда, может, ты заедешь в фирму?
– А это удобно? Я-то думала подождать вас на вокзале.
– Нет, лучше приезжай сюда. Возьмем с собой Сюити. Перекусим втроем – и домой.
– Я ему звонила, сказали, куда-то вышел, на месте его нет.
– Что ты говоришь?
– Можно, я все равно прямо сейчас приеду? Дела свои я уже закончила.
У Синго горело лицо, он неожиданно четко увидел улицу за окном.
Октябрьское утро. Рука Синго, завязывавшая галстук, неожиданно замерла.
– Как же это? Как же это?… – Он опустил руки, лицо у него стало растерянным. – Что ж это такое?
Синго распутал галстук и снова попытался завязать, но галстук никак не завязывался.
Он взял галстук за концы, поднял на вытянутых руках и, склонив голову, стал разглядывать.
– Как же это делается?
Кикуко, стоявшая за спиной Синго с пиджаком наготове, обошла его и встала перед ним.
– Галстук никак не завязывается. Забыл вдруг, как завязывать. Странно…
Неловким движением Синго обернул галстук вокруг пальцев, пытаясь пропустить через узел один конец, и от этих непонятных действий галстук стал похож на разжеванную клецку. Синго все время повторял: «Странно», – но в глазах его застыли страх и отчаяние, и это испугало Кикуко.
– Отец, – окликнула она его.
– Как же это делается?
Синго стоял понуро, не в силах вспомнить, как завязывают галстук.
Видя это, Кикуко перекинула через руку пиджак и подошла к нему вплотную.
