— Держи анестезиолога, пока Святогорский не пришёл!
Врач Скорой и фельдшер переглянулись. Фельдшер подставил спину, врач приложил к спине бумагу, поставил на ней закорлючку за дежурного доктора Разову А. Е., предварительно заглянув в график, лежавший под стеклом на столе акушерки приёма. После чего они отчалили.
По звонку прибежал, среди прочих, и Аркадий Петрович. Который уже было собирался домой. На бегу он прослушал грудь пациентки фонендоскопом. После чего крикнул своему молодому подчинённому:
— Идиот! Это Марфан. Тут дилатация аорты! Мы в минуте от расслоения! Отставить интубацию! Под ней она тихо и быстро уйдёт!
И оттолкнул молодого анестезиолога. Да так, что тот шлёпнулся на пол. Следом уж упала и мать Габриэль. Ничего толком не понявшая из докторской суеты. Уловившая только слово «уйдёт». Она сразу поняла, что уйдёт её дочь отнюдь не за сигаретами.
Пока Зинаида Тимофеевна эвакуировала и отпаивала чаями мамашу, в родильно-операционном блоке обсервации шла жаркая дискуссия. Или точнее сказать — скандал. Причём скандалил только молодой анестезиолог:
— Она умирает! — Кричал он. — Её надо интубировать и переводить на ИВЛ.
А Святогорский тем временем уже поставил пациентке подключичку и в кровь Габриэль стали поступать спасительные β-блокаторы, антагонисты кальция, ингибиторы ангиотензинпревращающего фермента, и всё такое прочее. И приказал Анастасии Евгеньевне тащить портативный электрокардиограф и снимать ЭКГ. Чтобы в истории была графика того, что он и ухом услышал.
Разумеется, в сложившейся ситуации Аркадий Петрович был главный. Но дежурным акушером-гинекологом была всё же Анастасия Евгеньевна. И за беременных, рожениц и родильниц отвечала она. Потому она немедленно позвонила своей заведующей. И та вскоре приехала. Да не одна. А с начмедом. Раз уж жена не спит, то и мужу прохлаждаться нечего.
Собрались в коридоре родильно-операционного блока. Габриэль лежала в предродовой. Её мамашу, уже приведенную в чувство и обещавшую не кудахтать, тоже пригласили. Молодого анестезиолога не простили. Но оставили в педагогических целях.
— Уважаемая Зинаида Андроновна, — начал Святогорский. — Мы постараемся сделать всё возможное. Но вы, со своей стороны, должны понимать…
Он замолчал. Да и все стали искать глазами пятый угол. Никто и никогда не может научиться этому: говорить близким, что их родной человек может вот-вот… Особенно тяжело говорить это матери о её ребёнке.
Аркадий Петрович сурово глянул на Родина: ё-маё, Сергей Станиславович! Кто здесь начмед?!
Родин прочистил горло:
— Вы должны понимать, Зинаида Андроновна, что… события могут развиваться по не самому благоприятному сценарию. Я понимаю, что никто не вправе решать за женщину, это только её и её решение. И раз даже вы, мать, зная о болезни вашей дочери, не смогли отговорить её от беременности…
— Да о какой? О какой болезни-то?! — Выкрикнула мать Габриэль, у которой оказалось такое простое имя.
Святогорский, Родин и Поцелуева переглянулись.
Первой обрела дар речи Оксана Анатольевна:
— Ну не могли же вы не знать все тридцать лет, что у вашей дочери синдром Марфана! И ей вредна малейшая физическая нагрузка. А уж роды!..
— Синдром Мар… Какой синдром?
Зинаида Андроновна беспомощно оглядела врачей.
— Папка её был на Николку Паганини похож? — спросил Святогорский.
— На кого?
— Итальянский скрипач-виртуоз, композитор. Длинный весь во все стороны, ростом высокий, пальцы бесконечные?
— Да…
Врачи снова переглянулись.
— Ну вот. Он. Марфан. Причудливые лики пятнадцатой хромосомы.
Родин слегка укоризненно посмотрел на Аркадия Петровича, затем мягко обратился к матери Габриэль:
— У вашей дочери тяжёлое наследственное заболевание. Оперировать её нельзя — она попросту не перенесёт комбинированный эндотрахеальный наркоз. Эпидуральную анестезию нет возможности выполнить из-за особенностей скелета и соединительной ткани. Тужиться в родах ей категорически не позволено — у неё и так уж чуть не расслоилась аорта. А ваша дочь уже рожает. У неё подтекают околоплодные воды, мы её посреди прочего вводим токолитики, чтобы замедлить процесс, но…
— Я ничего не понимаю, что вы мне тут говорите! — Зинаида Андроновна расплакалась. — С моей дочерью всё в порядке?! А с внуком? Или внучкой, я не знаю…
Настя быстро подала ей стакан воды, погладила по спине.
Святогорский покачал головой: женщина всегда глупеет, если речь идёт о её ребёнке.
— С вашей дочерью далеко не всё в порядке. С плодом — всё хорошо. Вы хотите знать пол? Мы делали УЗИ.
Это чуть-чуть успокоило Зинаиду Андроновну, в глазах загорелось любопытство, она закивала головой:
— Хочу, хочу! Не то ж я втихаря покупала приданное, Габриэль не позволяла заранее. Покупала всё салатное, бежевое, беленькое. Таких, знаете ли, нейтральных цветов.
— Вот и отлично! Мальчишка у вас. Внук!
— Слава богу! — Зинаида Андроновна аж подскочила, и радостно перекрестилась. — Мальчик! Мужик! Слава богу! Девочки — они несчастнее!
Оксана Анатольевна поняла, что надо брать дело в свои руки, мужики так и будут мямлить. Воспользовавшись моментом радостного просветления, она подсунула будущей бабушке бумагу:
— Нам нужно ваше разрешение на операцию наложения акушерских щипцов. Это единственный возможный способ родоразрешения в случае вашей дочери.
— А вы моему внуку голову там… Щипцы опасны, знаю я, читала! — Подозрительно посмотрела на Оксану Анатольевну Зинаида Андроновна.
— Нет, успокойтесь. Мы своё дело знаем, — сказала она мягко. И тут же следом добавила с металлом в голосе: — а вот ваша дочь без наложения щипцов — умрёт.
Зинаида Андроновна моментально поставила в бумаге подпись.
Накладывать щипцы вызвали Мальцеву. Потому что щипцы здесь нужны были не выходные, а полостные. А их уже никто… Почти. Мальцеву и Панина ещё учили зубры. Они и Родина учили. И даже Поцелуеву успели поучить. Но щипцы действительно операция малоприятная и в неумелых руках — травмоопасная. Потому давно уже акушеры предпочитали сделать кесарево, нежели накладывать щипцы. Но иногда щипцы были единственной операцией выбора, вот как в случае с Габриэль.
Операция наложения акушерских щипцов прошла успешно, мальчишка у Габриэль родился хоть и маловесный, но достаточно крепкий для таких мамашиных состояний. Ельский забрал его в реанимацию. В данном случае исключительно с целью перестраховаться.
А Святогорский, как привёл родильницу в себя, ещё раз уточнил весь анамнез. Более всего интересуясь: как же оно так вышло?!
Габриэль была на редкость интересной собеседницей.
— Я не хотела беспокоить мать. Если быть совсем откровенной — я больше всего пеклась о своём благополучии. Марфан у меня в не слишком выраженной форме, жить можно. А вот матушка меня бы своей заботой точно в могилу раньше времени свела.
— Но как же детские врачи?!
Аркадий Петрович негодовал. Габриэль смеялась.
— Как будто вы не знаете, что большинство участковых педиатров, особенно если они уже в возрасте, не слишком напрягаются. Да и мать моя сразу же всем с порога, ещё до всех вопросов, заявляла, что я такой паучок, потому что вся в отца.
— Непросто с такой матушкой? — сочувственно вздыхал Святогорский.
— Мне со всеми непросто. При моём-то… — Габриэль вертела пальцем у виска.
— Ну да, ну да. Тяжело жить, когда все вокруг тупее дров.
— Но она хотя бы моя мать. Хорошая, добрая женщина. Не слишком-то и глупая. По общечеловеческим меркам. Я для неё была похожа на отца — и баста. Астеническое телосложение, арахнодактилия, долихостеномелия, деформация грудной клетки — всё это было для неё просто «в папу». Так оно и есть, Аркадий Петрович. И у моего отца был синдром Марфана, аутосомно-доминантное заболевание из группы наследственных патологий соединительной ткани. Мутация гена, кодирующего синтез гликопротеина фибриллина-один.
Святогорский смотрел на Габриэль с уважением. После перенесённой операции, после наркоза, после того, как она чуть не отправилась на тот свет, чудом избежав расслоения аорты… Она вела себя великолепно. И, несмотря на очевидную слабость, сохраняла и память, и отменное умение держать себя, да и ирония её не была злой. Умный человек, всё знающий о себе и принимающий всё. Ну да, у «марфанов» коэффициент интеллекта зашкаливающий. Почему? Кто бы знал.
— Я в курсе, что жизнь «марфанов» недолга. Тридцать-сорок лет. Смерть, как правило, возникает в результате расслаивающейся аневризмы аорты или застойной сердечной недостаточности. Судя по тому, что мой отец упал на репетиции — у него случилось именно расслоение аневризмы. Когда стал подходить срок — я поняла, что мне надо родить. Создать смысл жизни для матери. Оставить ей моё дитя.
