Вряд ли преступники хотели продать подделку. Скорее всего сами не знали всей правды, думали, что фальшивка — подлинный Пармиджанино. Молчание затянулось. Грабители ждали. Хилл сделал глоток коньяку и еще раз осмотрел холст и подрамник.
— Мне очень жаль, но скорее всего это не оригинал. Картина неизвестного художника в стиле итальянца. Присмотритесь внимательнее к червоточинкам на подрамнике и структуре трещин на красочном слое… — Дальше «артдилер», по его собственному выражению, понес «чепуху с искусствоведческим уклоном».
Продавцы пришли в ярость. Их картина подделка? И хотя оба не поверили «американцу», подозрение, что он не является тем, за кого себя выдает, рассеялось. Задача детектива ведь и состоит в том, чтобы перехитрить оппонента.
Около четырех утра Чарльз дал свой вердикт — он отказывается приобрести картину. Его отвезли на станцию. На платной стоянке все это время ждал Уокер. Напарник заметил, что от Хилла пахнет спиртным, и сделал ему замечание.
— Издержки, — усмехнулся тот и перешел к сути дела: — Я думаю, что это подделка.
— Ты серьезно?!
Детективы немедленно отправились в штаб-квартиру доложить о событиях прошедшей ночи. Начальство, убежденное в том, что картина подлинная, а неопытный агент упустил двух преступников, на которых вышли с большим трудом, решило провести обыск в доме «крестного отца».
На следующий день Уокер встречал Хилла у «Гросвенор-Хаус» с новостями. Полиция конфисковала картину и отправила ее на экспертизу в аукционный дом «Кристис». Картина, по заключению эксперта, оказалась копией Пармиджанино, сделанной в Викторианскую эпоху, и в лучшем случае стоила не более трех тысяч фунтов.
Для профессионального искусствоведа и реставратора не составит труда отличить подлинное творение от подделки. Это часть повседневной работы. Сыщик, в отличие от специалистов, необходимыми знаниями не обладал. Внимательно рассмотрев полотно, он сумел распознать фальшивку, находясь под пристальным наблюдением двух бандитов.
Выяснилось, что преступники украли «шедевр» четверть века назад и спустя годы решили продать его за несколько миллионов.
— Банальная история, — улыбается детектив. — Полиция занялась теми парнями, и за ними вскрылось много делишек. Но после той операции я приобрел в Скотленд-Ярде репутацию эксперта в области искусства и Сид в меня поверил. Так и сказал в свойственной ему манере: «Дружище! Я сразу понял, что у тебя есть харизма».
Харизма не совсем верное слово, скорее — талант, чутье. Но важнее то, что Хилл заслужил похвалу и признание самого Сида Уокера.
— Я был тронут его словами, — вспоминает Чарльз годы спустя. — Никто прежде не говорил мне ничего подобного. Сид — опытный человек, самый авторитетный из всех тайных агентов. Много о нем слышал, но знаком не был. После той операции я стал одним из его протеже.
Глава 26
ИСКУССТВО ОБМАНЫВАТЬ
Хилл, немало лет посвятивший поиску дела всей жизни, нашел себя в работе тайного агента. Для такого занятия необходим человек, знающий, как триста лет назад художники наносили мазки на холст, и могущий выбить дверь в квартиру, за которой скрывается преступник. Все это — как будто о Хилле.
Образцом для подражания Чарльз всегда выбирал умных, талантливых людей, но поскольку самого природа наградила беспокойной, мятежной натурой, его, несмотря на начитанность, чуть не исключили из университета. В армии не получил повышения из-за ссоры с командиром, в Скотленд-Ярде, по мнению Хилла, что ни начальник — «полный болван». Карьера его не задалась.
— Лучше всего в жизни у меня получалось портить отношения с людьми, — усмехается детектив, и это звучит весьма убедительно.
Для волка-одиночки существование в стае невозможно.
— Я презирал армию, но любил сражаться. Мне нравилось находиться в компании единомышленников. Из меня вышел хороший боец, но плохой солдат, так же как сейчас я хороший детектив, но плохой полицейский.
Работа тайным агентом, предполагающая серьезную подготовительную часть и не требующая участия большого количества людей, дала свободу, о которой он мечтал. Вдруг все то, что прежде являлось недостатком — презрение к авторитетам, аристократический акцент, привычка сложно выражаться, интерес к разгадыванию тайн, все, что раньше делало его отщепенцем, — стало достоинством и пригодилось по роду службы. Главное в работе тайного агента — не походить на полицейского. Никому и в голову не пришло бы, что Хилл — полицейский.
— Стражи порядка в Англии выглядят похоже, — считает эксперт по страхованию Марк Далримпл. — Всегда носят недорогие костюмы, простые классические галстуки, ходят в начищенных ботинках, коротко стрижены. — Далримпл берет бокал и оглядывается вокруг, словно желает найти кого-то, кто станет подтверждением его слов. — Как только полицейский где-нибудь появляется, преступники сразу понимают, кто перед ними. Но никто не примет за полицейского Чарльза Хилла.
И дело не только в умении маскироваться, к услугам детектива не так много вариантов, которыми можно воспользоваться. Один из коллег, например, внедрился в неонацистскую банду и предотвратил взрыв синагоги. Хилл в отличие от Джона Клиза[38] не смог бы сойти за скинхеда — актерские качества весьма скромны, — но тщеславие и лидерские качества не позволяют останавливаться на достигнутом.
— Тайные полицейские операции осуществляют в основном с целью расследования преступлений, связанных с наркотиками и оружием, — говорит Дик Эллис. — В бандитскую группу внедряется наш человек, и через какое-то время мы празднуем успех. У нас есть несколько обученных, ловких офицеров полиции, которые участвовали не в одной операции, но парни не выдавали себя ни за кого, кроме преступников. Это их актерское амплуа.
Агента, внедренного в банду скинхедов, зовут Роки. Этот опытный, крепкий человек, похож на Чарльза Бронсона. В полицейских кругах Роки известен тем, что швырнул стол в сержанта и, самое интересное, вышел сухим из воды. С ним мог управляться только его партнер. Хилл, поддерживающий с обоими дружеские отношения, отзывается о них не иначе как о «монстре и его менеджере».
— Роки вряд ли сошел бы за представителя Музея Гетти. — Дик Эллис разражается смехом. — Роки скорее делец, промышляющий на черном рынке. Если же вам нужен образованный эстет, то это, конечно, Чарльз.
Почти всегда Хилл входил в образ общительных американцев или канадцев с толстым кошельком.
Несмотря на годы, прожитые в Северной Америке, изображать американца сыщику не так просто, как могло бы показаться. Проще всего следить за акцентом. Американцы опускают интонацию к концу фразы, выделяя отдельные слова, англичане же делают интонационный акцент на конец фразы, как это бывает, когда мы задаем вопрос. Важно следить за тем, чтобы не ставить утверждение в конце вопроса — «не правда ли?» — присущее речи англичан. Сложности встречались на каждом шагу. К примеру, лифт и метро у англичан и американцев имеют разные названия, об этом нельзя забывать. Труднее управиться с ударением в словах, отличным от случая к случаю. Есть различия и в искусствоведческих терминах. Англичане в отличие от американцев произносят фамилию Ван Гог на голландский манер. Особую опасность представляли эмоциональные выражения, присущие разговорной речи. Стоило не так, как это принято у американцев, поблагодарить официанта — и тебя раскусили. Следить приходилось не только за речью, но и за манерами. Американцы по-другому пользуются столовыми приборами — порезав мясо на кусочки, кладут нож на стол и едят вилкой, которую держат в правой руке. Изображая американца, Хилл иногда затевал живой разговор, чтобы иметь возможность, жестикулируя, привлечь внимание к правой руке с вилкой.
Проблема заключалась не в том, что между англичанами и американцами масса различий. На самом деле их не так много. Туристам, бывавшим в Лондоне, понятно, о чем идет речь. Они по привычке сначала смотрят налево, а потом направо и едва не попадают под машину. Так и здесь. Но последствия, казалось бы, незначительного промаха могут быть катастрофическими.
