Но зачем они приехали? Для проверки, разумеется. Хоть бы только Росситер не оказался в стельку пьян, а уж Шерли не должна подвести!
Господа Кук и Свейн сидели за столиком для двоих и обедали. Кук жадно поедал стейк и чипсы, а Свейн меланхолично ковырял вилкой кусок трески. На лбу у него выступил обильный пот.
— А, Фолей! — воскликнул мистер Кук. — Берите стул, подсаживайтесь к нам. Давайте попросим вашу милую официантку, чтобы принесла вам что-нибудь выпить.
— Нет, спасибо, сэр, я не пью в такое время.
— Что весьма благоразумно с вашей стороны. Очень рад слышать это, Фолей. Ну вот, как видите: приехали, так сказать, засвидетельствовать все лично. Весьма и весьма впечатляет! Наша «Британия» засунет всех остальных за пояс.
— Да, сэр, дела и впрямь идут хорошо, посетителей много. И когда же вы прилетели в Брюссель?
— Вчера. Приехали, и жен не забыли. Полагаю, сейчас они слоняются по магазинчикам «Веселой Бельгии». Каждый по-своему соединяет приятное с полезным.
— Я рад, весьма рад…
— О, и еще мы покатались на фуникулере! Потрясающий обзор, скажу я вам. Только вот мистеру Свейну стало нехорошо. Как оказалось, он боится высоты. Думаю, нам теперь не забраться на самый верх Атомиума. Вы там бывали?
— Да, и не однажды.
— Очень странное сооружение, скажу я вам. Но многим нравится. О вкусах не спорят.
— Действительно.
— Утром мы обошли весь павильон. Все в полном порядке. Мистер Гарднер немного чудаковат, но надо отдать ему должное — он держит все в полном порядке. Месторасположение — прекрасное, да и все экспонаты расставлены очень грамотно. Жаль, конечно, что увезли ZETA, ну, ладно, — уже выкрутились. Говорят, нас немного покусали в тутошней советской газетенке. Это так?
— Боюсь, что да.
— Увы, ничего не поделаешь. Зато в основном все пишут о нас только хорошее. Некоторые вообще считают, что наш павильон — лучшее украшение выставки. И вы знаете, что им больше всего в нас нравится? Что мы не воспринимаем себя слишком серьезно — всегда готовы посмеяться над собой, легко воспринимаем чужой юмор. Забавно, правда? Есть наука, новые технологии, культура, история, наконец, — а есть старый добрый английский юмор. Который, кажется, сослужил нам хорошую службу. Это нам урок, мой юный друг Фолей.
— Вы совершенно правы, сэр.
— Вы с нами согласны, мистер Свейн? Бог ты мой… Фолей, я должен извиниться за своего коллегу — кажется, ему не помешает стакан крепкого чаю и глоток свежего воздуха. Эрнест, вы будете доедать свою рыбу или нет? Что с вами?
Мистер Свейн отложил ножик и вилку, протерев лоб фирменной бумажной салфеткой «Британия».
— Ради бога, простите, — сказал он. — Здесь так жарко… И шумно… Черт меня дернул кататься на этом фуникулере.
— Что до самого паба, — сказал мистер Кук, временами кидая на Свейна неодобрительные взгляды, — я почитал отзывы в гостевой книге. Сплошные благодарности за хороший сервис и прекрасную атмосферу! Все очень чисто, красиво, еда… еда нормальная, да и персонал вполне себе профессиональный. И поскольку за все это отвечаете вы, то это и ваша заслуга. Отличная работа, Фолей.
— Спасибо, сэр, — смущенно зардевшись, произнес Томас.
— В свете всего вышесказанного, считаю, что мы с мистером Свейном приняли правильное решение.
Удивленно сглотнув, Томас переспросил:
— Вы приняли решение?..
— Совершенно верно. У нас в ЦУИ произошли некоторые кадровые передвижки. На той неделе Трейсперселя переманили в Министерство иностранных дел. Поэтому мы оказались несколько оголены и подумали, что можем найти для вас лучшее приложение на Бейкер-стрит.
Томас удивленно посмотрел на своих руководителей, чувствуя, как его охватывает паника. Он решительно отказывался верить услышанному.
— Так что собирайтесь домой, Фолей, — добавил мистер Кук, поставив на разговоре жирную точку. — Полетите в конце недели. Обратно к своей семье, родному дому.
«Дорогая мисс Хоскенс» — так Томас начал свое письмо. Немного подумав, он зачеркнул строчку и написал: «Дорогая Аннеке». Да, так гораздо лучше. Надо соответствовать. Не нужно холодных фраз, никакого официоза — Томас знал, что за ним водится такой грешок.
«Дорогая Аннеке! Когда вы получите это письмо, я, скорее всего, уже буду в Лондоне. Мое начальство из Центрального управления информации посчитало, что я буду более полезен в Лондоне, чем тут, в „Британии“, и вообще на выставке.
Хочу, пользуясь этой возможностью, поблагодарить вас за все…»
За что — «за все»? Томас отложил блокнот и задумчиво оглядел комнату. Он писал письмо, сидя на кровати, а через час с небольшим у него была назначена в «Британии» встреча с Эмили. Сегодня пятница, билеты на завтрашний рейс в девять утра уже забронированы. Его пребывание в Брюсселе заканчивалось. И разве это не трусость — говорить все Аннеке через письмо, а не лично? Но он не совершил ничего дурного, его совесть чиста. По крайней мере, письмо избавит обоих от неловкой сцены прощания.
«Хочу поблагодарить вас за счастливые часы, проведенные в вашем обществе».
Неплохо. Но почему «счастливые часы»? Тут нужно подумать.
«За прекрасные часы…»
«Незабываемые часы…»
«…поблагодарить вас за все незабываемые часы, проведенные в вашем обществе. Память о них я буду нежно хранить долгие годы».
Нет, это ужасно! Он совсем разучился писать нормальные тексты!
«Если у вас появится возможность приехать в Лондон…»
Нет, неправильно. Зачем мучить человека? Кроме того, учитывая свою новую влюбленность (да, Томас воспылал любовью ко всему, что связано с Америкой!), он вряд ли надолго задержится в Лондоне. Теперь его манили совсем другие горизонты.
Значит, так: письмо должно быть простым и лаконичным, но не лишенным теплоты, конечно. Ничего особенного между ними не произошло, и к их отношениям, скорее, подходит определение «теплая дружба», как в свое время он и говорил Тони. Томас почти уверовал в то, что и Аннеке думает и чувствует примерно так же. Тот момент близости, когда они стояли на лугу среди желтых цветов и весь воздух был заряжен нахлынувшим чувством, был не более чем плод его воображения…
Томас опустил голову и провел рукой под воротником рубашки. Черт, ну и жара! Жара стоит уже неделю, да еще влажность повышенная — наверное, приближается гроза. Томас взял деревянную палку и открыл световой люк, но в воздухе все равно стояли жара и морок.
Он снова сел на кровать и взял в руки блокнот. Зачем ломать голову: что да как? Нужно отнестись к письму, как к работе, которую следует сдать вовремя, правильно обозначив целевую аудиторию. Уж в чем в чем, а в этом Томас был дока!
Кроме того, гораздо важнее обдумать свой разговор с Эмили.
Войдя в «Британию», Томас вдруг отчетливо понял, что это его последний визит сюда. Через два месяца выставка закроется, и «Британии» не станет. По крайней мере, он так полагал. Если у начальства и были планы сохранить паб на этом же месте или переместить его куда-то, сие Томасу не было известно. Он оглядел главный зал — людно, шумно, и хотя в основном звучала английская речь, за некоторыми столиками говорили по крайней мере на трех других языках. Мистер Росситер стоял за барной стойкой, пересчитывая мелочь в кассе и, не особо таясь, посасывал виски из бокала, который всегда имел под рукой. Шерли, как обычно, металась между клиентами, успевая при этом принимать ухаживания Эда Лонгмана — в последние дни он буквально не отходил от нее ни на шаг. Все так же свисала с потолка модель аэроплана «Британия», норовя заехать в лоб слишком долговязому посетителю, случись такому пройти по ее курсу…
Все это вместе составляло для Томаса его дом вот уже на протяжении четырех месяцев. И сегодня как никогда он ощутил его призрачную мимолетность. Удивительным было и то, что жизнь его резко поменялась именно здесь, внутри этого миража. Скоро «Британию» закроют, разберут на части — словно сорвут маску, за которой нет лица, а есть только сплошные химеры.
И снова нахлынуло это странное ощущение, что он идет сквозь толпу призраков и что только он, Томас, реален. Он попросил Шерли приготовить два «мартини драй» и с трудом нашел свободный столик на двоих — ближе к выходу, но зато в уголке. Через несколько минут в дверях появилась Эмили, выискивая его глазами. Томас помахал ей, и Эмили, сразу заулыбавшись, направилась к столику. Он подумал: «Нет, вот она тоже — самая что ни на есть настоящая». Не исключено, правда, что ровно так же Эмили улыбается посетителям американского павильона, водя пылесосом по ковру, изображая из себя счастливую домохозяйку.
— Привет, милый, — Эмили чмокнула его в щеку, подвинула стул и присела. — Вы, конечно же, не догадались заказать на мою долю?
