— Душно, прямо дышать нечем. По-моему, здесь жарче, чем на суше.
— Ну, ты преувеличиваешь.
— А мне кажется — ни чуточки. Давай выйдем подальше в море, там наверняка прохладнее. Чего бояться, ветер сегодня слабый, — она знала, что Тони остерегается выходить в океан, и будет возражать против этой идеи, но не оставляла попыток настоять на своем. — Ну пусть там ветерок чуточку посильнее, чем здесь, но не настолько же он силен, чтобы мы не справились с управлением.
Тони не поддавался, но Диди умела добиваться задуманного.
— Я хочу уплыть подальше от всех, — заявила она капризным тоном. — Чтобы поблизости не было никаких лодок, никаких людей, никого… Только я и ты.
Наконец Тони сдался. Он вывел парусник из залива и минут пятнадцать шел вдоль береговой линии. Диди сидела рядом с ним на палубной скамье.
— Видишь то темное здание? — Тони показал на берег. — Недостроенное, там башенный кран стоит. Это я его строю. Я прораб на этой площадке.
— Большущий домина, даже отсюда видно, какой высоченный.
— Там будет торговый центр…
Его лицо приобрело решительное выражение, и он развернул парусник в сторону океана. Диди увидела, как удаляется Бостонское побережье. Ей показалось, что она слышит голос Тони, но, возможно, то была всего лишь уловка ветра. Во всяком случае слова ускользали, но напряжение на его лице выдавало внутреннюю борьбу. Как будто он хотел что-то сказать, но колебался.
— В чем дело, Тони? — спросила Диди.
Он заговорил, хотя, как ей показалось, откровенный рассказ о себе давался ему с трудом.
— Я уже говорил тебе: когда мы приехали в эту страну, мне было четырнадцать. Дома, на Азорах, мой отец слыл искусным ремесленником. Он умел делать превосходные вещи ручной работы: миниатюрные кукольные домики, изысканные изголовья для кроватей, резные стулья. Все восхищались им, все говорили, что второго такого мастера, как сеньор Пиканко, нигде не сыщешь. Но когда мы перебрались сюда, оказалось, что здесь его навыки никому не нужны. Здесь господствовало массовое производство, и ему с трудом удалось найти место на фабрике. Переучиваться в его возрасте было поздно, он и английский-то толком не сумел выучить. Работать пришлось в деревообделочном цехе с никуда не годной вентиляцией, так что он занемог и умер, когда я перешел в выпускной класс школы. Тогда-то я и пошел работать на стройку. Правда, мать ни в какую не хотела, чтобы я бросал школу. «Твой отец бы этого не допустил, — твердила она. — Он приехал в Америку ради тебя…» Моя мама — она просто удивительный человек. Но разве я мог допустить, чтобы она, умевшая шить великолепные наряды, просиживала ночами в подвальной мастерской универмага, занимаясь подгонкой готового платья?
Он сглотнул и с усилием заставил себя продолжить:
— Школу пришлось бросить. Еще мальчонкой, помогая отцу, я получил кое-какие строительные навыки, а выучиться остальному было нетрудно. Так и вышло, что я девять лет проработал в строительной фирме «Мурр Констракшнз». Босс даже послал меня в вечернюю профессиональную школу. «Тони, — сказал он, — ты единственный из моих рабочих, кто умеет управляться с людьми…» У меня не было особой тяги к технике, но я освоил механику и научился читать чертежи. Один из моих наставников давал мне книги по теории стальных конструкций и усиленного бетона, и вот тогда-то, благодаря ему, я понял, кем хочу стать. Понял, что именно к этому готовил меня отец, когда много лет назад усаживал рядом с собой в мастерской и разрешал помогать ему в работе…
Она слушала молча, считая, что если он выговорится перед ней, это сделает их ближе.
— Диди… — порыв ветра подхватил и усилил его голос, — я хочу стать архитектором. Декан архитектурного отделения Массачусетского Технологического Института сказал, что я смогу поступить к ним, как только закончу курсы английского.
И я непременно поступлю, в будущем году или, в крайнем случае, через год. Рано или поздно я буду не просто строить здания, а проектировать их. Красивые дома, гармонирующие с окружающей средой, а не заслоняющие небо бетонные кубы, вроде того, что я тебе показывал. Я не хочу, чтобы мне указывали, что и как строить. Я надеваю каску и иду работать. Но после работы я изучаю английский и читаю книги.
Диди была благодарна ему за откровенность и отчасти радовалась тому, что ему непросто далось решение рассказать о своем прошлом, поделиться своими надеждами и мечтами. Понятно, что, раскрывая душу перед девушкой, чей жизненный опыт так сильно отличался от его собственного, он рисковал остаться непонятым, но раз боялся этого, стало быть, отношения с ней значили для него немало. Закончив свою исповедь, Тони, не дав ей вымолвить и слова, предложил снова взяться за управление.
— Надеюсь ты не будешь возражать, если я почитаю еще про Говарда Руарка? — сказал он.
Тони прочел еще один отрывок, звучно и снова с немалым воодушевлением. Закончив читать, он убрал томик.
Диди положила ладонь не на румпель, а на его руку и задержала ее там достаточно долго для того, чтобы дать Тони понять — это и есть ответ на вопрос, который он хотел, но не решался задать.
Волнение было так слабо, что океан казался бесконечной и неподвижной плоской поверхностью. «Sereja do Mar» дрейфовала так медленно, что можно было подумать, будто она стоит на якоре. Вокруг царило спокойствие, и нигде не было видно ни единой лодки. Даже чайки, и те, словно стараясь не нарушать их уединения, сидели на воде в отдалении, на расстоянии больше мили. Однако Тонн снова запустил мотор.
— Мы отошли слишком далеко, — сказал он, указывая на стоявшие на берегу здания, выглядевшие отсюда совсем маленькими. — В открытом море может случиться что угодно.
И тут, словно откликаясь на эти слова, налетел легкий бриз, в считанные мгновения превратившийся в шквальный ветер. Вода вспучилась, как будто внизу забили невидимые ключи. Небо почернело.
— Ну вот, начинается… — сказал Тони в тот самый момент, когда волна накренила «Русалку» на сорок пять градусов и Диди, не удержавшись, стукнулась о планшир. — Ты сумеешь сделать быстрый поворот? — спросил он.
— Конечно, — ответила Диди.
— Хорошо. Тогда поворачивай, но только плавно. Никаких резких движений.
Она выполнила, что было указано, не испытывая особого беспокойства: ведь Тони был здесь, и уж он-то знал, что делать.
— Это главный парус. Сумеешь с ним управиться?
— Сумею, — ответила Диди, и в этот миг издалека донесся громовой раскат и в небе полыхнул огненный зигзаг. Надвигалась буря, и она грозила застать их в открытом море. Из-за ее дурацких капризов.
— Не бойся, Диди, — промолвил Тони, должно быть, уловив ее беспокойство. — До начала шторма еще есть время. Меня учили плавать при такой погоде: на Сан-Мигель подобные шторма не редкость. После бури ты сможешь считать себя настоящей морячкой.
Звучало все успокаивающе, однако при этом Тони надел на Диди спасательный жилет и велел ей сесть на палубу. Сам он сел на борт, уперся ногами в палубу и крепко сжал румпель обеими руками.
Ветер рвал парус так, что Диди боялась, как бы веревка не вырвалась из ее рук. Это могло привести не только к потере скорости, необходимой, чтобы уйти от шторма, но и к полной потере управления. Хуже того, если парус внезапно окажется предоставленным самому себе, суденышко запросто может опрокинуться. Прямо здесь, в открытом море! Где никто не придет им на помощь!
Еще недавно она радовалась тому, что поблизости нет ни суденышка, а теперь была бы счастлива увидеть хоть одну лодчонку. И зачем только ей понадобилось уговаривать Тони выйти в океан?! Диди изо всех сил вцепилась в канат, но налетевший порыв ветра рванул полотнище с такой силой, что линь в ее руках перекрутился и на ладонях выступила кровь.
Увидев, как она сморщилась от боли, Тони забрал у нее канат. Снова ударил гром, на сей раз гораздо ближе, а потом хлынул ливень. Видимо, тучи примчались откуда-то издалека, где было отнюдь не так жарко: пролившийся из них дождь казался ледяным. Но, помимо дождя, палубу захлестывали и усилившиеся волны. Соленая морская вода щипала глаза и ободранные ладони.
— Спускайся вниз, Диди, — крикнул ей Тони.
— Нет…
Дождь и соленые брызги бурунов хлестали ему в лицо, но он не терял спокойствия и продолжал управлять парусником.
— Диди, прошу тебя, спустись… Не бойся, все будет хорошо. Погода в точности, как у нас на Азорах в ненастный день.
— Я останусь с тобой, — крикнула она в ответ.
Впереди обозначился створ гавани. Диди обернулась, чтобы сказать Тони, что они прорвались, и остолбенела: сзади их нагонял вал. Вал двадцати футов в высоту и стольких же в ширину. Поглощая на бегу волны поменьше, он словно вбирал в себя их силу. Она завороженно взирала на смертоносное порождение стихии, выраставшее над кормой, словно выбирая момент, чтобы нанести яростный, сокрушительный для крошечной скорлупки удар. Им грозила гибель.
