— Ну, как дела? — поинтересовался альбинос.
— Потяжелел на тридцать фунтов.
Лифтер усмехнулся, закрыл дверь, и мы стали спускаться.
Вечером, за ужином, мать не выдержала:
— Генри, я так счастлива за тебя!
Я промолчал.
— Ты что же, не рад, что получил работу? — спросил отец.
— Нет.
— Нет? Ты говоришь нет? Да ты понимаешь, сколько мужиков сейчас слоняются без дела?
— Похоже, что большинство.
— Поэтому ты должен ценить свою работу.
— Послушайте, можем мы просто поесть?
— И еду ты должен ценить. Знаешь, сколько стоят эти продукты? Я отпихнул от себя тарелку:
— Черт! Я сыт по горло! — встал и пошел в свою комнату.
— Я думаю, мне придется навестить тебя и объяснить что к чему, — сказал отец вслед.
Я приостановился:
— Буду с нетерпением ждать тебя, старик, — бросил в ответ и пошел дальше.
Я ждал, хотя отлично понимал, что он не придет. Было всего 7:30 вечера, но я выставил будильник, чтобы вовремя прибыть в Мирз-Старбак, разделся, залез в постель, выключил свет и лежал в темноте. Делать было нечего, идти некуда. Родители скоро завалятся спать и потушат свет.
Мой отец любил поговорку: «Раньше ляжешь, раньше встанешь, а кто рано встает, тому Бог дает».
Но ему Бог ничего не дал. Наверное, мне стоит попробовать все с точностью до наоборот, думал я.
Уснуть не получалось. А что если подрочить на мисс Мидуз? Нет — дешевый трюк.
Так я валялся в кромешной темноте, пребывая в полной прострации.
Первые мои три-четыре дня в Мирз-Старбак прошли однообразно. Фактически однообразие было самой надежной вещью в Мирз-Старбак. Этому способствовала жесткая кастовая система. Продавец никогда не перекинется словом с подсобным рабочим. Это меня задевало. Я толкал свою тележку и размышлял над этим фактом. Неужели продавцы были настолько интеллектуальнее подсобников? Одевались они, несомненно, лучше. И только. Меня бесила их уверенность в том, что именно должность дает им привилегированное положение. Но, возможно, если бы я был продавцом, то вел бы себя подобным образом. Поэтому я старался не замечать как подсобников, так и продавцов, вообще всех.
Итак, продолжал я свои размышления, толкая телегу, у меня есть работа. И это называется работой? Да не работа это, а сплошное унижение. Неудивительно, что люди предпочитают грабить банки. Почему, например, я не устроился верховным судьей или концертирующим пианистом? Потому что для этого нужно иметь образование, а образование стоит денег. Утешал тот факт, что я и не стремился кем-либо стать. И, несомненно, в этом преуспевал.
Подкатив тележку к лифту, я нажал кнопку, мысли текли дальше. Бабы рыщут в поисках денежных мужиков, им нужны знаменитости. А сколько шикарных женщин живет с опустившимися бездарями? Ну, мне лично женщина ни к чему. Особенно если жить с ней. Как могут мужики жить с бабами? Что это вообще такое? Я бы предпочел пещеру в Колорадо и трехгодичный запас пищи и питья. Лучше уж подтирать задницу песком. Да что угодно, но лишь бы не увязнуть с головой в этом безликом, тривиальном и трусливом существовании.
Лифт прибыл. Альбинос был на своем посту.
— Эй, я слышал, что вы с Мьюксом ходили вчера в бар!
— Да, он угостил меня пивом. Я сейчас на нуле.
— Ну, вы сняли кого-нибудь?
— Я — нет.
— Сгущайте, парни, может, в следующий раз возьмете и меня с собой? Я бы вам показал, кого нужно цеплять.
— А ты знаешь?
— Да я тут всех знаю. Буквально на прошлой неделе я подцепил китаянку. И ты знаешь, я сам удостоверился в том, что о них говорят.
— А что о них говорят?
Лифт остановился, и двери открылись.
— Что у них пизденки расположены не вдоль, а поперек.
Ферис поджидал меня.
— Ты где пропадал?
— В «Домашнем саде».
— И что ты там делал, удобрял фуксии?
— Ага, в каждый горшок положил по какашке.
— Послушай, Чинаски…
— Ну?
— Комиковать здесь могу только я, усек?
— Усек.
— Держи, — протянул он мне накладную. — Я получил заказ из отдела мужской одежды. Соберешь товар, доставишь, получишь подпись и возвращайся.
Отделом мужской одежды заведовал Джастин Филлипс-младший. Это был благовоспитанный, утонченный молодой человек лет двадцати двух. У него была очень прямая осанка, темные волосы, темные глаза и мрачные губы. Сказывалось неудачное строение скул, но это едва бросалось в глаза. Он был бледен и носил костюмы темных тонов с восхитительными накрахмаленными сорочками. Девушки продавщицы обожали его — чувственного, интеллигентного и умного. Но и в нем была эта общая мерзость, возможно перешла от предшественников. Лишь один раз он нарушил традицию и заговорил со мной:
— Наверняка неприятно иметь такие ужасные шрамы на лице, да? Я подкатил тележку к отделу мужской одежды. Джастин Филлипс стоял, вытянувшись во весь рост, слегка откинув голову и уставившись куда-то вдаль, создавалось впечатление, будто ему подвластно видеть нечто такое, что другим не дано напрочь — это была его обычная поза — отрешенность. Возможно, я просто не мог распознать в этом хорошие манеры. Он всячески показывал, что выше той среды, в которой находился. Отличный трюк — воротить от всех морду и в то же время получать от них деньги. Может быть, именно за эту хитрость все управленцы и девушки-продавщицы так любили его. Они верили, что этот человек достоин большего, но он здесь и несмотря ни на что делает свою работу.
— Ваш заказ, мистер Филлипс, — сказал я, подкатив к прилавку.
Он проигнорировал мое появление, что, конечно, было неприятно, но, с другой стороны, я спокойно вывалил весь товар на прилавок, пока он таращился в проем между дверьми лифта.
И тут я услышал до боли знакомый золотой смех. Осмотревшись, я приметил компанию парней, с которыми учился в Челси. Они примеряли свитера, шорты и прочее барахло. Я знал их только в лицо, поскольку за четыре года совместного обучения мы ни разу не разговаривали. Верховодил у них Джимми Ньюхэл. Он был непобедимым полузащитником в нашей футбольной команде три года подряд. Его волосы восхитительно желтого цвета, казалось, всегда были залиты солнечным светом. Этакое крохотное солнце или маленький пожар в классной комнате. У него была широкая мощная шея, на которой сидела голова с совершенным лицом, будто изваянным великим скульптором. Все его элементы отвечали законам гармонии: нос, лоб, подбородок и все остальное. И его тело, под стать лицу, имело безупречные формы. Приятели Джимми не дотягивали до идеала, но были где-то близко. Компания примеряла свитера, смеялась, они развлекались в ожидании начала учебного года в Стэнфорде.
Джастин Филлипс подписал накладную, и я уже был на пути к лифту, как услышал возглас:
— ЭЙ, ЧИН! ЧИНАСКИ, А ТЕБЕ ИДЕТ ЭТОТ ХАЛАТИК!
Я приостановился и небрежно махнул им левой рукой.
— Посмотрите на самого классного парня в городе со времен Томми Дорси!
— Гейбл — туалетный ежик по сравнению с ним.
Я бросил свою телегу и подошел к ним. Не зная, что предпринять, я просто стоял и смотрел на них. Мне эти мудаки никогда не нравились. Для других, возможно, они были красавцами, но не для меня. Что-то в их телах было от женской фигуры. Мягкость присутствовала в них. Нет, ни за что не выдержать им настоящего испытания. Красивые пустышки. Они бесили меня. Нет, я ненавидел их. Они были частью кошмара, который всегда преследовал меня в той или иной форме.
— Эй, господин кладовщик, что же ты так и не сыграл за нашу команду? — спросил Джимми Ньюхэл, улыбаясь.
— Не хотел.
— Что, кишка тонка?
— Знаешь стоянку на крыше?
— Естественно.
— Увидимся там…
Они пошли на стоянку, а я снял халат и швырнул его в тележку. Джастин Филлипс-младший усмехнулся:
— Мой дорогой мальчик, ты подвергаешь свою задницу крупным неприятностям.
Джимми Ньюхэл поджидал меня в окружении своих приятелей.
— О, а вот и господин кладовщик!
— По-моему, на нем дамские панталоны?
Ньюхэл стоял в лучах солнца. Он был без рубашки и без майки. Впалый живот, выпуклая грудь. Выглядел он отлично. Какого черта нужно было мне залупаться? — думал я, чувствуя, как трясется нижняя губа. Меня охватил страх. Я смотрел на Ньюхэла, его золотые волосы пылали на солнце. Много раз я следил за ним на футбольном поле. Я видел его сквозные проходы ярдов на 50 или 60, когда сам болел за другую команду.
Теперь мы неподвижно стояли друг напротив друга. Он — голый по пояс, я в рубашке. Пауза затянулась.
Наконец Ньюхэл не выдержал:
— Ладно, сейчас я разберусь с тобой, — сказал он двинулся на меня. Но тут объявилась миниатюрная пожилая женщина в черном платье и крохотной фетровой шляпке на голове. В руках у нее было множество пакетов.
