— Он говорил, что рано или поздно все вокруг начнут предостерегать меня, — отмахнулась Розали. — Я знаю, он серийный убийца. Он сам сказал.
— Это не шутка.
— Его жена получила по заслугам, — возразила Розали. — Никто не заставлял ее обманывать мужа, наставлять ему рога в его собственном доме, в его ванной. Ванны гораздо хуже супружеских постелей. По крайней мере Лесли Бек соблазнил меня вне дома, а не в постели своей жены.
Она злилась на меня. Ничего другого я и не ожидала. Она уставилась на свое отражение в зеркале.
— Лесли Бек или серийный убийца — какая разница? — пожала плечами Розали, затем оттаяла, улыбнулась мне и поцеловала в щеку. Должно быть, я уже пропахла тысячью лосьонов и духов — ароматами прошлого. — Никакого преступления он не совершал, — продолжала она. — Просто встретил ужасную женщину и женился на ней, а теперь познакомился со мной, и мы вместе будем заботиться о пекинесе.
— А как же Бинго?
Бинго — кличка ирландского сеттера, принадлежащего Уоллесу. Розали предлагала назвать его Гектором, но Уоллес настоял на своем. Я задумалась, есть ли что-нибудь общее у Уоллеса и мистера Кольера, и пришла к выводу, что оба притягивают трагедии. Оба ухитрились попасть в газеты.
— Бинго я кому-нибудь отдам, — решила Розали, и я подумала, что таким образом будет покончено и с Уоллесом, и, вероятно, с Бинго. Розали всегда недолюбливала его. — Не волнуйся, — продолжала она, — если понадобится, я возьму его с собой, но, надеюсь, до этого не дойдет. — И она снова поцеловала меня. — По-моему, Уоллес не случайно сорвался со скалы, а сам прыгнул в пропасть, — добавила она. — Перед отъездом мы поссорились. Он посмотрел на Кэтрин, которая как раз подстриглась и у нес начали виться волосы, и заявил, что она ему кого-то напоминает. Кто бы это мог быть? Я назвала пару теток с обеих сторон, но он только качал головой. И я сказала, что, должно быть, это лицо он видит, когда смотрит в зеркало, напомнила, как Джослин Бек уверяла, что Кэтрин — вылитый Уоллес, и, видимо, у меня дрогнул голос, потому что Уоллес воскликнул: «Вот именно! Бек во времена Примроуз-Хилл. Вот кого она мне напомнила. Лесли Бека». И он замолчал. За всю ночь и следующее утро он не проронил ни слова. А потом уехал на Маттергорн. Взобраться на Маттергорн — проще простого, это маршрут для туристов, но на пленке скала выглядит впечатляюще. Кажется, восхождение Уолесса снимали для рекламы диет-колы.
— Как низко все мы пали, — произнесла я. — Когда-то на вершины гор взбирались ради духовного очищения и чтобы побыть в одиночестве, а теперь — чтобы снять рекламный ролик.
— А может, это была диет-пепси, — задумчиво отозвалась Розали. — Мы оба предпочитали ее. Она не такая приторно-сладкая, как кола. Так или иначе, последними словами, которые я услышала от Уоллеса, были слова «Лесли Бек».
И Розали отправилась в замок Синей Бороды, сумасшедшего электрика мистера Кольера — загорать у бассейна и стесняться целлюлита. А я вернулась домой, где в саду застала Эда — он читал рукопись. Траву на газоне давно следовало скосить, но я промолчала. Лично я не смогла бы преспокойно читать на запущенном газоне, и меня удивляло, что Эд на это способен.
— День слишком хорош, чтобы торчать в издательстве, — объяснил Эд, — вот я и прихватил рукопись домой.
Не выдержав, я спросила:
— Ты видел фотографию картины Аниты Бек в «Гардиан»? Помнишь супругов Бек с Примроуз-Хилл?
— А мне казалось, ее зовут Джослин, — отозвался он. По крайней мере в отличие от Уоллеса Эд соглашался разговаривать со мной.
— Так звали первую жену Лесли Бека.
— По-моему, мы удивительные люди, — протянул он. — Мы так давно женаты и до сих пор вместе — в это трудно поверить, если вспомнить, как изменился мир.
И он улыбнулся мне настолько ласково, что мне стало легче. Но у меня мелькнула мысль, что улыбки сродни цветам, которые дарят, чтобы загладить вину. Пожалуй, верный признак счастливой семьи — кривые усмешки и пустые вазы.
Следующий день был выходным, и Эд отправился с Колином и Амандой на прогулку в парк. Как обычно, мой муж был невозмутим, сдержан и жизнерадостен. Я старалась не смотреть на Колина: незачем в очередной раз убеждаться, что он — сын Эда, иначе и быть не может, я просто взвинчиваю себя. Колин никак не мог быть сыном Лесли Бека — разве что сперма сработала с опозданием. Говорят, что так не бывает, но откуда нам знать? Думать о происхождении взрослеющих детей было слишком тревожно; настоящее чудо, что они появились на свет и выросли. На этом и остановимся.
Глядя им вслед из окна, я убедилась, что Колин сложен в точности как Эд, только выше ростом, и пришла в себя. Он держал за руку Аманду, которая унаследовала ярко-голубые глаза Лесли Бека и густые прямые волосы, живость и способности матери, но, слава Богу, не ее бесчувственность. Я решила, что при встрече буду любезна со Сьюзен, но постараюсь по возможности избегать ее общества.
Как только они скрылись из виду, я направилась к телефонной будке за углом и позвонила Лесли Беку. Чтобы набраться смелости, мне понадобилось несколько минут. Номер я хорошо помнила. Казалось, я вновь стала школьницей, вновь испытала почти забытое ощущение: мне представлялось, что я стою на перекрестке тысячи дорог и за каждым углом меня подстерегают приключения. Я понимала: время лишило меня альтернативы, и сознавать это было неприятно. «Я уже старая, — думала я, — но не такая старая, как Лесли Бек, который уже ни на что не способен; что же мне нужно от него?» Но кое в чем я нуждалась — мне требовалось признание, хотелось вновь помолодеть, увидеть себя его глазами. В глазах Эда я давным-давно перестала отражаться.
Словом, я вошла в телефонную будку, решив не пользоваться домашним телефоном. Сказались давняя привычка, притягательность, тайны. Мне нечего было скрывать, но я боялась, что меня подслушают — что, если каким-то загадочным образом наш разговор запишется на автоответчик? Техника — друг человека, но враг женских тайн.
Лесли Бек подошел к телефону. Его голос ничуть не изменился.
— Лесли, это я, Нора! — выпалила я. — Мы с Эдом сожалеем о смерти Аниты. Должно быть, ты убит горем. — Эту фразу я придумала заранее.
Ответом мне стала длинная пауза. Я продолжала тараторить:
— Мэрион говорила, что перед смертью Анита занялась живописью. Где можно увидеть ее работы? Ты намерен выставлять их только в галерее Мэрион? Я видела снимок в «Гардиан» — но разумеется, звоню не поэтому… — Я разволновалась. Разговор не клеился.
Наконец Лесли произнес:
— Ты отрепетировала свою речь, Нора.
— О Господи, Лесли! — выдохнула я обычным голосом. Только что он звучал сдавленно и почти визгливо.
— Почему же, черт возьми, ты не пришла на похороны?
— Терпеть не могу похороны. — Оправдание было жалким. Меня охватило чувство вины.
— Никто из вас не заметил одного, — сказал Лесли Бек, — Анита понимала меня. Почему бы тебе не приехать сюда?
Мне только хотелось услышать его голос. Происходящее напоминало разглядывание старых семейных снимков в альбоме, я казалась себе другим, незнакомым, человеком.
— Мне надо приготовить воскресный обед, — неловко возразила я, словно опять стала девятнадцатилетней девчонкой.
Лесли Бек сказал, что мне надо почаще упражняться в остроумии. Оно присуще мне с рождения. Им восхищалась Анита. Я вернулась домой и оставила на кухонном столе записку такого содержания: «Я ушла к Розали, ей нездоровится, мы могли бы всей семьей пообедать не дома, а в ресторане „Золотой монах“, там мы и встретимся». На самом же деле я села в поезд и поехала к Лесли Беку.
Дом номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс заметно обветшал. Перед ним стояла табличка «Продается» — как и перед другими четырьмя домами на этой улице. Экономический спад больно ударил по тем людям, которые еще недавно процветали и покупали подобные особняки, — старшим менеджерам, ведущим архитекторам и юристам. Любой бизнес шел туго, благоденствовали лишь сборщики налогов.
Лесли Бек открыл дверь. Он был в халате и босиком. Он сразу извинился и сообщил, что у пего, кажется, грипп. Его лицо избороздили морщины, волосы потускнели, приобрели скорее песочный, нежели рыжий цвет и утратили пышность. Полные губы стали тоньше.
— Ты прекрасно выглядишь, Нора, — сказал Лесли. — А у меня выдался неудачный день. Я страдаю от депрессии, она то усиливается, то отпускает меня. Без Аниты так одиноко. Я совсем запустил дом.
Он не солгал. Полы давно пора было подмести, ковры — пропылесосить. Вещи валялись где попало, беспорядок нагонял тоску. По какой-то причине вся мебель была сдвинута в центр комнаты, комод стоял на расстоянии шести дюймов от стены, диван — напротив двери, словно Лесли гонялся за мышью и вдруг утратил всякий-интерес к погоне. Пол усеивали грязные носки и апельсиновые корки, на столе горой высились старые газеты, счета, вскрытые конверты с нацарапанными на них телефонными номерами. Среди бумажных пакетов из супермаркета попадались еще не разобранные, с кошачьим кормом. Все растения в горшках завяли.
