«А с Романовым не предлагали? – я задаю невинный вопрос. На мгновение мы с Кузьминским встречаемся глазами. Между нами пробегает усмешливая искра. – Через их художников...» Фридрих мрачнеет: «Эти не предлагали... И теперь уж вряд ли предложат». – «Ну... – Кузьминский усмехается. – Я бы не стал зарекаться. В нашей-то богоспасаемой стране...»
Взгляд Фридриха становится холодным и собранным: «А вот на это, – он зачерпывает икру черной горбушкой, – я уже плевал. У меня достаточно денег, чтобы...» – «Откупиться?» – «Нет, – на мой вопрос он отвечает серьезно. – Послать».
Я представляю себе волчьи глаза. Тех послать, с этими – сотрудничать... Послать, чтобы сотрудничать...
«А вы? – Я слышу голос Фридриха. – Где бы хотели жить?» – «Здесь, в СССР. То есть в России», – отвечаю неуверенно. «Не-ет! – он смеется. – Это-то понятно. Сейчас Россия – Клондайк. Я имею в виду квартиру». – «Ну, – я теряюсь. – Где-нибудь в центре...»
Он кивнул и перевел разговор.
Машину Кузьминский вел осторожно.
«Вы здесь впервые?» Я имела в виду промышленную зону.
Оказалось, мы с ним живем в одном районе. После ужина, когда пришла пора разъезжаться, предложил подвезти.
Фридрих поморщился, но смолчал.
«Вольво», мигая задними огнями, двигалась впереди. Сквозь стекло я видела пухлый багажник. «Да, впервые... – Кузьминский объезжал кучу щебня, – раньше не доводилось. Тут, у вас, как в “Сталкере”. Впору задавать последние вопросы».
Краем глаза я поймала свет фонаря. «У нас все больше текущие. Много работы». – «Да-да. Понимаю», – он кивнул. «Кстати, вы сказали – у вас? В конце концов, это – и ваша работа». – «Вы считаете, – мы уже подъезжали к виадуку, – мне пристало говорить: здесь, внизу, у нас?» Мигнув задними фарами, машина Фридриха свернула на мост. «Если мне не изменяет память, – я смотрела, как она удаляется, – там было сказано иначе: здесь, наверху, у нас...»
Набирая скорость, «вольво» оставляла нас позади.
В сущности, он не сказал ничего особенного. Но разговор как будто сдвинулся, сошел с накатанной колеи. За столом такой разговор не мог бы начаться. Так мы разговаривали раньше. В своем кругу. Наши цитаты не нуждались в ссылках. Были нашей общей собственностью. Точнее, ее подобием – игрой стеклянных бус. Нашим ноу-хау: нанизывать, плести замысловатые узоры, в которых ничто не повторялось и в то же время повторялось всё. Каждое слово, любое их сочетание всплывало и опознавалось мгновенно.
«Да, теперь все изменилось, – он ответил, как будто прочел мои мысли. – Тем более что здесь, у вас, скорее, впадина. Во всяком случае, не гора».
Руки Кузьминского лежали на руле. Его кожаное пальто было очень старым. Раньше такие покупали в сертификатных магазинах – один раз и на всю жизнь.
По проспекту Просвещения машина шла, набирая скорость. Я молчала, демонстративно глядя в окно. Мгновение ушло. Язык, на котором он заговорил со мною, относился к прошлому. Здесь, на Парнасе, мы с Фридрихом стремились в будущее – работали не покладая рук. Кузьминский – гость. Зря я ему ответила. Позволила втянуть себя в эти игры с прошлым... Здесь, у нас, он действительно гость. О нем я буду вспоминать от случая к случаю, когда понадобится его помощь.
«Что на границе? – Кузьминский затормозил под светофором. – Сегодняшняя машина прошла?»
«Конечно. А что может случиться?» – на этот раз я ответила правильно.
«И вы успели? – он смотрел вперед, дожидаясь зеленого сигнала. – Подложить мешок?»
По пустой дороге мы неслись стремительно, словно водитель решил догнать Фридриха – во что бы то ни стало. Помериться силами. Я закрыла глаза.
Короткие мысли: «Откуда?.. Кто?.. Неужели проследили?» Прежде чем нас вынесло и протащило юзом, я еще успела подумать: «За этим и приехал. Черное пальто. Работал за границей. На самом деле – их художник...»
Взревев всеми внутренностями, машина замерла поперек полосы. Если бы не пустая дорога... Чертыхнувшись, Кузьминский выбрался наружу. Наверное, я должна была испугаться. Но я просто сидела. Смотрела, как он обходит машину, бьет по колесам ногой.
«Гвоздей накидали, сволочи! Сразу два. Левое заднее – тоже. Извините, – он распахнул мою дверь, – но одному мне не справиться. Придется вызвать службу. Свезут в мастерскую – залатать дыру».
Старый «жигуленок» подъехал минут через двадцать. Двое, в кожаных куртках. Обещали как можно скорее, но дежурные мастерские – не на каждом углу.
«Судя по всему, часа полтора как минимум. Половина второго. Может быть... – Кузьминский смотрел на пустую дорогу, – поймаем для вас попутку? А то ведь... – он посмотрел внимательно, – ваш шеф может позвонить. Захочет узнать, как вы доехали...»
Если позвонит, Яна скажет, что меня еще нет. Тогда он подумает... Но: вы успели подложить мешок?
«Никаких попуток, – я отвергла решительно. – Разве я могу бросить вас в беде!»
«Положим, беда невелика, – перегнувшись в мою сторону, он рылся в бардачке. – Тогда... Предлагаю выпить. Что предпочитаете в это время суток?»
«А у вас разные, что ли, есть?»
Кузьминский кивнул.
«Ну, например, виски».
«Какую марку?» – он вывел загогулину, похожую на иероглиф. Я усмехнулась: “Black Label” или “White Horse”.
«Кажется, есть и то и другое, – Кузьминский ответил совершенно серьезно, словно у него не было и мысли втягивать меня в опасные игры. – Надо проверить».
Из машины я вылезла, скорее, из любопытства.
В багажнике стояла картонная коробка. В ней – навалом до самого верха – бутылки. Запустив руку, Кузьминский вытянул черную. «Сувениры, – пояснил коротко. – Подарки от благодарных клиентов. Эта пойдет?»
В салоне было темно. «За успех!» Мы чокнулись пластмассовыми стаканчиками. Панель управления светилась разноцветными огоньками. Они сияли призрачным светом, не освещая лиц. Вечером, за столом, мой попутчик выглядел оживленным. Теперь, на пустой дороге, как будто устал и сник. Не лицо – силуэт, вырезанный из сероватого картона.
«Кстати, а почему вы отказались? Это – тоже подарок. Просто подарок, от чистого сердца. Как эти... ваши бутылки», – я прислушивалась к своему фальшивому тону. На складе готовой продукции Фридрих предложил диван. Любой, на выбор: кожаный или из флока. Широкий жест, которым шеф завершал экскурсии для избранных.
«Зачем?» – Кузьминский усмехнулся.
«Ну...»
«Зачем? – он повторил, не дождавшись объяснения. – Этому долго не продлиться. Мы-то с вами – люди образованные. К тому же – филологи. А значит, должны понимать». – «Вы... не верите в торжество капитализма?»
«Да при чем здесь... – В чертах его лица мелькнуло оживление, но иное – не то, что он демонстрировал за Фридриховым столом. – Вам знакомо слово прагматик? – Серые глаза сверкнули на темном картоне. – Не правда ли, гнусное? – брови выгнулись асимметрично. – Теперь оно входит в моду. Точнее, уже вошло».
«Да. – Я хотела сказать, что в последнее время их появилось множество – заимствованных слов. На нашей почве они обретают какие-то дополнительные смыслы. Не словарные. – А еще деньги. Вы заметили, как их теперь произносят?»
«Еще бы! – он подхватил с удовольствием. – Горлом, смягчая звук д. Мягко стелют, да жестко спать». Мы засмеялись одновременно. Смеясь, я гадала: как бы подобраться к мешочку...
«Слишком много абстрактных понятий: микроэкономика, макроэкономика... Одна сплошная экономика. Ни тебе истории, ни литературы. Словно ничего этого не было». – Кузьминский нагнул бутылку. Виски лилось золотистой струйкой, тянулось, как загустевший мед.
Здесь в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, мы совсем не скучаем...
«Вам что, больше нравилось, как раньше? – задавая вопрос, я вспомнила пустые прилавки. Очереди. Любовника, похожего на кролика. Но сказала: – Советская власть?» – «Бросьте! – он сморщился как от кислого. – Советская... Несоветская... Это только слово». – «Видимо, у нас с вами разный опыт». Он поднял бровь: «Разный? Вы хотите сказать, что в прежние времена мне жилось прекрасно? Вы... – он помедлил, – от них пострадали?»
Я опустила голову. На этот вопрос у меня не было прямого ответа.
«Раньше мне жилось очень плохо». – «В смысле, бедно? – Я молчала. – А теперь – лучше? Это хорошо, – пластиковый стаканчик качнулся в его руке. – Значит, вам удалось. Приспособиться к новым условиям существования. Ваше счастье, что вы сумели. Надеюсь, так будет и впредь. Иначе...»
Я смотрела, как качается его пластиковый стаканчик. Следила тоскующими глазами. Как будто надеялась увидеть свое будущее.
Но видела только прошлое и настоящее. Раньше мне не было страшно, но в то же время я всегда боялась, а теперь мне всегда страшно, но я совсем не боюсь...
