Бормоча все это, полковник прибирал комнату, которую собирался покинуть, уничтожая следы своего пребывания здесь. Затем вышел во двор и бодро пошагал по заросшей травой тропинке к калитке.
Теперь предстояло разобраться с последним делом — найти след пропавшей старухи. И вот тут-то ожидало полковника глубокое психическое потрясение.
— Явились! Наконец-то… Так это ваша родственница! — злобно прокричал ему в лицо седенький и вполне интеллигентный врач, едва услышав фамилию Розенгольц. — Что ж вы бродите невесть где? Привезли и забыли! А нам тут… у нас тут такие катаклизмы творятся…
— Не понял, — растерялся в первый миг Кузьма Захарьевич, поразившись чрезмерно нервной реакции старика-врача. — Какие еще катаклизмы? Во-первых, я ей не очень-то и родственник, так…
— Можете забрать свою старуху! Немедленно! И даже не «можете», а должны, обязаны!.. — озлился еще более врач, выронил из дрожащих пальцев очки и пока поднимал их с пола, лицо его пошло багровыми пятнами и волосы встали немножко дыбом. — У меня из-за нее два практиканта-второкурсника, отличники, между прочим, учебы…
— Как же я ее немедленно заберу? — озадачился полковник. — Не на плечах же мне ее тащить, в конце концов…
— А пусть ножками, ножками… Под ручку ее возьмете, а она ножками, ножками… И немедленно! У меня два практиканта с серьезнейшим нервным срывом третий день в Кащенке… И с неопределенным исходом…
— Простите, — не понял Кузьма Захарьевич, — что значит «ножками»?
— А то и значит, любезнейший, что ножками, тихими стопами… — старичок-врач с остервенением тер стекла очков. — Под ручку поддержите, чтоб не упала, и ведите ее себе… И безотлагательно уводите, нам она здесь ни к чему…
— Вы полагаете, что таким манером… То есть «тихими стопами», как вы выразились… — Полковник совершенно был сбит с панталыку. — Торчмя… Она, конечно, старушка высохшая, я смогу ее удержать вертикально, но ведь в метро люди заметят… Я бы сказал некоторое несоответствие…
— Да какое ж тут несоответствие? — удивился врач. — Вы, к примеру, идете со старой тещей, какое кому дело? Или бабушку ведете с прогулки… Мало ли молодых людей ходят под руку с престарелыми…
— Но не настолько же, как вы выражаетесь, «престарелыми»… Я понимаю, может быть, у вас тут такой профессиональный врачебный термин, но со мной вы можете говорить прямо и называть самые трагические вещи своими именами… Тем более, я не родственник. Но я не понимаю, зачем вам нужно, чтобы я тащил ее именно в вертикальном положении, торчмя? К чему такой маскарад? Не проще ли подогнать машину и вынести ее на каких-нибудь носилках?
— Сама доберется, своим ходом! — отрубил врач.
— Но, уважаемый профессор… — Полковник пристально поглядел прямо в глаза врачу и вздрогнул. В зрачках профессора тлел безумный огонек.
— Э-э, — понял он вдруг и беспомощно оглянулся. — Вы не могли бы позвать дежурную медсестру…
— Нет, не могли бы! — с истерическими нотками в голосе выкрикнул врач. — Все по той же причине, между прочим… Ваша родственница даже Ию Иолантовну уложила в постель, как минимум на неделю… Предынфарктное состояние…
— Но позвольте, — осторожно, чтобы не вывести безумца еще более из себя, начал Кузьма Захарьевич. — Я так полагаю, что после вскрытия…
— После вскрытия?.. Как бы не так! Крах-ха-ха-хак!.. — забился полоумный профессор в неуместном нервном смехе и тотчас закашлялся. В изнеможении опустился он в кресло и стал вертеть в руках длинный, опасно посверкивающий скальпель. — Не далась она… — печально сказал старик. — Я ребят послал… Они через минуту прибежали: «не дается!» — кричат. Ну а после этого сразу в Кащенко… А Ия Иолантовна, женщина любознательная, решила выяснить… Ну и выяснила…
— Что, кожа задубела от старости? Никакой нож не берет?.. — изо всех сил поддерживая нейтральный разговор, отозвался Кузьма Захарьевич, а сам в это время лихорадочно соображал:
«Так, — думал полковник. — У него в руках скальпель. С этим, положим, справимся. Старичок хилый… Правда, у безумных силы порой удесетеряются. Но по шее сбоку, в случае чего… Простынкой свяжу…»
— Да вот и она к вашим услугам, — врач указал скальпелем куда-то за спину полковника.
Скрипнула дверь в тылу у полковника и могильный сквозняк тронул его щиколотки…
Кузьма Захарьевич бешено оглянулся.
Из коридора шла прямо на него покойная Клара Карловна Розенгольц.
Будь на месте полковника человек с нетренированной психикой, он непременно тотчас составил бы компанию студентам-практикантам или на худой конец дежурной сестре Ие Иолантовне. Полковнику все-таки удалось устоять на ногах.
— «Синдром Тамерлана», — сквозь звон в ушах, доносились ученые пояснения старичка-врача. — Случай редчайший в медицинской практике… Тамерлан умирал три раза, подслушивал разговоры приближенных над своим гробом, затем через пару дней вставал и устраивал казни… Да вы успокойтесь, вот вам спиртику нашатырного… Вот, право, незадача… А я-то, честно говоря, решил, что вас уже предупредили в регистратуре… Экий, думаю, бестолковый родственник…
Разумеется, услышав предупреждение Кузьмы Захарьевича, ни нервные, ни беременные помещения кухни не покинули. Все сидели заинтригованные его странными словами, напряженно следя за мерцающей банкой нашатырного спирта в его руках, точно ожидая, что сейчас с этим спиртом произойдет какое-нибудь удивительное чудо превращения, какой-нибудь редкий фокус.
А потому, когда полковник, держа на весу эту банку, шагнул в кухню и отступил вбок, многие, внимательно наблюдая за его манипуляциями, не сразу и разглядели в сумраке коридора колеблющийся призрак страшной гостьи, явившийся с того света.
Первым завидел ее Юрка Батраков и теперь уже он отвлек на себя всеобщее внимание публики. С выпученными глазами и отвалившейся челюстью вскинулся он с табурета, и точно подхваченный прибоем, отнесен был невидимой волною к стене и глухо ударившись об нее всей спиной, крякнул утробно, еще раз ударился спиной об стену, и еще раз…
— Блы-блы-блы-блы… — забормотал он по-индюшачьи, царапая ногтями кафельную плитку. — Блы-блы-блы…
Многие тоже повскакивали с мест, обступили бьющегося в истерике Батракова. Возникла мгновенная сутолока, закричали голоса:
— Что с ним!?
— Воды, дайте же воды!
— Ах, Боже мой!.. Скорее! Да что ж это!?.
— Омрак, омрак! С похмелья он!.. — перекрикивая встревоженные голоса, растолковывал Степаныч, обернулся на дверь, ища глазами посудину для воды и… Точно такая же волна с силой отбросила его к той же стене, о которую бился Батраков. И абсолютно точно так же, охваченный заразительной и властной силой чужого безумия, заблекотал и он:
— Блы-блы-блы-блы… — указывая трясущейся рукой на дверь.
Всеобщее замешательство достигло апогея.
Один только полковник со всепонимающей мудрой улыбкой наблюдал за происходящим, держа в руке откупоренную банку и ожидая минуты, когда понадобится его помощь и участие. И минута эта настала — тихо ахнув, стала оседать на пол Любка Стрепетова, а вслед за нею, схватившись за сердце, обрушилась возле газовой плиты профессорша Подомарева…
— Ай-вай! Шайтан, блы-блы!.. — взвизгнул и Касым, отпрыгивая за спину полковника и неловко толкая его под локоть…
Нет, все-таки поторопились мы с «апогеем»… «Апогей» этот был тут же многократно превышен и перекрыт, эмоции перехлестнули через его края, воющий хаос вихрем ворвался в коммунальную кухню, смел на пути своем этажерку с посудой, повалил стулья, сорвал со стены приклеенный казалось бы намертво календарь за 1985 год, выбил из рук полковника банку с нашатырным спиртом, с размаху грохнул ею об пол — то вошла наконец-то и остановилась посреди ярко освещенной кухни — Клара Карловна Розенгольц.
И даже два бледных лица, которые, стоя под самым окном, все это время внимательно наблюдали с улицы сквозь щель между занавесками за происходящим внутри дома, отлепили свои расплющенные носы от темного стекла, отшатнулись и кинулись в спасительную темень ночи, рванулись напролом, ломая на пути своем сиреневые кусты и теряя милицейские фуражки…
Само собою, никто из находившихся в тот момент на кухне, не исключая и самого полковника, движения этого постороннего не заметил, что, впрочем, вовсе и не удивительно. Жильцы с красными, слезящимися от паров аммиака, глазами, подгоняемые острой вонью и страхом, спешно покидали помещение, далеко огибая неподвижную старуху.
Напрасно опомнившийся Кузьма Захарьевич кричал им в спины о «синдроме Тамерлана» и призывал к спокойствию. Паника есть паника, она мало прислушивается к голосу рассудка, и уже несколько минут спустя резко захлопнулась входная дверь за спиною Любки Стрепетовой, которой невыносима была даже мысль остаться на ночь в этом доме. Следом за нею, прихватив только зонтик и зубную щетку, отправилась ночевать к знакомым и профессорша Подомарева. Взявшись за руки, пробежали по коридору Касым с Айшой, едва не столкнулись с шествующей в свою комнату старухой, отшатнулись, отпрянули и, ударяясь обо все углы и выступы, пропали за той же входной дверью.
