— Привет, Юл Мэй. — Какой все же маленький у нас город. — Я непременно ей передам, как только она вернется.
Как жаль, что рядом нет Константайн. Как бы мне хотелось рассказать ей обо всех событиях дня, все-все, подробно.
Вздохнув, допиваю колу и иду за сумкой. Странно, но у двери ее нет. Выхожу к машине, но и там пусто. Слегка занервничав, поднимаюсь наверх. Румянец постепенно сползает с лица, сменяясь легкой желтизной. Я ведь не заходила к себе? Прочесываю свою спальню — ничего. Останавливаюсь в центре комнаты, холодная волна паники медленно ползет вдоль позвоночника. Сумка. В ней же — все.
Мама — пронзает мысль. Скатываюсь по лестнице, заглядываю в гостиную. Внезапно понимаю, что мама ни при чем, и осознание истины парализует все тело. Я забыла сумку в Лиге. Слишком спешила домой, вернуть матери машину. Когда звонит телефон, я уже знаю, что это Хилли.
Хватаю трубку, кивнув выходящей из дома маме.
— Алло?
— Как ты могла забыть здесь эту тяжесть? — Недовольный голос Хилли. У нее никогда не было проблем с тем, чтобы порыться в чужих вещах. Ей это даже нравится.
— Мама, погоди минутку! — кричу из кухни.
— Боже правый, Скитер, да что ты в ней таскаешь?
Я должна остановить маму, но Хилли бормочет невнятно, кажется, наклоняется, открывает сумку…
— Ничего особенного! Только… письма Мисс Мирне, ты же знаешь.
— Ладно, я захвачу ее домой, а ты можешь заехать забрать.
Мама уже заводит мотор.
— Хорошо… я сейчас же приеду.
Выскакиваю на улицу, но вижу только хвост маминой машины. Старого грузовика тоже нет на месте, развозит семена по полям. Ужас внутри меня становится твердым и горячим, как кирпич на солнце.
Вдруг «кадиллак» замедляет ход, потом совсем останавливается. Опять трогается. Опять останавливается. Затем медленно разворачивается и, виляя из стороны в сторону, движется вверх по холму. По милости Господней, в которую я никогда особенно не верила, мама и вправду возвращается.
— Представляешь, я забыла кастрюлю для Сью Анн…
Стремительно прыгаю на пассажирское сиденье, дожидаюсь, пока мама вернется за руль.
— Отвезешь меня к Хилли? Мне нужно забрать у нее кое-что. — В нетерпении только что не топаю. — О господи, быстрее, мама. Пока я не опоздала.
— Евгения, у меня сегодня миллион дел… — Мама не двигается с места.
У меня вот-вот начнется истерика.
— Мама, пожалуйста, поехали…
«Кадиллак» неподвижен.
— Послушай, — говорит мама. — У меня есть некое личное дело, и, полагаю, тебе не стоит меня сопровождать.
— Это займет пять минут. Поехали, мама!
Недовольно поджав губы, мама опускает на руль свои руки в белых перчатках.
— У меня сегодня очень важное конфиденциальное дело.
Не представляю, чтобы мамино дело оказалось важнее моего.
— И какое же? «Дочери американской революции» в опасности? К ним пытаются примкнуть мексиканки? Кого-то застали за чтением «Нового американского словаря»?
— Ну ладно, — вздыхает мама и осторожно заводит двигатель. — Поехали.
Мы катимся по аллее со скоростью сто ярдов в час, чтобы гравий не поцарапал краску на «кадиллаке». Перед выездом на шоссе мама надевает специальные автомобильные шоры, словно готовясь к операции на мозге. Судорожно стискиваю кулаки. Мысленно жму на акселератор. Мать каждый раз ведет машину, как в первый.
На шоссе скорость возрастает до пятнадцати миль в час, и она впивается в руль, словно на спидометре все сто пятьдесят.
— Мам, — не выдерживаю я, — дай я сяду за руль.
Тяжкий вздох в ответ. Удивительно, но она съезжает на обочину.
Выскакиваю, обегаю машину, занимаю водительское место, мама переползает на мое. Разгоняюсь до семидесяти, мысленно повторяя: «Хилли, умоляю, побори искушение совать нос в мои частные дела…»
— И что это за страшная тайна, куда это ты сегодня собралась? — интересуюсь я.
— Я… к доктору Нилу на анализы. Ничего особенного, но я не хочу, чтобы папа знал. Ты же помнишь, как он всякий раз расстраивается, если кто-то обращается к врачам.
— А что за анализы?
— На содержание йода, по поводу моей язвы, я каждый год его сдаю. Высади меня у баптистской больницы, а потом можешь ехать к Хилли. Мне хотя бы не придется беспокоиться из-за парковки.
Покосившись в ее сторону, жду дальнейших разъяснений, но она сидит, строго выпрямившись, в идеальном светло-голубом платье, идеально скрестив лодыжки. Не помню, чтобы в прошлом году она сдавала какие-то анализы. Константайн обязательно написала бы мне. Должно быть, мама держала это в тайне.
Пять минут спустя мы уже около больницы. Помогаю ей выйти из машины.
— Евгения, бога ради. Конечно, я еду к врачу, но это вовсе не означает, что я инвалид.
Высоко подняв голову, она направляется к стеклянным дверям.
— Мам, ты не хочешь… чтобы я пошла с тобой? — Пусть я очень спешу — нужно срочно разобраться с Хилли, — но почему-то не могу просто взять и бросить ее здесь.
— Это все пустяки. Отправляйся к Хилли и возвращайся за мной через час.
Она удаляется по длинному коридору, прижимая к груди сумочку, а я все провожаю ее взглядом, хотя давно пора бы развернуться и бежать. Какой хрупкой и растерянной стала мама. Прежде, бывало, стоило ей вздохнуть, и в комнате сразу становилось тесно, а ныне… ее как будто стало меньше. Мама сворачивает за угол. Еще секунду смотрю на светло-желтую стену, за которой она скрылась, потом бегу обратно к машине.
Уже через полторы минуты звоню в дверь Хилли. В обычных обстоятельствах я обязательно поговорила бы с ней о маме. Но сейчас ее нельзя отвлекать. Первое мгновение все покажет. Хилли чрезвычайно искусно врет, но лишь с того момента, как открывает рот.
На пороге возникает Хилли. Красные губы плотно сжаты. Смотрю на ее руки. Сплетены почти в узел. Я опоздала.
— Ну и скорость, — бросает она, впуская меня в дом. — Вот она, эта мерзкая штука. Надеюсь, ты не возражаешь, что я просмотрела кое-что.
От волнения я, кажется, даже дышать не могу. Внимательно смотрю на свою лучшую подругу, пытаясь понять, что именно она успела прочесть в моих бумагах. Но на лице ее лишь дежурная, почти сияющая, улыбка. Момент истины миновал.
— Выпьешь чего-нибудь?
— Нет, спасибо. — И тут же предлагаю: — Не хочешь покидать мяч вечерком? Чудесная погода.
— У Уильяма совещание, а потом мы идем на «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир».
Непонятно. Разве не сама она всего два часа назад предлагала сходить на этот фильм завтра вечером, причем двумя парами? Медленно продвигаюсь к дальнему концу стола, как будто опасаюсь, что она набросится, если я буду двигаться слишком быстро. Хилли берет серебряную вилку с буфета, постукивает пальцем по зубчикам.
— Да, э-э, я слышала, Спенсер Трейси просто божественный, — бормочу я и небрежно роюсь в сумке.
Записи Эйбилин и Минни глубоко в потайном кармане, застегнутом наглухо. Но «туалетные планы» Хилли прямо в середине большого отделения, вместе с листочком, на котором я записала: «Джим Кроу или "туалетная инициатива" Хилли — в чем разница?» И рядом наброски информационного бюллетеня, которые Хилли уже просмотрела. Но брошюра — с законами — я все обыскала — исчезла.
Хилли, прищурившись и чуть склонив голову, внимательно смотрит на мои манипуляции.
— Знаешь, я тут вспомнила, как отец Стюарта стоял рядом с Россом Барнеттом, когда они не давали тому цветному парню пройти в «Оле Мисс». Они так близки, сенатор Уитворт и губернатор Барнетт.
Открываю рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но тут в комнате появляется сынишка Хилли, двухлетний Уильям.
— Маленький мой! — Хилли подхватывает его на руки, утыкается носом в детскую шейку. — Мой чудесный, чудесный мальчик!
Уильям смотрит на меня и хихикает.
— Что ж, приятного вечера.
— Ага. — Хилли машет мне вслед ручонкой Уильяма, пока я спускаюсь по ступеням. И захлопывает дверь, прежде чем я успеваю добраться до машины.
Бывали в моей жизни напряженные моменты, но тут с одной стороны сидит Минни, с другой — мисс Скитер, а обсуждаем мы, каково быть негром и при этом работать на белых женщин. Господи, хоть бы они друг друга не покалечили.
Время от времени до этого почти доходило.
Как, к примеру, на прошлой неделе, когда мисс Скитер показала мне соображения мисс Хилли насчет того, почему нужны отдельные туалеты для цветных.
— Такое чувство, будто читаю документы Ку-клукс-клана, — сказала я тогда мисс Скитер.
Мы сидели в гостиной, вечера становятся все теплее. Минни вышла в кухню, постоять около открытого холодильника. Наша Минни, она только в январе не потеет, да и то минут пять, не больше.
