— Чего? Выдали? — подскочил Вадим, аж сигарету выронил.
— Шестьсот сорок рублей. Еще осталась почти тысяча… Унты бы купить, а то весь день на морозе…
Бригадир, не слушая его и ничего не объясняя, скрылся за дверью.
— Куда он? — не понял Андрюня.
Я-то, кажется, догадался, но боюсь особо надеяться и тем более вслух предполагать, что Вадим побежал узнать насчет получки. Поэтому хватаюсь за «Минусу»:
— Давайте хлебнем.
Допили. Вадиму оставляем в стакане. Пустая бутылка спрятана под топчан.
— А тут как-то поручили мне гроб заколачивать, — продолжает Димон. — Ну, беру гвоздь, молоток и — не могу. Рука не шевелится… Такая девчонка в гробу, я на нее все прощанье смотрел…
Я слушаю без всякого интереса. С замиранием духа жду бригадира.
Кассирша, понятное дело, ворчит:
— Обязательно за две минуты до закрытия надо…
Игорек уже получил свою долю, счастливо улыбается.
— Сколько? — трясем его.
— Мне триста, а вам вроде побольше.
Вадим, расписываясь в ведомости, не выдержал, хохотнул. В его протянутую ладонь опускается пачка купюр, сверху — мелочь.
— Ну? Ну? — лезет к нему Андрюня. — Триста? Пятьсот?
Вадим зажал деньги в кулак и отошел. Андрюня нырнул в окошечко.
— Уберите голову! — раздраженный голос кассирши.
Тот дернулся, ударил затылком фанерину и еще сильней разозлил всемогущую выдавальщицу денег. Она почти завизжала:
— Вы еще разломайте здесь всё! Разломайте!
— Ну, извиняюсь, — бурчит качок, жадно следя, что происходит в маленькой, набитой деньгами комнатке. «Вот бы вломиться туда!» — наверняка мечтает.
Вадим тем временем проверил получку, удовлетворенно выдохнул:
— Пятьсот восемьдесят пять, как с куста!
— Да уж, с куста, — говорю. — Попахали за них дай боже…
Андрюня, получив денежку, тут же принимается пересчитывать.
— В сторону можно, — пытаюсь его отпихнуть, — не загораживай.
Тупой богатырь не реагирует, он напряг все свои мускулы, стал каменным. Только пальцы шевелятся, перебирая купюры, да губы шепчут:
— …двадцать, тридцать, сорок…
— Сенчин! — кричу через его плечо кассирше. — Сенчин, тоже рабочий сцены!
Зарплата — событие не просто праздничное, а из ряда вон выходящее. Сразу появляется смысл в жизни, в работе, какой-то маячок впереди. Но зарплата бывает так редко, так редко держишь в руках сразу такое количество денег, что становится не по себе…
Деньги сразу меняют нас — мы неразговорчивы, напряжены. Нам теперь есть что терять. А терять-то не хочется.
И, спрятав получку в кармане, разбогатев на пять с половиной сотен, сидим в тесной и душной кандейке в позе озябших воробушков, помалкиваем. Все бы, чувствую, с удовольствием выпили, съели чего-нибудь вкусного, но так трудно вытащить под чужие взгляды родимую пачечку, бросить в общак две-три десятки и предложить: «Давайте-ка загудим!» Когда эти две-три десятки единственные, сделать это намного легче.
— М-да, — кряхтит и мнется на стуле Димон, что-то готовясь, но никак не решаясь сказать, на что-то (да понятно, на что) вызывая нас своим кряхтением.
Его никто не поддерживает, и через пару минут он поднимается:
— Ладно, пойду… Отоспаться надо, завтра… ох, на две могилы заказ поступил…
Вадим, пересилив боязнь растерять свою плотную пачечку, все же выдавливает:
— Как, может, вздрогнем? Отметим?..
Но реплика эта падает в пустоту: Андрюня что-то бормочет о новом свитере, и Димон спешно прощается и уходит.
А я пить опасаюсь. Представляется вполне реальный ход вечеринки: выжираю пузыря полтора (на радостях такое количество проскочит как бы и незаметно), в приподнятом настроении шагаю домой в два часа ночи, горланю песни, цепляюсь к девчонкам, в итоге же попадаю в трезвяк, а утром — похмелюга, штраф, горькие мысли о канувшей в Лету зарплате. Лучше перетерпеть.
— Что ж, нет так нет, — со скрытой радостью принимает Вадим наш отказ, — еще успеется. У бога дней много. — И, чтоб отвлечься от мыслей о выпивке, начинает ругаться: — Чуть, сука, не проморгали денежки. Хоть бы одна падла бровью пошевелила, мол, выдают. Ну им отрыгнется, скотам!
Еду с работы. Еду не в дядь Генином скрипучем «пазике», а в удобной, приземистой, быстроходной иномарочке. Японская, кажется, потому что руль у нее не с той стороны. Чисто ради прикола махнул рукой — она остановилась. Предложил водиле двадцатку и теперь ловлю кайф.
Я развалился на переднем сиденье, покуривая «Бонд», глядя вперед. Черный асфальт, черное небо, а по бокам убогие заснеженные избушки, кривые заборчики. Так называемый частный сектор. Иномарка несет меня в новую часть города, несет туда, где есть возможность поймать долгожданную радость.
Пролетают встречные машины, ослепляя нас с водилой острым светом фар. Жутковатое и приятное ощущение — чувствовать секунды опасности и беззащитности, когда в полуметре от тебя просвистывает железный ящик, а ты видишь только белую пустоту… Мимо. Ящик уже за спиной, он все дальше, и появляется небывалое облегчение, и ты готов закричать и подпрыгнуть от радости. Нет, не стоит кричать и подпрыгивать. Достаточно одной затяжки дорогой сигаретой.
Но вот впереди новая машина, белые пятна фар все ближе, острее, и снова эти несколько секунд ожидания и пустоты…
Включен магнитофон, из колонок — мурлыкающий, тоненький голосок с кокетливым придыханием:
…Ее мальчик далеко,
В семи морях,
Пьет других девчонок сок,
Поет им песни.
Может быть, все нечестно так,
Но только вот, наверно, интересно…
— Кто это? — заинтересовываюсь.
Водила с готовностью объясняет:
— Новая группа появилась — «Мумий Тролль» называется. Вот прикупил кассетку, теперь оторваться не могу.
— Что-то действительно есть, — киваю, прислушиваясь к магнитофонному голоску, а водитель продолжает рассказывать, уже мешая мне и раздражая:
— Говорят, наркоманы смысл какой-то глобальный находят, а мне и так хорошо. На инопланетянское такое походит… Во, сейчас про дельфинов будет. Классная песня!..
Торговый комплекс, как всегда, полон жизни. Этакое сердце города, пульсирующее людьми, музыкой, фонарями, подъезжающими и отъезжающими машинами. Может, мне это только так кажется, но с каждым днем Торговый все сильней, все крепче стягивает город вокруг себя, все бойче колотится это огромное сердце. Даже летом он вроде был спокойнее и незаметнее, чем сейчас — в морозный вечер конца ноября… Возле киосков чуть ли не очереди, кафе и мини-маркеты забиты клиентами. Даже в рядах, обычно почти безлюдных с шести-семи вечера, полно торгашей.
Или сегодня какой-нибудь праздник? Да нет — обычный четверг. А может, теперь каждый день и каждая ночь такие? Или я просто старался не замечать, не дразнить себя? Но сегодня-то я ничем не хуже всех остальных.
Водила тормознул белую иномарку рядом с пивбаром «Балтика». Отдавая деньги, я говорю, что тоже обязательно заимею кассету с песнями «Мумий Тролля», водила товарищески улыбается и кивает.
Благодаря пяти с половиной сотням рублей события последней недели отодвинулись далеко-далеко, поблекли, почти забылись. Ольга Борисовна и ее дочь, подписка о невыезде, родительские проблемы, театральные, всякие прочие… Да хрен с ними в конце-то концов! Сколько можно дерьма?..
Вхожу в бар уверенно, по-хозяйски неторопливо. Лицо стараюсь сделать ленивым и сытым, но губы сами растягиваются в улыбке. Давно я не улыбался, в основном усмехаюсь, ухмыляюсь, хмыкаю.
Жидкий синеватый свет, десяток столиков, а за ними парни, девчонки. Дым ароматных сигарет кружит голову, после улицы дышать будто нечем, но это только сначала… Над стойкой бара большой телевизор, на экране — клип песни на иностранном: по трассе мчится шикарный, с открытым кузовом автомобиль, за рулем отвязная, симпатичная герлица с желтыми волосами, в майке и по-модному рваных шортах. Ей на все наплевать, она гонит по встречной полосе и поет. Машины сворачивают, боясь столкновения, летят в кювет, переворачиваются, а желтоволосой хоть бы что. Закрыла глаза, поставила ноги на руль… Интересно бы знать, о чем поет — слова наверняка со смыслом… Педаль газа вжата в днище тяжеленным булыжником. Ясно, герла не остановится, это ее последняя отвязка, зато стопроцентно крутая…
Следя за клипом, подхожу к стойке. Бросаю полтинник:
— Бутылку девятки.
— В бокал? — учтиво осведомляется-предлагает бармен.
— Желательно.
Пиво из бутылки переливается в высокий, из тонкого стекла бокал. На нем — наклейка-эмблема «Балтики». И эмблемы повсюду, ведь это ее бар.
Хлебнув крепкой девятки, подождав, пока бармен наберет сдачу, я добавляю, словно только что вспомнив:
