– И что, пострелял их?
– Да нет, и не хотел вообще-то. Долго спускал им на тормозах, думал, уймутся. Так они, суки, доброту за слабость приняли, видать. Обнаглели донельзя, подъезд оккупировали плотно, не выкурить; детишки, бабы ходить боятся. Я раз иду, смотрю, стоит этот барбос – сосед. Говорю ему: «Ты гостей своих уйми…» Он же, гнида, быка включил, орёт, прёт на меня… Взбесился, короче. Захожу домой, заряжаю дробовик картечью. Выхожу обратно в подъезд, его уже нет. Звоню, слышу – подходит, спрашивает: «Кто там?» (Акцент их ненавижу.) Сыпанул ему через дверь картечью с обоих стволов. Выжил, подлец, в реанимации, правда, полежал.
– И куда ты ему попал?
– В пузу и в яйца.
– Так он теперь стерилен, не наплодит теперь зверят?
– Не наплодит. – Смеётся.
– Ну, дай бог ему здоровья. – Смеёмся оба.
ИК-4 Ленобласть
«Пронзительность жизни...»
Пронзительность жизни.
Шестой централ.
В одиночестве,
на десятый день голодовки,
где-нибудь на промёрзшей «больничке»,
петь,
перекрывая своим голосом радио,
про глаза человека,
которого я никогда не смогу убить
и который десятки раз
убивал меня.
Вспоминать ощущения умирания
и видеть,
как сквозь туман проступают силуэты домов
и откуда-то издали
раздаётся смех…
Ещё бы! У них – Новый год,
а у нас
холодное лето две тысячи пятого.
В боксе все стены заляпаны:
здесь всюду тушили окурки…
Мы все маньяки!
Мы все придурки!
Мне нравится в этом боксе.
Я бы осталась здесь жить.
«Россенант – банальная боевая лошадь…»
Россенант – банальная боевая лошадь…
Живёт в СИЗО безумный художник,
Негласно уже осуждённый
На вечный суд.
А по утрам здесь включают попсу,
И подъём!
И каждое утро кончается
Всего лишь ещё одним днём.
Хороводы мёртвых деревьев,
Зима и лёд.
На каждом клочке бумаги —
Безумный акын что помнит, то и поёт…
А Россенант пытался спастись
Из горящей конюшни,
Но повредил левую икру
И стал всем ненужным.
С тех пор он снова и снова
Просит огня:
Никто не любит меня!
Никто не любит меня!
Никто не любит меня!
– А за что вас любить, банальная лошадь?
Которой станет, прорвав кордоны,
Безумный художник.
И тысячи новых «я»
Будут снова и снова просить огня:
Убейте меня!
Заройте меня!
Забудьте меня!
«Моя вера и моё неверие...»
Моя вера и моё неверие
Разрушат эти стены и построят новые.
Я выйду отсюда молодой и прекрасной,
Чтобы умереть на свободе
Старой и безобразной.
Чтобы вернуться в разрушенный город,
Отгонять вороньё от трупов друзей
И знать, что не стоило возвращаться…
Моя вера и моё неверие
Полностью контролируют
Любую ситуацию!
г. Москва, ИЗ 77/6
Дембельский альбом Натальи Черновой 100 дней до приказа
(вы когда-нибудь пробовали мастурбировать на числа?)
4 сентября 2007 г. Мне осталось сидеть ровно 100 дней. 100 дней до приказа!
Итак! Почти месяц я с азартом задумывала этот альбом, придумывала, вспоминала разные приколы… В оконцовке всё, что было придумано и упомнено до сего дня, уже написано и далее, видимо, пойдут записи дневникового характера + желающим будет предоставлена возможность вписаться сюда тоже.
Честь вписаться в мой альбом первой выпадает женщине, с которой я провела на одном шконаре 8(!) месяцев.
Встречайте: Аська!
Вот подстава так подстава!..
Я почему-то рассчитывала, что я буду последней. И смогу собрать всё-всё, что у меня накопилось на это маленькое чудовище («Высшее существо, до которых нам, жалким людишкам, низшим существам, ещё… хм-хм! не буду продолжать, скажу культурно: как до Эйфелевой башни»).
Но я всё-таки собралась писать, как всегда (если уж что-то делать, то делать это надо хорошо, обстоятельно либо не делать вообще), составив текст на черновике, я открываю этот «дневник безумного зэка» на отведённой мне странице и понимаю, что мой «черновой текст» Черновой (Хм!.. каламбур получился!) не уместится – «Мыслям здесь тесно».
Засим пока заканчиваю.
Ась.5 сентября: 99 дней Весь день (после работы) писала сценарий – можно считать, что этого дня не было. И вообще ни на что сил сейчас нет. И отбой уже был. И просчёт сейчас будет – свет погасят…
6 сентября: 98 дней
7 сентября: 97 дней
Низкорослый город Можайск
Туманный, дымный, белёсый…
Я полюбила здесь белый цвет —
Цвет белых санрейдных простынь.
Это, видимо, относится к прошедшему вчера санрейду. Вот ещё 6 таких – и по домам.
Цвет твоих глаз и твоих волос,
Белый дым сигарет,
Белый саван надежд и снов —
В них ничего нет.
Эту тему я, возможно, раскрою позже.
Хотя – чего уж там, а то так не заметно. Хожу каждый день на работу как дура: причёсочка, макияж, пиджачок отглаженный… И если в разнарядки, то со щенячьим восторгом! Слава богу, хоть никто не думает, что я такой фанат производства. Так бывает, когда после двух лет пустоты (и мыслей о том, что пустота-то уж теперь точно моя) появляется человек, которого хочется видеть. По возможности – всегда. Ну и угораздило меня! Мысли в башке, как будто мне 16. Хотя нет – что-то мне трудно себе представить, чтобы в 16 лет я думала подобным образом: «Мне осталось 3 месяца, а ей…» Стоишь за своей гладильной доской, Наташенька, и стой, и смотри, а приближаться не смей! Тебе легко – выйдешь на свободу, там не захочешь, а по-любому всё забудешь, а она?
Господи! – впервые в жизни думаю не только о себе. Ну слава богу!
8 сентября: 96 дней Вообще не хотела сегодня ничего писать – у меня сегодня культурный шок (я услышала по радио песню с названием «Прошлогодние глаза» – моё воображение заклинило), но писать придётся: надо представить Настю, просто Настю. Она рвётся и вырывает у меня чудо-книжицу, уже окрещённую в народе «Дневник безумного зэка». Итак: «Здрасте, я – Настя. Где мне лечь?» (по преданию, именно с этими словами Настя впервые пришла на фабрику).
Ну что ж, приветствуйте меня, а вот и я. Я рада, что мне выпала честь заполнить этот дневник. Я хочу пожелать Наталье только хорошего, потому что она замечательный человек. И как бы я себя ни вела, она мне очень дорога. Я хочу поблагодарить её за поддержку, понимание и за её общение со мной. А самое главное, что она не строит из себя невесть кого, она естественна. Таких людей уважают, не уважают только те, кто сам из себя ничего не представляет. Сейчас я не буду прощаться, но я к этому готовлюсь. Потому что знаю, что этого не миновать. Но я верю в то, что она меня не забудет и будет мне писать, т. к. она меня ни разу не обманывала. И я ей полностью доверяю. Ну что ж, мой дружочек, Наталья – пусть в твоей жизни будут только светлые и радостные, наполненные любовью дни, месяца и года. Оставайся всегда сама собой. Я буду по тебе скучать. И ждать твоих писем – я уже жду!
Р. S. Спасибо тебе за то, что ты есть. Твой друг Настёна.Да… Даже как-то неудобно. Надо будет до кого-нибудь из СКО достучаться, чтоб тоже написали – там-то всё будет не так лестно.
9 сентября: 95 дней
Да, конечно, я понимаю, что люди, если это просто люди, не нацболы, не совершенны. Им можно многое простить. И долгое время мне казалось, что я научилась. Я научилась смотреть с долей сарказма на закидоны отдельных, в общем-то неплохих, людей. Не обращать внимания. Цена терпимости, которую мы платим за возможность иногда поделиться с кем-нибудь очередной придумкой, пожаловаться на очередную болячку (фиг с ним, что не оценят). Тяжко это – быть совсем одиночкой (давеча у Губермана вычитала пару старых зоновских определений, кажется, именно такого явления – по-моему, очень наглядно – «один на льдине» и «ломом подпоясанный»). Но всё равно что-то мне стукнуло только сегодня, что цена всё же высоковата. Мелкая бытовая трусость, невыносимая тяжесть быта у иных – такие всё не стоящие внимания мелочи, но попробуйте в течение двух лет общаться ТОЛЬКО с такими людьми (да ещё сознавать, что это лучшие из тех, что тебя окружают), и у вас возникнут сомнения в желании жить в этом мире и причислять себя к этому человечеству.
