— Понятно, в чем прикол? — хитро прищурился Ивашка.
— Нет, — покачали головами люди в белых халатах.
— Пряжка из чистого золота. Мне ювелир по индивидуальному заказу сделал, — приосанился Егорычев и тут же забеспокоился. — А что, не видно?
— Видно, видно, — закивали медсестры.
— То-то, — ухмыльнулся Ванюшка.
Широкая русская душа Егорычева все время плескала через край, как щи, оставленные без присмотра кипеть на плите. Слухи о его загулах передавались из уст в уста. То он напоил весь самолет по пути в Хабаровск, откуда был родом. То угостил весь поезд Москва — Сочи. Недоверчивые сомневались, может, все-таки вагон? Нет, отвечали знающие Ваню, именно, что весь поезд. То он заказал охоту на вертолете на десять человек, но сам так и не пострелял, проспав весь полет мертвецким сном. Пьяным он был необычайно щедр, трезвым несусветно скуп. В середине девяностых у него была уже целая сеть торговых палаток, и Егорычев повадился кодировать своих продавцов. Он подвозил их целыми пачками и сдавал наркологам из рук в руки, считая, что его работники должны быть трезвыми и усердными, как бельгийские лошади.
— Щедрый ты, Иван Тихонович. За двадцать продавцов заплатил, — охали довольные медсестры.
— Ага, щедрый, — ухмылялся Егорычев, — щаз. Я с них с первой же получки вдвойне вычту.
Ваня любил усесться перед больничным телефоном и отвечать на звонки.
— Наркология, — он ставил ударение на последний слог, сколько бы его ни поправляли.
Потом Иван внимательно слушал исповедь жены, или тещи, матери или сестры. Выслушав, срывался на крик:
— Кодировать его, подлеца! Не соглашается?! А в дыню! Хотите, я трех грузчиков пришлю? Какой у вас этаж? Пятый? Возьмем с вас как за транспортировку рояля. Что? У вас лифт есть. Хорошо, тогда как за погрузку холодильника. Машина? Есть, конечно, не беспокойтесь. Грузовая. На легковой хочет? Это будет стоить в два раза дороже. Ну что, высылать грузчиков?
На том конце провода изумлялись Ваниному напору и просили время подумать.
— И думать нечего, — наваливался на них всей тушей Егорычев, как медведь на кроликов, — я с вас с живых теперь не слезу, пока мы этого пьянчугу не зашаманим.
— Эх, Ваня, Ваня, — прятал улыбку в углах рта Сан Саныч, — работал бы ты у нас, мы бы все уже на «ленд-роверах» ездили.
Все подчиненные Вани ждали как ворон крови, когда же он запьет, и под любым предлогом пытались всучить ему рюмку с водкой. Однако Иван Тихонович посылал их подальше и нещадно увольнял таких доброхотов. Когда же Егорычев запивал, то все его работники принимались не щадя живота своего воровать и тырить. Из торговых палаток выносилось все, вплоть до лампочки под потолком и плакатов с голыми бабами. А самый честный Ванин торговец решил умыкнуть и саму палатку, но, грузя ее на КамАЗ, не рассчитал своих возможностей и заработал себе паховую грыжу. Потом он даже хотел подать на Егорычева в Европейский суд в Гааге и требовал денежную компенсацию за рабский труд и несоблюдение правил техники безопасности. За два месяца ударной работы несунов и грабителей на месте Ваниной империи оставались только выбеленные солнцем руины, да тлело пепелище в прямом и переносном смысле: часто варвары подпускали красного петуха, чтобы окончательно замести следы.
— Как же ты поднимаешься-то? С самого-то дна? Объясни, Вань? — приставал Сан Саныч.
— Обыкновенно, — пожимал плечами Егорычев, — поставщики меня знают, партнеры тоже. Дают взаймы тысячу баксов — и вперед. Работы у нас — непочатый край, только знай горбать.
— Нельзя же с нуля так раскрутиться, — не мог поверить Бобрищев, — может, у тебя заначка была? Маленький такой счетик на пару миллионов долларов? А?
— Нет, Сан Саныч, я осенью до креста допился. Даже на метро денег не было, пешкодралом добирался. А завтра я торговый центр открываю. Через пару месяцев ждите.
Через два месяца состоялось явление Вано народу. Дверь распахнулась, и в нее вразвалочку вписался сияющий Ванюша. В правой руке у него болтался странный предмет размером с коробку из-под торта, весь увитый проводами, сверху торчала хреновина, напоминающая телефонную трубку.
— Не идет, а пишет, — съязвил Сан Саныч, — Ваня, а что у тебя в руке? Бомба?
— Сотовый, — гордо пробасил Егорычев и поставил мобильник первого поколения рядом с городским телефоном.
Первая мобила была в три раза больше обычного телефона и напоминала аппарат времен Гришки Распутина.
— Шесть тысяч баксов в месяц за обслуживание плачу, — кивнул Иван Тихонович на мобилу, — в Москве только у тридцати человек такие.
— А в чем прикол-то? — не поняли наркологи.
— Я могу позвонить с него и принять звонок из любого места, — расплылся в широкой улыбке Ваня, — сигнал идет из космоса.
— Из самого космоса? — улыбнулся Сан Саныч.
— Из тратосферы.
— «Тратосфера» от слова тратить? — невинно поинтересовался Бобрищев.
Ваня солидно кивнул.
Еще через месяц Егорычев подогнал к диспансеру шестисотый «мерседес». Все сотрудники высыпали на улицу полюбоваться на Ваниного белого «мерина».
— Виндал — миндал, — Ваня стал гоголем ходить вокруг своего «мерса», — новенький, муха не сидела.
— Хорош, — завистливо охали люди в белых халатах.
— Хотите в нем посидеть? — расщедрился Иван Тихонович.
— Конечно.
— Но чуни придется снимать, — сразу предупредил Егорычев, — в обувке вы мне тут наследите.
Врачи и медсестры стали по очереди усаживаться на водительское кресло, предварительно снимая обувь и оставляя ее на асфальте. Бобрищев сплюнул на газон и отвернулся.
— Сан Саныч, а ты? — забеспокоился Ваня.
— Не интересуюсь, — не поворачиваясь, отрезал Бобрищев.
— Почему?
— Даже в храме обувь не снимают.
— В сапожищах не пущу, — уперся Иван Тихонович.
— Не больно-то и хотелось.
Следующая встреча состоялась через год. Ваня лежал на пороге диспансера без сознания, грязный и избитый в телогрейке на голое тело. Пришлось вызвать «скорую» и отправить Ваню на хирургический стол. Потом закодировать на год. Все повторялось сначала.
В очередной раз Ванятка возник на «кадиллаке» в окружении десяти девиц небесной наружности и заявил, что планирует прикупить себе особняк, потому что владение холдингом ко многому обязывает.
— И где ты таких красавиц находишь? — стал пускать слюни Бобрищев.
— У меня работников-то мно-о-о-ого, — сыто улыбался Ваня, — а работниц еще больше.
— Сколько же тебе такая красота в месяц обходится? — из чисто спортивного интереса допытывался Сан Саныч.
— Ни копья, — посуровел Ваня, — я только пьяный деньгами сорю. А когда тверезый, у меня не шибко разбежишься. Пусть радуется, что у нее есть работа и такой хозяв, как я.
— «Хозяв», подарил бы одну? — намекнул Сан Саныч.
— А рожа не треснет? — прищурился Ваня. — Вот если вы меня разошьете, тогда подумаю.
— Ага, смолы горячей.
— Ну и нечего тогда на моих телок пялиться, — осерчал Егорычев, — девки, нам пора.
— Иван Тихонович, дал бы ты нам денег на крышу, а то уже кабинеты на втором этаже заливает. Санитарки замучились ведра таскать, — отводя глаза в сторону, попросил Бобрищев.
— Сам без денег сижу, — открестился Ванюша.
— Змей ты, Ваня. Кулацкое отродье, куркуль и скупердяй.
— Я знаю.
— Значит, ни копейки не дашь?
Егорычев отрицательно покачал головой.
— Сан Саныч, ты же знаешь, стоит мне запить, и тогда я твою крышу золотом покрою, стены баксами обклею, полы мрамором выложу, но пока тверезый — у меня снега зимой не выпросишь.
— Да знаю.
— А чего же раньше на крышу не просил?
— Раньше не текла.
Егорычев развел руками.
— А может, мне опять запить? — мечтательно намекнул Ванек.
— Ну тебя к лешему, Ваня. Лучше уж будь жадным, но трезвым. Следующего запоя тебе не пережить.
— Вы тогда мне также говорили, — напомнил Егорычев.
— Ты вспомни хорошенько, — Бобрищев укоризненно посмотрел на Ивана, — как тогда на волосок от смерти был. Не искушай судьбу, Тихоныч, не искушай.
— Марамойки, собирайтесь, — Ваня как пастух загнал девичье стадо в лимузин, и розовый «кадиллак» двинул подыскивать дворец, соответствующий Ваниным запросам.
Через год Иван вместе с другими бомжами тусовался на площади у трех вокзалов. Ночи стояли морозные, и бродяги ждали открытия метро, чтобы отогреться, выспаться на скамейках вагонов и отправиться дальше по своим муравьиным делам. Бездомные не знают, что именно это и служит причиной смерти: бомжи, из лютого холода попадая в теплое помещение, рискуют изношенным сердцем. Подобное случилось и с Егорычевым, он первым влетел в вестибюль, оттолкнул дежурную и устремился было к эскалатору, когда ноги под ним подкосились, голова откинулась, а сердце встало как вкопанное. Ваня с пола так и не поднялся. Не смог, не сумел, не оправдал своего фартового прозвища.
